— Ладно говоришь, бабка, — хмыкнул Всеволод, — да не очень складно. Не могу я в толк взять: если всех вокруг сожрали, как же ты сама уцелела. Под шкурами этими, что ли, отсиделась?
Всеволод пнул ворох грязных шкур, в которых пряталась шаманка.
— Нет, урус-хан, — мотнулась из стороны в сторону седая голова, — Шкуры не спасут от демона-волка.
— Тогда что же тебя спасло?
Старуха подняла на Всеволода узкие выцветшие глаза. Долго-долго всматривалась в его лицо. Потом потресканные губы ведьмачки вдруг скривились в улыбке. На миг обнажились жёлтые, сильно стёртые, но крепкие ещё зубы.
— Слово я заветное знаю, урус-хан.
— Какое такое слово?
— Слово-оберег, что от степных и лесных волков надёжно хранит.
— И?
— И от пришлой смерти в обличье ночного демона-волка сохранило тоже.
— Врёт, ведьма! — процедил Конрад, — Вервольфа словом не остановить. И от простого волка нет заговора! И не было никогда.
Всеволод поднял руку, утихомиривая немца:
— Погоди-погоди, тевтон. Может, у вас в Саксонии, да Семиградье не было, потому как без нужды вам то за каменными стенами городов и замков, а у степняков — иначе… Кочевник куда как ближе с волком знается, его от волка иной раз только войлок юрты и отделяет. Да и наши ведуны, жившие в прежние времена в лесных чащобах, если верить старым преданиям, умели своей воле серых подчинять. Так что, глядишь, и на оборотня в волчьем обличье тоже заговор найти можно.
— Ай, молодец, ай, верно говоришь, урус-хан, — снова осклабилась половчанка.
— Отчего ты меня всё время урус-ханом зовёшь, старуха? — нахмурился Всеволод.
— Ты первым вошёл в юрту, ты приказываешь, и тебе подчиняются — значит, ты хан или знатный нойон. И доспех на тебе, который не носит степной богатур, но носит русский витязь. Да и не ездят здесь уже давно отважные степные богатуры — растерзаны они ночными демонами-волками. А кто уцелел — уводит сейчас свои роды и семьи далеко на восток. Так что догадаться, откуда ты пришёл, не трудно. А вот куда идёшь… И зачем…
Что ж, любопытство старухи можно удовлетворить. Частично. Нет в том никакой беды.
— За Карпатские хребты мы едем, бабка, в страну угров. А с какой целью — то не твоего ума дела.
Степная ведьма закивала, прикрыв глаза. Словно давала понять, что не претендует на чужие тайны:
— Ты прав, урус-хан. Мне об этом знать не нужно. Да и не желаю я того. Нынче все бегут прочь от Западных гор, а коли вам хочется смерти своей поискать в проклятых землях — так воля ваша и никто вам тут не советчик.
— Не каркай, карга, — поморщился Всеволод. — Смерти своей все мы ищем с рождения, и каждый в итоге находит — рано или поздно. Вражеский меч, мор, или…
Взгляд Всеволода скользнул по седым космам и сухой морщинистой коже шаманки. А может, волкодлак просто побрезговал ею? Хотя нет, вряд ли. Эти, говорят, не из брезгливых.
— … или старческая дряхлость… Конец — для всех един. И я сейчас не чёрных пророчеств хочу. Открой лучше слово, что хранит тебя от оборотня.
По губам старухи опять скользнула улыбка. На этот раз — холодная и едва-едва заметная.
— Такое слово не говорится бесплатно, урус-хан…
Конрад медленно потянул из ножен меч. Сказал — спокойно, скрывая за внешней холодностью клокотавшую ярость:
— Говориться, ведьма, ещё как говориться…
— Остынь, тевтон, — бросил Всеволод по-немецки, искренне надеясь, что половецкая шаманка не понимает языка германцев. — Мечом от неё сейчас всё равно ничего не добьёшься. Ведьмы упрямы и своевольны. Начнёшь грозить — не скажут, что нужно. Заставишь говорить силой — обманут. Пустишь в ход сталь — навредят…
Так ему рассказывал Олекса. А уж старец-воевода в подобных делах смыслил. «В этом мире всё взаимосвязано, — открыл в своё время Всеволоду незатейливую, но неоспоримую мудрость глава Сторожной дружины. — Огонь в очаге даёт человеку тепло, человек даёт огню пищу. Хищник пожирает слабых, чтобы сильные становились ещё сильнее, но вместе с сильными из поколения в поколение рождаются новые слабые — кормить хищника. То же — и колдовская, и ведьмина служба: любой колдун, любая ведьма помогут лишь тогда, когда соблазнятся ответным даром. Но уж приняв подношение, они не посмеют обмануть дарящего, ибо в противном случае навеки утратят часть своего могущества. Дар — это плата. И магическая связь, объединяющая воедино разделённое.
— …А потому убери свой меч, Конрад.
Тевтонский рыцарь послушался. Может быть, понял, чего не знал. А, может, — вспомнил, что знал, но забыл. Конрад скривился, однако сунул клинок обратно в ножны. Отступил.
— Ты хочешь платы? — Всеволод снова заговорил по-русски, обращаясь к степной ведьме, — Хорошо, я тебе заплачу. Золотом — за каждое слово.
И пусть эта плата будет той самой связью, соединяющей воедино разделённое.
Он потянулся к кошелю на поясе. Улыбка старухи стала шире:
— Что значит презренное золото в мире, на который уже легла тень смерти?
Так… золото, значит, здесь уста не откроет. Шаманка знает, чего просить. Ведает, чего боится нечисть.
— Хочешь серебра?
Что ж, если надо будет…
— А на что оно мне? — половчанка продолжала улыбаться. — Видишь, в моём очаге нет огня, а подле очага нет дров, чтобы разжечь его. И некому собрать топливо для костра. И одна я не смогу выплавить себе серебряную юрту, в которую не проникнут создания тьмы. Да и у тебя не отыщется столько белого металла.
— Я могу оставить тебе серебрёное оружие и доспех, которых устрашится нечисть.
Старуха закаркала, залаяла… Такой у неё был смех.
— Я всего лишь слабая старая женщина, урус-хан. Боевой доспех раздавит моё немощное тело, а меч, кованный для воина, мне не поднять. Нет, этого не нужно. От ночного демона-волка меня надёжнее обережёт мой заговор.
— Чего же ты тогда хочешь?
Непонятно! Раз уж ведьма отказывается от посеребрённой стали…
Из узких щёлочек на Всеволода глянули две колючие ледышки.
— Дай мне конных богатуров из твоего отряда, чтобы они оберегали мою юрту, когда сюда придут те, кто не есть мяса, но пьёт кровь. Те, кого не остановят заговорные слова против волка.
Упыри! Вот кого боится ведьма! Что ж, с человеком, испытывающем страх перед грядущим, торговаться легче, но…
— Дай богатуров, урус-хан!
Но слишком велика запрошенная цена.
Глава 15
— Этого не будет, старуха, — твёрдо сказал Всеволод. — Все мои воины пойдут со мной. В этот поход они выступили не для того, чтобы охранять твой шатёр. У них другая судьба и иное предназначение.
— Сдохнуть за Западными хребтами, — зло прошипела половчанка.
— Я уже просил тебя — не каркай, — повысил голос Всеволод.
Малосильные колдуньи, вроде этой, не способны предвидеть или призывать будущее. Но внести смуту в человеческое сердце могут и они.
А ведьма опять улыбалась.
— Не каркай, — ещё раз с нажимом повторил Всеволод, — иначе я уйду и оставлю тебя наедине со своим спутником, который никак не может убрать руку со своего оружия.
Взгляд Всеволода, а следом — и взгляд старухи — скользнул по ладони сакса, вцепившейся в рукоять меча.
— Он на дух не переносит всё ваше колдовское и ведьмовское племя. В его родных краях таких, как ты, принято сжигать на кострах. И он не верит ни единому твоему слову.
— А ты? — старуха прищурила и без того узкие глазки, — Ты готов мне поверить, урус-хан?
И тут же ответила себе сама.
— Раз всё ещё торгуешься с беспомощной старухой — значит, веришь.
Снова — смех-карканье под тёмными войлочными сводами.
Вообще-то эта торговля с несговорчивой половецкой шаманкой была Всеволоду крайне неприятной. Но…
— Ты выжила там, где другие гибнут. А я обычно верю тем, кто выживает.
— И ты не страшишься обмана обманувшей смерть?
— Нет. Ты первой заговорила о плате. И ты не солжёшь мне, если мы придём к полюбовному соглашению. Приняв дар за свою помощь, ты станешь его заложником. А коли обманешь — твоя и без того невеликая сила истощится.
— Тебе многое известно, урус-хан, — подняла брови шаманка.
— У меня был хороший учитель.
— Очень хороший, — согласилась она.
— Конечно, ты можешь ничего не говорить и не брать никаких подарков. Тогда мы уйдём ни с чем. Но и я не стану препятствовать тому, кто захочет ненадолго задержаться в твоей юрте.
Всеволод ещё раз взглянул на Конрада.
Старуха насупилась.
— У нас мало времени, и я больше не собираюсь терять его здесь понапрасну. Так что решай, старуха. Только решай быстро. Мы ещё можем договориться. За слово, останавливающее ночных оборотней, я дам тебе пищу, одежду, оружие и броню. Но воинов у меня просить не смей.
— Тогда — коней, — глухо произнесла шаманка.
— Что?
— Тогда дай мне коней, урус-хан, чтобы я могла впрячь их в повозку, погрузить юрту, собрать вещи и отправиться на поиски более спокойных мест, если такие ещё есть в этом несчастном мире.
Всеволод поморщился.
— Кони нам тоже нужны. Мы спешим…
— Знаю — за Западные горы. Но, боюсь, без моего слова вы далеко не уедите. Даже если ночные демоны-волки не доберутся до твоих воинов, они растерзают всех твоих коней. А без коней вам не спастись от других демонов тьмы, алчущих не мяса, но крови. Подумай об этом, урус-хан. Хорошенько подумай, прежде чем умертвить вредную старуху.
Всеволод сжал кулаки.
— Сколько коней тебе нужно?
Глаза шаманки загорелись.
— Сколько пальцев на двух руках — столько.
Она растопырила перед его лицом сухие пальцы с длинными жёлтыми ногтями.
— Ведьма, в своём ли ты уме? Ты даже не сможешь удержать при себе такой табун. Ты и с пятью лошадьми не управишься.
— Я родилась и выросла в степи. Я с детства приучена обращаться с любой скотиной.
— Но не с боевыми конями. Ты колдунья, а не воин. И дряхлая старуха притом.
— Хорошо, дай не боевых. Дай мне десять загонных или вьючных коней.