— Нет, — покачал головой Всеволод. — Столько я дать не могу — даже не рассчитывай. Подарить тебе десять коней — значит, спешить десять человек или оставить весь десяток без припасов в дороге. Ты получишь двух. Впряжёшь их в повозку. Этого достаточно, чтобы сняться с места и отправиться в путь. Кроме того, я оставлю при конях дорожные сумы с зерном и пищей.
— Шесть коней, — поджав губы, потребовала старая половчанка. — Дай мне шесть коней, урус-хан.
— Мне надоело с тобой торговаться, ведьма! — он, в самом деле, терял терпение. — Или ты надеешься, что в этих безлюдных степях появиться кто-то ещё, кто предложит тебе большее?
— Четыре коня! Дай четырёх!
— Два. Я уже сказал тебе.
— Три! На меньшее я не соглашусь, урус-хан.
Всеволод повернулся к выходу. Бросил на пороге:
— Уезжаем. Конрад, если хочешь, можешь остаться. Догонишь.
Говорил по-русски. Чтоб упрямая ведьма всё поняла правильно.
Она поняла.
— Постой, урус-хан, — донеслось сзади, из полумрака, когда Всеволод уже опускал за собой полог юрты. — Я приму твой дар.
Это были слова, которых он ждал. Всеволод вновь вступил под войлочный полог.
Сакс к тому времени уже успел обнажить сталь. Шустрый малый…
— Подожди, Конрад, — попросил Всеволод.
Тевтон опустил оружие.
Старуха сидела неподвижно, уставившись на закопчённые камни мёртвого очага. Под сухой пергаментной кожей половчанки ходили желваки.
Всеволод опустился на землю с противоположной стороны очага.
— Я вижу, ты совсем не боишься меня, урус-хан. — сварливо и, кажется, даже обиженно сказала ведьма.
— Нет, — Всеволод не смог сдержать улыбки, — Тебя — нет. Ты слишком слаба. В тебе нет той колдовской силы, которой следует опасаться. А то, что есть, не причинит мне вреда. Я прошу защитного слова не от тебя, старуха, — от других.
От оборотней-волкодлаков.
— Не от меня… — вздохнула шаманка, — от других…
Она немного помолчала.
— Что ж, пусть будет по-твоему, урус-хан. Сними боевую перчатку и дай мне свою руку.
— Это ещё зачем?
— Я должна знать, в чьи руки отдаю защитное слово.
Всеволод недоумённо пожал плечами, но всё же протянул шаманке левую руку. Пальцы старой половчанки — сухие и шершавые, будто ветки мёртвого дерева, тронули его ладонь…
Неприятное вышло прикосновение.
…Тронули и отдёрнулись.
— Что такое? — нахмурился Всеволод.
Она ответила не сразу.
— Ты великий… великий воин, урус-хан. Твоя рука говорит об этом. Такой руке не нужно колдовской защиты. Такая рука сама справится с любой опасностью.
— Руки не разговаривают, — сердито перебил Всеволод. — И не решают за своего хозяина. Послушай, старуха, ты скажешь, наконец, то, чего я от тебя так долго жду?
Степная ведьма подняла на него глаза. Злые. Холодные. Насмешливые.
— Эт-ту-и пи-и пья, — тихо, нараспев произнесли бледные потрескавшиеся губы.
— Что? — не понял Всеволод.
— Эт-ту-и пи-и пья, — повторила шаманка громче.
— Это и есть тот самый заговор, что отпугивает ночных оборотней?
Молчаливый кивок.
— Не похоже на язык степняков.
Ведьма наморщила и без того изрезанный глубокими линиями лоб. Словно вспоминая. Или глубоко задумавшись о чём-то. Она опустила глаза.
— Это старое слово древнего языка. Очень старое, очень древнего. Его мне открыла бабка. А бабке моей — её бабка. А её бабке — её. И так из колена в колено. И через колено. Слово помогает, если на пути встанет демон в волчьем обличии.
— Эт-ту-и пи-и пья, — задумчиво повторил Всеволод.
Ладно, помогает или не помогает — им ещё представиться случай это проверить. Если не поможет — так меч с серебряной отделкой всегда под рукой.
Всеволод вышел из юрты. Следом — Бранко и Илья со своими ратниками. Конрад, всё ещё державший в руках обнажённый клинок.
— Сакс, да спрячь ты, наконец, свой меч, — недовольно сказал Всеволод. — Чего ты за него хватался-то всё время?
— Припугнуть нужно было старуху, — буркнул Конрад, вкладывая оружие в ножны. — Чтоб сговорчивее стала.
Что ж, тоже верно…
— Оставьте ей двух коней с перемётными сумами, — распорядился Всеволод.
Обещание, данное степной шаманке, лучше исполнить. А то мало ли… Старец Олекса говорил, в этом мире всё взаимосвязано. И магическая связь через плату за колдовскую помощь может ведь оказаться палкой о двух концах. А обманутая ведьма, сколь бы слаба она не была, наверняка, постарается обратить свою помощь во зло, ибо нельзя зависеть от дара, который не получен. И кто знает, не придаст ли ведьме сил обман со стороны того, с кем был заключён договор.
— Спалить бы просто надо шатёр вместе с колдуньей, а не подарками её одаривать, — недовольно проворчал Конрад.
Всеволод не ответил. Конрад — посол. Послов надо уважать, но не исполнять всё, что взбредёт им в голову.
Дальше ехали споро — не загоняя коней понапрасну, но и не теряя времени. Люди покачивались в сёдлах. Лошади бежали походной тропотой, не сбиваясь с размеренного шага. Степь сменилась холмистой равниной. Появились редкие рощицы и густой кустарник в оврагах. Вдали виднелись предгорья.
— Скоро вступим на земли Залесья, — объявил Бранко.
— Как скоро? — поинтересовался Всеволод.
— А вот как Брец-перевал пройдём — так и вступим.
— И долго ещё до перевала?
— Пару ночей проведём по эту сторону Карпатских гор, — ответил волох. — От силы, три ночи. Потом начнутся трансильванские земли.
Глава 16
В этот раз волкодлака, вышедшего к лагерным огням, они разглядели хорошо. Правда, не сразу.
Костры горели почти сплошным кольцом, весело трещал хворост, высокие языки пламени жадно лизали ночь, так что тень, выскочившая из мрака, в лагерь пробиться не смогла. Метнулась вдоль огней. В сторону, в другую — и исчезла, растворилась без следа прежде, чем вдогонку полетели стрелы и копья.
Тварь, однако, попалась упрямая. Скрывшись в одном месте, тут же объявилась в другом — на противоположной стороне стана. Опять скакнула перед кострами, опять отпрыгнула обратно — в спасительную тьму. Две стрелы дозорных с шелестом вошли в стену сплошного мрака, казавшегося из-за ярких огней ещё гуще и ещё плотнее.
Ни воя, ни визга не было — стрелы цели не достигли.
А в лагере уже царил переполох. Заволновались, заржали, забились на привязи лошади. Похватали оружие и изготовились к бою люди.
Всеволод бросился к самому опасному участку.
Голодный оборотень отступать не желал и вскоре приблизился в третий раз. Там, где огни пониже. И где между кострами пространства побольше. Там, где уже стоял Всеволод. Волкодлак подскочил к пламени почти вплотную…
Было мгновение, краткий миг. И ещё один. И ещё немного времени.
В пляшущем свете пламени Всеволода видел тёмную тварь — всю, целиком.
Ну, действительно, демон-волк! Огромный. Густая шерсть — встопорщена. А задние ноги сложены особым образом: коленные суставы вывернуты не как у обычных волков — назад, а как у людей — вперёд.
И морда с оскаленными клыками…
Было всё-таки в ней, в этой морде, что-то от человеческого лица. Неуловимо, но так было. Противоестественная помесь хищного зверя и человекоподобного нелюдя выглядела одновременно и пугающе, и отвратительно, и по-своему даже красиво. Только от красоты той существо казалось ещё более ужасным.
Подбежавший Фёдор, взмахнул сулицей на тонком осиновом древке. Блеснул в багровых отблесках наконечник с частой насечкой белого металла.
— Погоди-ка серебром бросаться, — перехватил руку дружинника Всеволод, — Испытаем слово старухи.
Самое время сейчас…
Десятник опустил дротик.
Не оборачиваясь, Всеволод крикнул остальным:
— Не мешать!
И шагнул к кострам.
— Русич! Остановись! — предостерегающе рыкнул откуда-то сзади из-под своего шлема-горшка Конрад.
Всеволод тевтона не послушал.
Он уже смотрел поверх огненных языков в глаза волкодлака. А там, в глубине сузившихся зрачков зверя… полузверя — нет ничего. Только отражалось искажённое пламя.
Оборотень чуял — или знал? понимал? — что опасаться серебра сейчас не нужно. И оборотень не скрылся в ночи. Не отпрыгнул во тьму снова. Оборотень остался на месте, ожидая.
Всеволод подошёл ещё ближе, через доспех ощущая жар костра. Чуть не в угли вступил. Волкодлак, обезумев от близости человека — от близости пищи — тоже полез, было, в самое пекло.
Но взрыкнул, взвизгнул, мотнул головой, щёлкнул по горячему воздуху клыками. Попятился, мягко пригибаясь, стелясь по земле.
Запахло палённой шерстью. С клыков-ножей капала слюна. И вся морда — в пене.
Волкодлак отошёл на два шага назад. На три… и…
И изготовился к прыжку.
«А прыгнет ведь! — пронеслось в голове Всеволода. — Прямо через огонь и прыгнет, презрев вековечный страх нечисти перед живым пламенем. На грудь, на серебряное зерцало прыгнет, не щадя ни лап, ни морды. Вот сейчас…»
Каков же должен быть голод, терзающий волкодлака, если обезумевшая тварь готова на это?!
Руки Всеволода сами потянулись к мечам. Отточенная булатная сталь с серебряной насечкой поползла из ножен. Коли заговорное слово степной колдуньи не остановит оборотня, нужно успеть срубить его в полёте.
Вот, сейчас!
Распрямятся поджатые, по-человечьи согнутые задние лапы ненасытной твари. Толчок, прыжок — сквозь костёр, на серебро…
— Эт-ту-и пи-и пья, — властно прокричал-пропел Всеволод незнакомые слова неведомого языка.
Смысла их постичь он не мог и не пытался. Да и был ли смысл в этом кратком мелодичном заклинании?
И будет ли от него прок?
Ночь содрогнулась.
О, такого рёва Всеволод ещё не слышал. Не зверинного даже, больше, чем просто звериного. Рёва, в коем слышалась и разочарование, и отчаяние, и ненависть, и ярость, и проклятие, и тоска, и вечный неутолимый, неведомый человеку голод…
Рёв обманутого хищника, у которого из-под носа, из когтей почти вдруг вырвали добычу, оглушил…