Всеволод невольно отшатнулся.
Рёв стих.
Мгновение — не больше — оборотень щерился в бессильной злобе, прожигая Всеволода горящим взором. Отблесков костра в глазах твари видно уже не было. Глаза её горели иным огнём — страшным, шедшим изнутри, из самоей чёрной души. И от адового огня того, казалось, плавится и стекает серебро по кольчужным звеньям.
Потом волкодлак развернулся. Глянул ещё раз, — через плечо, через вздыбленную шерсть. Словно плетью стеганул, словно кистенём с маху вдарил, варом словно плеснул из крепостного котла.
С клыков капало.
Голод… Зверь тёмного обиталища алкал живого тёплого мяса. Но, тем не менее, зверь уходил.
Оборотень прыгнул, вложив в прыжок всю силу, что собрал для прыжка через огни. Он прыгнул прочь. В ночь. Влетел, ввалился в стену мрака.
Исчез.
Сам стал мраком.
— Отступил! Ушёл! Сгинул! — тихо-тихо шептались вокруг.
Дружина смотрела, вослед волкодлаку. В непроглядную темень. Никто не спустил тетивы лука, никто не бросил копья. Все стояли поражённые, ошеломлённые.
Всеволод медленно опускал мечи. И тщетно пытался вспомнить, когда успел занести клинки.
Отступил, ушёл, сгинул… При желании Всеволод мог видеть и в кромешной тьме — старец Олекса его этому обучил. Да, мог бы, если бы не помеха, если бы глаз не слепило яркое пламя, отделявшее Всеволода от ночи. Мог бы… Но сейчас нужды в ночном зрении не было. Что-то подсказывало: оборотень ушёл из границы видимости. Далеко ушёл оборотень.
— Слово колдуньи действует.
Всеволод оглянулся. Бранко! Это сказал он. Уверенно сказал, со знанием дела. Волох стоял рядом. И не понять — удивлён? Озадачен? Или — ничуть. Или просто сказал. То, что было.
— А коли вриколак отступил, то снова уже не подступится, — добавил проводник. — Такая уж у него порода.
— Может, не ведьмино слово прогнало оборотня, — возразил Конрад. — Может, это огонь и сталь с серебром остановили вервольфа?
Сакс снял шлем. Лицо тевтонского рыцаря было красным. Брови сведены к переносице.
— Слово, — твёрдо сказал Бранко.
— Слово, — подтвердил Всеволод. — Я видел глаза твари. И я знаю.
Щека тевтона дёрнулась:
— А я бы всё же предпочёл изрубить нечисть. Но пусть даже и слово… Хоть бы и так… Нам-то с того какая польза? Что нам это даёт?
— О-о-о, — протянул с улыбкой Всеволод. — Многое это даёт. Самое главное. Время.
И распорядился:
— Снимать лагерь. Седлать коней.
— Ты что, русич, спятил? — ещё сильнее нахмурился Конрад. — Ночь! Нельзя выходить из-за огней.
— Можно. Теперь — можно. Заговор степной колдуньи хранит вернее огня. А времени у нас мало. Раз уж оборотни-волкодлаки рыскают по эту сторону Карпатских гор, то что сейчас твориться по ту? Мы отправляемся сейчас же.
— Разумно ли это, Всеволод? — спросил Фёдор.
Осторожный десятник всё ещё держал в руках сулицу, и опасливо поглядывал за огни.
— Неразумно сидеть на месте, когда есть возможность продолжить путь, — ответил Всеволод. — Люди и кони успели отдохнуть. Утро уже не за горами, а нам всё равно не заснуть. Так к чему медлить?
— А всё же я бы рассвета дождался, — десятник неодобрительно покачал головой. — Волкодлак волкодлаку рознь. И потом… упыри…
Хороший воин Фёдор. Храбрый, умелый, сметливый. И бережётся всегда — на рожон не лезет. И других бережёт. Это полезное качество, когда хранишь Сторожу из-за надёжных стен осинового тына. Но когда идёшь в поход, в котором дорог каждый час…
— Бранко, ты как мыслишь? — повернулся Всеволод к волоху.
Тот пожал плечами:
— Я — всего лишь проводник. Я — веду. Когда и куда — решать другим. Но сдаётся мне, раз слово старухи-шаманки сдержало одного вриколака, то остановит и прочих. А кровопийц-стригоев до перевала мы не встретим. Водились бы поблизости стригои — не рыскали бы здесь оборотни. Во время Набега вриколаки всегда приходят первыми. Но первыми же и уходят, когда появляется иная нечисть. Стригоев они боятся и стараются держаться от них на расстоянии нескольких ночных переходов.
— Выезжаем, — сказал своё последнее слово Всеволод. — Возьмите факелы. Доспехов не снимать, оружия не прятать, коней держать крепко. Загонных и вьючных лошадей связать воедино и вести посерёдке. Я и десяток Фёдора — впереди. Бранко указывает дорогу. Илья со своими дружинниками — сзади. Конрад, поедешь с ними. Если что — защитите с тыла. Остальные по правую и левую руку. Прикрывать коней и друг друга. Строй не ломать, не разъезжаться. Порядок — походный. Но всем быть готовыми к битве. При малейшей опасности… в общем, заветное слово против волкодлаков теперь знает каждый. Не поможет слово — есть мечи и копья.
Глава 17
Следующий волкодлак объявился в ту же ночь, незадолго до рассвета, когда дружинники уже расслабились, утратили бдительность, да и самого Всеволода прямо в седле сморила дрёма.
Но, объявившись, тварь отступил, не солоно хлебавши.
Первыми опасность почуяли кони передового десятка: заволновались без видимой причины, закружились на месте, не желая слушаться повода и шпор.
Коней всё же удержали и не дали им рассыпаться по степи. А из тёмного заросшего оврага вдруг выпрыгнул комок серой мглы. Выпрыгнул и, будто в полёте, оброс шерстью, обрёл крепкие лапы, чудовищную пасть с длинными жёлтыми зубами, оборотился в зверя, полузверя, недозверя, перезверя…
Земли коснулся едва-едва. Оттолкнулся — и…
Первым тварь заметил Всеволод. И, не мешкая направил коня навстречу.
… и вот уже оборотень стоит, оскалясь перед сотником сторожной дружины. Нет, не стоит — прыгает снова. На коня. На всадника. На коней. На всадников. На трёх-четырёх сразу.
Замелькали факелы и в свете огней — обнажённая сталь с серебряным узором.
— Эт-ту-и пи-и пья! — громко выкрикнул Всеволод, едва сдерживая вскинувшегося на дыбы жеребца.
— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! — подхватило сзади сразу несколько голосов.
И — изогнутое хищное тело волкодлака вдруг отбросило, откинуло назад. Не хуже таранного копейного удара на полном скаку. Заговорные слова степной колдуньи — вот что было тем незримым копьём.
Опять — рёв, вой тоски и безумного разочарования. И мука, и печаль в глазах голодной твари. И лютая ненависть. Но зверь, который хуже зверя, отступил с дороги.
Зверь ушёл. И этот зверь — тоже.
Грозный волкодлак уходил, как побитый шелудивый пёс. С понуро опущенной головой, с уныло свесившимся хвостом. Трусил в густую муть предрассветного тумана.
Куда, в какое логовище оно сейчас направляется, существо это? Как и чем утолит свой неутолимый ночной голод за оставшиеся до рассвета часы и минуты? И успеет ли? И в кого, в какого человека, обратиться после — с восходом солнца.
То не ведомо.
Никому.
Зверь ушёл…
В стремительном галопе подскакал Конрад с копьём наперевес. Осадил коня.
— Где?! Где вервольф?!
— Там, — Всеволод махнул в сторону клубящегося тумана.
Тевтон выругался по-немецки. Не стесняясь в выражениях. Как не подобает ругаться рыцарю-монаху.
— И этого тоже отпустил?! Ох, зря ты, р-р-русич… — не сказал, прорычал — Р-р-рубить надо нечисть. Всякую нечисть, что встречается на пути. Рубить и колоть серебрённой сталью, слышишь, а не слова колдовские говорить.
Всеволод не ответил. Тронул коня. Может, и надо. Скорее всего, надо. И рубить надо, и колоть. И резать, и стрелять, и жечь, и крушить. Надо. Но зато теперь у них нет сомнений в эффективности ведьминого «Эт-ту-и пи-и пья». Никаких сомнений, ни малейших. Нет и уже не будет. Потому как дважды проверено.
И можно спокойно ехать дальше. И днём можно ехать, и ночью. С минимумом привалов. Не растрачивая драгоценное время на обустройство ночного лагеря и сбор дров для защитных огней. Можно ехать, пересаживаясь с коня на коня, измеряя преодолённое расстояние суточными переходами, а не короткими дневными дистанциями от рассвета до заката.
Волкодлаки им больше не страшны. Ну а упыри… Бранко говорит, пока встречаются оборотни, до упырей ещё далеко. И Конрад на этот счёт проводнику не возражает.
Тёмная ночь постепенно сходила на нет. А когда новый день вступил в свои права, всё прочее быстро забылось. Погасшие факелы полетели под копыта коней. Зарницы окрасили небо за спинами дружинников. И — молочное утро вокруг. И первые лучи солнца растапливают туманную рассветную дымку. И ночных тварей опасаться не нужно. А с любыми дневным ворогом, ежели такой вдруг сыщется в этих безлюдных землях, сотня сторожных воинов уж как-нибудь управится.
От яркого огненного диска, только-только начавшего восхождение по небосклону к извечному перевалу в зените, от обильной росы вокруг и от бодрящей свежести воздуха на душе становилось веселее.
Не думалось даже о том, что не поют отчего-то ранние птахи.
— Всё хмуришься, сакс? — Всеволод вклинился между Бранко и угрюмым тевтоном и насмешливо глянул на Конрада. — Признай, наконец, действует ведь заговор колдуньи. Уже двух волкодлаков отогнали без боя.
— Я бы всё-таки не полагался в пути на помощь ведьмы, русич, — отозвался немец, не поворачивая головы. — И меч всегда держал наготове.
— Ну, об этом не беспокойся, — усмехнулся Всеволод. — Коли потребуется — проложим себе дорогу и мечом. Но покуда…
Что — «покуда», он сказать не успел. Всеволода прервали на полуслове.
— Воевода-а-а! — тревожный крик высланного вперёд дозорного мигом отбил охоту продолжать беседу. От приподнятого настроения и беспричинного веселья не осталось и следа. Руки сами потянулись к оружию.
А дозорный скакал и кричал, не таясь. Значит — нет нужды скрытничать.
Подскакал… Бледный. Глаза — навыкате. Лицо искажено гримасой… Нет не страха. Боязливых в Сторожу не брали. Что-то другое. Но всё равно… Не просто довести сторожного ратника до такого состояния.
— Там… Там… За холмом… — говорить бойцу отчего-то было трудно.
Всеволод помог:
— Что? Нечисть?