А копыта тонули в сплошной зелени. А трава — лошадям по брюхо. А кусты — по грудь. А иные достают до самой морды, щекочут и царапают ноздри, смахивая пену с губ. Пугают животных ещё сильнее.
И — никого. Только пляшут по листьям и траве изломанные тени.
— В круг! — приказал Всеволод. — В кольцо!
Построились кое-как.
Не помогло.
Кони не успокаивались. Кони заводились всё сильнее. Крутились на месте, грызли поводья. Ржали тревожно, порывались прянуть прочь из круга огней.
А нечисти — не видать. И не понять, откуда выскочит.
Впрочем, был один способ обнаружить оборотня. Проверенный, верный способ.
Всеволод прокричал в темноту заговорные слова половецкой колдуньи. Дружинники, заслышав воеводу, закричали тоже…
— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! — доносилось с разных сторон.
Вот сейчас! Должен быть рык. Разъярённая и бессильная в своей злобе тварь обнаружит себя…
Но — странное дело! Оборотня по-прежнему — не видать. А кони беснуются пуще прежнего. Не желают слушаться ни повода, ни шпор, ни плети. Ни ласковых слов. Значит, уже где-то совсем близко!
Управлять конями становилось трудно. Удерживать на месте — почти невозможно. Оторвалась от общей привязи и унеслась в темноту одна вьючная лошадь с грузом. Рванулась из рук дружинников и, скинув на скаку перемётные сумы, исчезла во мраке другая.
Но и за сбежавшими лошадьми никто не погнался. Незримый волкодлак не позарился на лёгкую добычу. Не слышно было в ночи ни рычания, ни предсмертного ржания, ни хруста костей, ни жадного чавканья.
Не за кониной, видать, идёт охота в эту ночь. Человеческая плоть предпочтительнее? Или две лошади — не достаточный откуп? Или нужна жертва побольше?
— Эт-ту-и пи-и пья!
Бесполезно!
Кто бы ни подступил сейчас к отряду, кто бы ни напугал лошадей до полусмерти, слово степной шаманки на него не действовало.
Значит, не волк и не волкодлак?
Упырь? Всё-таки Бранко ошибся? Всё-таки они уже здесь, по эту сторону Карпатских гор?
«Надо было ставить лагерь засветло, — успел подумать Всеволод. — И оградиться огнями, как прежде».
Ещё он успел соскочить с ходившего ходуном седла — пешим сейчас биться проще, чем конным, успел вырвать из ножен оба меча. И…
И вот тут-то на них напали.
Напало…
Но не там, где ждали. Не оттуда, куда были устремлены глаза. И направлены мечи. И копья. И факелы.
Мохнатое, хрипящее, стремительное выскочило, выметнулось из-под земли, из травы, из кустов, из-под самых конских копыт. Сбило. Свалило вместе с конём дружинника, что не успел, наверное, и испугаться-то по-настоящему. Одного свалило, второго, третьего…
Внезапно объявившаяся внутри факельного круга тёмная тварь, по кругу же и металась. Пока дружинники пытались сдержать вконец обезумевших коней. Пока, отчаявшись, соскакивали и падали с сёдел. Пока осознавали случившееся в всполошном свете обронённых факелов.
Пока, пока, пока…
А тварь не ждала. Тварь разила, рвала, грызла — быстро и расчётливо.
Тварь целила в самые уязвимые месте. В шеи и морды коней, не защищённые попонами, кольчужной бронёй и стальными налобниками с серебром. В лица людей, не успевших опустить посеребрёную личину забрала или полумаски.
Или не имевших таковой на шлеме.
Или вовсе потерявших шлем в суматохе.
Тварь вспарывала поваленным лошадям брюхо, на скаку, на лету цапая зубами и выдирая путанные дымящиеся потроха. Тварь била по ногам, на которых не было поножей, по рукам, не прикрытым наручами. Отрывала, отгрызала.
Кровяные фонтаны из вскрытых артерий щедро орошали ночь. То тут, то там. И там. И там вон тоже.
Это было по-настоящему страшно: тварь дралась и насыщалась одновременно. И калечила, и убивала, ловко ускользая из-под отточенной стали с серебряной насечкой, выбивая и вырывая из рук, а то и вместе с руками те немногие факелы, что ещё удерживали дружинники Всеволода.
Выбитые, выпавшие, затаптываемые в буйном сочном разнотравье факелы быстро гасли. Искры, шипение, чад… И человеческий глаз уже бессилен в навалившемся мраке, где угадывались лишь смутные тени, мечущиеся по зарослям.
Перепуганные кони. Беспомощные люди.
Обречённые. На убой.
Были бы обречённые. Но дорогу твари преградил воевода сокрытой Сторожи. Мелькнули два меча, занесённые для двойного удара. Удара точного, не вслепую.
Глаза Всеволода, специально тренированные для сечи в темноте, и меняющие, подобно кошачьим, ширину зрачка и умение видеть, хорошо видели и сейчас, когда факелы погасли. Глаза сморгнули — и раз, и другой — приспосабливаясь к новым условиям боя, обретая особое, не всякому доступное, ночное зрение.
На Стороже в учебных ночных схватках Всеволоду не было равных. Там, где прочие дружинники становились слепы, как едва народившиеся щенки, Всеволод мог рубиться, будто при свете дня, различая противника без огня и подсказки. Ночное зрение, обострённое зельями и магическими наговорами шептуна-травника не подвело его и теперь.
Вот она, тварь. Впереди. Снова терзает кого-то.
Нет, это был, точно, не упырь. Опять волкодлак. Не столь крупное, как те, что встречались прежде, но такое же свирепое волкоподобное существо. С неприглядной, клочковатой, вылинялой, не тёмной, а белёсой… седой какой-то шерстью. Со слезящимися щёлочками-глазами, в которых — ненависть, голод и ярость. С перепачканным кровью чуть вытянутым получеловеческим-полузвериным… Лицом? Мордой?
Странно… Оно, она почему-то казалось знакомой это, эта лицо-морда.
Оборотень тоже посмотрел на Всеволода. Видимо, почуял своим звериным чутьём человека, видящего в ночи не хуже его самого. Волкодлак бросил дёргающуюся жертву.
Дружинник. И не понять кто. Откушенная голова без шлема лежит в стороне…
Отошёл от недоеденной, недотерзанной добычи.
Руки и ноги обезглавленного ещё подёргивались…
Оскалился.
Кровь хлестала из шеи…
Поджал задние, с коленом наперёд, лапы. Присел — прыгнуть, сбить.
Вокруг во мраке, в зарослях кричали люди, били копытами воздух выпотрошенные заживо и издыхающие кони.
А тварь готовилась к главной схватке.
Всеволод уже был готов. Недоумевал только, почему безотказный прежде шаманский заговор не помогает сейчас. Почему не остановил нечисть? Почему не имеет власти над этим волкодлаком? В чём скрыта истинная суть оборотня, который вот-вот ринется на него?
Ладно, там, где бессильно слово — всесильно серебро. А разбираться будем после. Всеволод сделал шаг навстречу зверю с человеческим… почти человеческим лицом.
Попытаться всё же? Ещё раз?
Крикнул в клыкастую пасть:
— Эт-ту-и пи-и пья!
И — мечами наотмашь. Даже если заветное слово вдруг с запозданием остановит оборотня…
Слово не остановило. Волкодлак прыгнул. Вытянул к противнику передние руки-лапы — тоже как два меча. Выпустив когти — десяток крепких изогнутых кинжалов. Не жалея, не сберегая когтей от жгучего белого металла. Намереваясь пропороть посеребрённый кольчужный воротник над зерцалом двуногого врага.
Глава 19
Всеволод ударил. Как и хотел. С двух рук. Сверху вниз.
Невероятно! Тварь, изогнувшись в полёте, проскользнула между лезвиями. Но клинки всё же шаркнули по бокам волкодлака. Коснулись грязной, твёрдой, как панцирь белёсой шерсти. И сухой натянутой на прочный костяк шкуры.
Вой. Визг…
Всеволод успел повернуться боком, успел уйти с линии атаки. Когти-кинжалы, тянущиеся к его горлу, задели вскользь. Когти-кинжалы скрежетнули по кольчуге и круглой пластине нагрудника, но — сорвались.
И всё же был толчок. Резкий и сильный — не устоять.
Всеволод упал. Звеня доспехом, перекатился через спину. Но мечей не выпустил. А мгновением позже — вновь стоял на ногах.
Тварь тоже стояла. Припав на задние лапы, оберегая передние — без толку цапнувшие посеребрённую броню и обожжённые ею. Тяжело вздымая ошпаренные серебром бока. Вздыбив шерсть на белёсом загривке.
Оборотень глядел исподлобья — а лоб был широкий, тёмный, морщинистый. Оборотень щерил зубы — крепкие и жёлтые.
Первая стычка длилась миг. Один стремительный бросок она всего длилась. Но твари этого хватило, чтобы понять: человек с двумя мечами, что стоит перед ней, — не беспомощная жертва, не лёгкая добыча. Обоерукий мечник был опасен. И волкодлак принимал решение — драться? бежать?
В чёрной душе боролись голод и жажда убийства с одной стороны. И желание спасти свою седую шкуру — с другой. Отблески этой борьбы Всеволод отчётливо различал в горящих глазах твари. Да, неутолимый голод и такое же желание убивать были сильными, всепоглощающими. Но круговой строй взломан. Кони разбежались. Люди, ослепшие без своих факелов, рассеяны. Значит, убивать и есть, есть и убивать можно и вдали от опасного противника.
И оборотень, получивший отпор, начал пятиться.
А ведь если побежит, понесётся вскачь — не догнать, — мелькнула в голове у Всеволода мысль. Пешему человеку и уж тем более человеку в доспехах нипочём не поспеть за стремительным волкодлаком.
Волкодлак побежал. Понёсся… Прыжок, второй… Через кусты, через головы, через конские туши, через тела раненных. Прочь от человека, видящего в темноте и держащего в руках два меча, вместо одного.
Всеволод бросился следом.
Но — человеку не догнать, не настичь…
Если не поможет другой человек.
Из бессмысленной мешанины криков и звуков вокруг вывалился, обрушился…
Стук копыт справа.
Волкодлак дёрнулся, метнулся влево.
Опоздал.
Достали в прыжке.
Конрад!
Оборотня атаковал тевтон, чудом усидевший в своём высоком седле. Чудом разглядевший со спины рослого боевого коня нечисть в тёмных густых зарослях. Чудом распознавший маневр отскочившего в сторону полузверя.
Тяжёлый наконечник на длинном толстом древке ударил сверху и сбоку. Наконечник — с серебряной насечкой, древко — стругано из осины… И трепещущий флажок-банер.
Рыцарское копьё переломилось. Где-то посерёдке. Но прежде — надёжно пригвоздило оборотня.