А отразив… а отведя…
Первый упёрся остриём в незащищённое бармицей горло угра, второй — в неприкрытый кадык немца.
Шекелисы вокруг глухо взроптали. Зашевелились русские дружинники. Никто, однако, пока ничего не предпринимать не решался. Ждали…
Конрад молчал. Лишь смотрел насмешливо. То на противника-угра, то на Всеволода. На меч у своего горла даже не взглянул.
— Ру-у-усич! — утробно простонал Золтан. — Не смей вмешиваться в честный поединок! Ты — мой гость, я — хозяин этих мест.
— Немец тоже твой гость, — напомнил Всеволод, — и негоже доброму хозяину обижать гостей.
— Какое тебе дело до этого тевтона?!
Говорить угру мешал меч под подбородком.
— А такое. Тевтон этот мой…
Слово «друг» язык не одолел. Дружбой, правду говоря, тут не пахнет, но…
— … спутник он мой. А ещё — посол. Поднимать же руку на посла недостойно и бесчестно.
— Да мне плевать, кто он такой!
— Мне — нет. Этот рыцарь был послан в наши земли, и он находится под моей защитой.
Шекелисы придвинулись ближе. Русичи — тоже. Сотня гостей против… Хозяев — меньше. Гораздо. Значительнее. Раза в два, наверное. Или около того. Ещё меньше даже, чем в начале пиршества. Пока Раду распевал песни о грядущей славе, пока плясали в круге охмелевшие танцоры, куда-то подевался целый десяток воинов Золтан. Нет, даже два десятка. Угров, тем не менее, ничуть не смущало численное превосходство противника. Что ни говори, но они были всё же отчаянно храбры, эти шекелисы.
— Золтан, — примирительно обратился к начальнику перевальной заставы Всеволод. — Ещё раз прошу тебя, обойдёмся без напрасного кровопролития. Это не нужно ни вам, ни нам. Нечисть из-за порушенной границы миров и без того уже изрядно обескровила эту многострадальную землю. Уберите мечи. Конрад извинится за свои необдуманные слова…
— Напрасно ты считаешь, русич, — скривил губы немец, — что я говорю не думая…
— Конрад извинится, — с нажимом сказал Всеволод. — Если хочет, чтобы мы следовали с ним дальше, он скажет, что не хотел обидеть ни тебя, Золтан Эшти, ни твоих воинов. А ты примешь эти извинения. Так будет лучше для всех.
Орденский рыцарь усмехнулся:
— Но я, действительно, не хотел обидеть ни Золтана, ни его воинов…
Он замолчал. Однако холодные насмешливые глаза говорили о многом.
«Я просто напомнил, что именно шекелисов винят в Набеге, — говорили глаза. — И что гордецам-шекелям не мешало бы делом доказать, что обвинения эти надуманны. Или признать вину и искупить её»
Однако глаза — не уста. А невысказанные слова — это всего лишь невысказанные слова. Всеволод молча ждал. В иной ситуации немного было бы надежды, что такое извинение будет принято, но когда меч у самого горла…
— Принимаю, — скрежетнул зубами Золтан.
Всем своим видом показывая, что в следующий раз непременно снесёт эту надменную немецкую голову и ничто его уже не остановит.
Всеволод первым убрал мечи. Он позаботится о том, чтобы следующего раза не случилось.
Спрятал клинок Конрад.
Золтан бросил в ножны саблю.
Опустили оружие шекелисы и русичи.
Конечно, это лишь временное перемирие. Затаённая обида останется и будет исподволь грызть душу и терзать сердце. И былого веселья уже не будет. Но это не важно. Утра бы дождаться, а там… Золтан останется здесь, а они уйдут прочь.
— Бранко, — шепнул Всеволод, — уведи немца.
От греха подальше.
— Ох, не с теми ты дружбу водишь, русич, — глядя в спину удалявшемуся тевтону, проговорил Золтан.
Всеволод повернулся к начальнику заставы:
— Конрад мне не друг.
— Ну, хоть то хорошо.
Шекелис снова улыбался. Безмятежно, как ни в чём не бывало. И Всеволод снова почувствовал тревогу.
Как-то уж всё слишком быстро уладилось. Как-то уж очень легко прошло примирение. После яростной схватки, свидетелем которой он стал, так скоро не отходят. Впечатление такое, будто и сама ссора-то затеяна, чтобы отвлечь… Перевести разговор на иное, чтобы. А с чего всё началось-то? С вопроса Всеволода о том, зачем беречь рубежи разорённой страны, в которой уже хозяйничает нечисть. С вопроса, на который он, по большому счёту, так и не получил ответа. Только громкие слова о славе. А вот искрение ли они были?
— Золтан, скажи, по чести, чего вы всё-таки ждёте на этом перевале? — прямо спросил Всеволод.
И получил прямой ответ. После долго пристального взгляда. Глаза в глаза.
— Вас, — сказал угр.
И отломил кусок пресной лепёшки.
— Вас ждём.
Глава 27
— Нас? — переспросил Всеволод. — Зачем?
Шекелис молча жевал хлеб и смотрел в догорающий костёр.
— Золтан, может, ты откроешь, наконец, свои тайные помыслы?
Угорский воин поднял глаза. Не хмельные вовсе, как казалось прежде. Трезвые-трезвые глаза.
— Открою, русич. А помыслы у меня такие. Мыслю я сейчас о том, как долго тебя здесь задержать. И стоит ли вообще пропускать через перевал.
Всеволод напрягся. Пальцы снова ласкали рукояти мечей.
— Ты ведь уже пустил нас на свою заставу.
— На заставу — да, — холодная улыбка, а глаза — снова в костёр. — Чего ж вам зря под стеной стоять. И назад гнать гостей негоже. Вы ж иноземные гости как-никак. А законы гостеприимства мы, слава Богу, ещё чтим.
— Так в чём же дело?
— А в том, что гостя своего хозяин радушный отпустит, когда сам сочтёт, что долг гостеприимства исполнен. И в том, что отсюда теперь вам деваться некуда. По обе стороны заставы — ущелье. Сверху на скалах камни навалены. Прямо над дорогой. У камней — дежурят мои верхние дозоры…
«Видели, — подумал Всеволод. — И камни видели, и посты по пути к Брец-перевалу. Выходит на той стороне тоже…»
— Дозоры эти давно сообщили о вашем приближении, — продолжал Золтан. — Я приказал пропустить вас к заставе. А вот выпускать приказа не отдавал. Так что если вы вдруг вздумаете уйти, мои люди засыплют вас камнями. И не важно, куда вы направитесь — вперёд или назад — на поиски других перевалов.
Всеволод вздохнул поглубже — успокоиться надо, осмыслить.
— Думаешь, у тебя хватит людей? — сухо спросил он. — Остановить нас?
— Десять человек дежурит над ущельем по эту сторону заставы, — ответил шекелис. — Десять — по ту. В помощь тем и другим я отправил ещё по одному десятку. А двадцати воинов вполне достаточно, чтобы похоронить под обвалами всю твою сотню. Да хоть бы тысячу… Здесь горы, русич, здесь перевал можно удерживать с малым числом воинов. Мы впускаем к себе гостей, если захотим. Но мы не выпускаем их если нам этого не нужно.
За-пад-ня… всё-таки западня! Пока шёл пир с песнями и плясками, к верхним дозорам, укрывшись в темноте, поднималась подмога. Чтобы задержать чужаков на заставе, чтобы остановить, чтобы наверняка…
Всеволод стиснул зубы. Клинки поползли из ножен. Пока — медленно, но готовые выпорхнуть, как только это будет потребно. Шекелис продолжал, не обращая ровным счётом никакого внимания внимания на мечи Всеволода:
— Тебе не добраться к моим верхним дозорам. Ты не знаешь тайных троп и ловушек, устроенных на пути от заставы к ущелью. Так что твоя дружина заперта на этом перевале, русич. И она будет находиться здесь столько, сколько я пожелаю. И ты тоже запри свои клинки в ножны, если не желаешь остаться здесь навеки.
Всеволод огляделся, прикидывая силы Золтана. «Если не желаешь остаться здесь навеки…» Дерзкие, очень дерзкие слова для того, под чьим началом находится лишь шесть десятков воинов… Да, именно столько угров было сейчас на заставе. Остальные — над ущельем, в верхних дозорах. «Если не желаешь…» Непозволительные слова для того, кто уже впустил за стену своей крепости сотню чужих воинов.
Наверное, эти шекелисы, действительно, отчаянные храбрецы.
— Ты совсем не боишься умереть, да, Золтан Эшти? — глухо спросил Всеволод.
— Я воин. Я шекель. Мне не ведом страх смерти. Моим людям — тоже. Если потребуется, мы дорого продадим свою жизнь. Но не думаю, что до этого дойдёт. Ты производишь впечатление разумного человека, русич. И я вижу, что ты уже всё понял. И понял правильно. Убив нас, вы похороните на этом перевале себя. Через ущелье, которое удерживают мои верхние посты, твоим дружинникам не пройти. Ни в одну, ни в другую сторону. Даже Бранко Ковач не поможет вам в этом. Никто из твоих дружинников не спустится живым с Брец-перевала, если вы пустите в ход мечи.
Всеволод клинки в ножны не убрал. Но и тянуть серебрённую сталь перестал. Так и замер с обнажённым наполовину оружием. Следовало понять кто перед ним — утративший разум безумец или же продумавший всё до мелочей хитрец. Впрочем, на сумасшедшего шекелис походил мало. Это — хуже.
— Чего ты добиваешься, Золтан? На что надеешься? Думаешь, тварей тёмного мира остановят камни? Считаешь, что рать Чёрного Князя не пройдёт мимо пары десятков твоих удальцов в верхнем дозоре?
— Чёрного Господаря, если ты его имеешь в виду, пока ещё никто не видел и есть ли он вообще — это большой вопрос. А тёмные твари… — Золтан улыбнулся. Могильным холодом повеяло от той улыбки. — Пусть они станут чёрным очистительным пламенем, сметающим с земель Эрдея и татар, и пришлых немцев Семиградья…
— Оно сметёт всех, — хмуро перебил Всеволод, — И вашим Залесьем не ограничится.
— Ты говоришь не как воин, а как осторожный старик, который дует на давно остывшее и скисшее к тому же молоко, — Золтан смотрел на него и скалился. — На любую силу найдётся другая сила. Когда нечисть очистит Эрдей от чужаков, шекелисы, рассеянные ныне по Карпатским горам и отошедшие за Тису и Дунай, очистят его от нечисти. Мы загоним тварей обратно в Шоломонарию. И впредь будем править этой землёй сами. Без оглядки на короля, немцев и татар. О том уже есть уговор между шекелисскими баронами и воеводами. Видишь, как я откровенен с тобой, русич?
Ну конечно! Когда гости становятся пленниками на запертом с обоих сторон перевале, с ними можно и пооткровенничать.
— Мы лишь выжидаем своего часа. И вам теперь придётся подождать с нами.