Смутное время порождает неразумные заговоры… Может быть, шекелисы и не взламывали рудную границу. Но Набегом всё же решили воспользоваться. Всеволод вздохнул:
— Конрад прав — вы даже не представляете, с кем придётся иметь дело.
— С врагом, — пожал плечами Золтан. — С врагом, который пока действует нам на руку. Но потом… Любого врага можно одолеть, когда придёт время.
— Не любого, — возразил Всеволод. — Шекелисы, сколь бы храбры и хитры они ни были, не смогут совладать с тварями тёмного обиталища. Сами — не смогут. Послушай, Золтан, ведь через твою заставу уходят сбеги. Неужели ты настолько глух, что не слышишь, о чём они говорят?
— Беженцы — это трусливые землепашцы и горожане, — презрительно скривил губы угр. — Они страшатся чужого страха, они передают из уст в уста лишь то, что слышали от других. Но никто из них не видел нечисть Шоломонарии воочию.
Всеволоду вспомнился обоз, оказавшийся на пути волкодлака.
— Кто видел — тот мёртв, — негромко сказал он.
— Не пытайся меня запугать, русич. Тебе это не удастся. И спрячь, наконец, мечи, пока я не вытащил саблю.
Что ж, ладно. Это можно. Пока — можно. Всеволод вложил клинки в ножны. Качнул головой:
— Когда сюда всё же доберётся запорубежная нелюдь…
— Мы от неё отобьёмся, — твёрдо заявил Золтан.
— Мы?
— Мои и твои воины. Вы ведь для того и направляетесь в Эрдей, чтобы изничтожать тёмных тварей, не так ли? Так какая разница, где этим заниматься — в Чёрном Замке, бок о бок с чванливыми тевтонами или здесь на Брец-перевале, вместе с моими бравыми рубаками. Всё равно вам придётся задержаться здесь, русич. И всё равно вам придётся драться против исчадий Шоломонарии.
Ага… И для этого, выходит, их тоже задержали? Задержали не убив, не завалив камнями, не засыпав стрелами… Умно. Когда на заставу полезет воинство Чёрного Князя, в сторонке гостям-пленникам постоять не получиться. При всём желании. Впрочем, и желания такого не возникнет ни у кого из русских дружинников. Сторожные бойцы станут подневольными союзниками шекелисов. Золтан это хорошо понимал.
Всеволод хранил угрюмое молчание. А начальник перевальной стражи всё наседал:
— Будем заодно — ни одна тварь здесь не проскочит.
— Вообще-то оборотни-волкодлаки уже хозяйничают по ту сторону Карпат, — заметил Всеволод. — Мы сталкивались с ними в валашских землях.
— В том нет моей вины и вины моих воинов, — насупился угр. — В горах, помимо Бреца, имеются и другие перевалы. И не все их стерегут шекелисы. Вриколаки могли пройти там. Здесь — не могли.
— Ты так уверен в этом?
— Да, уверен. Я ведь говорил уже — Рамук распознаёт даже оборотня в человеческом обличье, а уж в зверином — и вовсе учует за версту.
— Ладно, пусть… Ну и что с того? Тёмных тварей нужно не только распознавать. Нужно уметь драться с ними. Ни ты, ни твои люди не обучены этому.
— Мы воины, — вскинулся Золтан. — И мы умеем сражаться.
— Аростого воинского умения здесь недостаточно.
— Я так не думаю.
Золтан вскочил на ноги — неожиданно легко и стремительно. Всеволод невольно тронул рукояти мечей. Но нет, нападать на него не собирались.
Шекелис взял из связки у костра факел, заготовленный для дозорных. Сунул в огонь. Запалил.
— Иди за мной, русич. Покажу что…
Глава 28
Дверь в скале — тяжёлая и обитая железом — не охранялась. Людьми — не охранялась. Зато замок висел — булавой не сшибить. А у порога улёгся Рамук. Вот куда, оказывается, пса увели… И — на цепь. Такого стражника не обмануть, не подкупить. И одолеть, ежели что будет не просто.
Но одно слово Золтана — и пёс посторонился, пропуская людей, поволок за собой ржавую цепь. Откуда-то из-под яркой накидки, что была надета поверх доспеха, шекелис вынул большой ключ на шнурке — таким, наверное, убить можно, если в голову, да со всей силушки.
Ключ провернулся, скрежетнув. Лязгнул замок. С противным визгливым скрипом отворилась массивная дверь.
Золтан с факелом вошёл первым.
За дверью был грот. Большой и тёмный.
На полу стояли сундуки. Валялись небрежно брошенные шкуры и меха. Отрезы тканей. Кубки, блюда, подносы — многие мятые, треснувшие. Женские украшения — недорогие, простенькие. Бочонки. Снедь. Золота Всеволод не заметил, да и серебро поблёскивало — так, изредка…
Богатство, в общем, не ахти какое, зато много.
— Что это? — Всеволод в недоумении огляделся.
Купить его хотят угры, что ли?
— Здесь — наша казна, — небрежно отозвался Золтан. — Пошлина за проезд через перевал. Только за ней нынче никто не поспешает.
— Казна, говоришь? — хмыкнул Всеволод. — Ну и зачем же ты открываешь чужаку, где хранишь своё добро? А не боишься, что…
— Не боюсь, русич, — резко перебил шекелис. — Я же сказал — вам отсюда не уйти без моего дозволения. Ни с казной, ни без казны. Да и не похож ты на вора. По злату с ума сходить не будешь. По сребру — может быть, а золото тебя лишь обременит в пути.
— А здесь ведь и нет никакого золота.
— И серебра немного совсем, — кивнул Золтан. — Но ты сейчас не думай ни о том, ни о другом. Другое я хочу тебе показать. Вон туда взгляни.
Всеволод посмотрел, куда просили. Надо же! В углу на расстеленной рогоже белели…
— И кто ж с вами за проезд костьми расплатился? — не удержался он от насмешки.
И осёкся.
— Ну что, разглядел? — Золтан подошёл ближе. Посветил факелом. — Это — мой недавний трофей. Пожалуй, лучший мой трофей, русич. Ты прав, был тут один… Собственной головой пошлину оплатил.
В пляшущем свете огня скалился череп. Вываренная и ободранная от плоти голова. Но вот чья? Человека? Зверя? Полузверя-получеловека?
Выпуклый лоб и выступающие надбровья. Круглые глазницы, вытянутая морда… недовытянутая, точнее, какая-то, тупая, обрубленная будто. Расколотый косым сабельным ударом висок. И клыки… Большие — такими не каждый хищник похвастать может. Причём, клыки — вперемежку с обычными человеческими зубами. Такого не бывает. Не может быть. Ну, разве что…
— Убили, когда превращался начал, — скривил губы Золтан.
— Волкодлак? — хрипло спросил Всеволод. — Оборотень?
— Оборотень. Вриколак.
Шекелис тронул череп носком сапога. Череп свалился набок. На рассечённый висок.
— Пришёл на заставу деньков с пяток тому назад, сразу как солнце село — заговорил угр. — Маленький такой плюгавенький дедок. Лысина на всю голову, а борода — по пояс. За плечами — котомка. Странник, пилигрим, калика перехожий. Или отшельник, или колдун какой. Слёзно просил пропустить. Ну, открыли ему ворота. А тут Рамук мой… Он и на волков обучен бросаться без шума, вот и на этого… Напал, терзать начал. Дедок же, вместо того, чтоб дух сразу испустить, тоже зубами пса — хвать. Я гляжу, а дед уж сам зверем становится. Закат-то уж миновал, ночь на дворе. Да только не успел вриколак полностью оборотиться. Пока Рамук с ним грызся, мы подоспели. Навалились скопом. И… видишь вот. Я твари голову разрубил. Этой самой саблей, этой самой рукой.
Угр хлопнул ладонью по ножнам на боку, затем сжал ладонь в кулак. Снова пнул череп.
— Выходит, не так страшны исчадия Шоломонарии, как их малюют, а, русич? Выходит, можно их бить? Чёрные хайдуки, вон, нечисти не боятся, не бегут от неё, а мы чем хуже разбойников? Кончили одну тварь, — сдюжим и с другими. Справились с волкодлаком, совладаем и с кровопийцами-стригоями, коли сунутся.
Вот, значит, откуда у Золтана такая уверенность в своих силах. Хвастает, шекелис. Красуется. А было бы с чего! Всеволод поморщился. Всей заставой завалить волкодлака-одиночку. Да в получеловечьем обличье, когда он ещё уязвим для простой стали… Невелика, в общем-то, доблесть.
— Не буду врать, — долго не желал умирать старикашка, — продолжал Золтан. — Человек бы давно помер, а этот исколотый-изрубленный весь, да с разбитым черепом ещё катался по заставе. А уж как визжал! Но ведь издох-таки. Так и не оборотившись до конца. Не волком и не человеком издох. Потом уже обезглавили вриколака. Голову сварили, очистили. Вот так-то, русич…
Всеволод промолчал. А что сказать? Как разубедить самоуверенного Золтана? Порой лёгкая победа хуже тяжкого поражения. Гордые шекелисы, воодушевлённые первым успехом, явно переоценивали свои силы в грядущей борьбе.
— А теперь спать! — с чувством зевнул Золтан. — Попировали и хватит. Вы — с дороги. Мы — на страже. Отдых нужен всем. Завтра, на свежую голову дашь свой ответ, русич — где остаться предпочитаешь — с нами на заставе, или в ущелье под камнями.
Улыбка шекелиса чем-то напоминала оскал черепа, что валялся у его ног.
Спать? Что ж, будем спать. Против этого Всеволод не возражал. Раз уж ночуем на заставе — так ночуем. Сил набираемся. А утро — оно, действительно, завсегда вечера мудренее. Утром, глядишь, и придёт в голову мысль, как вырваться из шекелиской западни.
Да, спать… Только сначала — дозоры свои проверить. И ещё выставить. Чтоб спокойней спалось. Хоть и нет, вроде, никакой выгоды Золтану на гостей своих нападать, а всё же… Бережённого, как говорится, ещё и Господь убережёт.
Покой перевальной заставы в эту ночь оберегали особенно тщательно. На стенах дежурили угры. Между стенами — русские дружинники. Бодрствующих русичей было вдвое больше. И менялись они чаще.
Ночь прошла спокойно. Но наутро…
— О-о-обоз! Обоз идёт! — переполошил заставу крик дозорного.
Когда Всеволод взбежал на стену, Золтан уже стоял наверху и сыпал приказами. На время позабылось вчерашнее. Всеволод жадно вглядывался туда, где…
Солнце только-только взошло, но перевал просматривался великолепно. В самом деле, по ущелью со стороны Эрдея длинной вереницей тянулся обоз. Через узкий проход в скалах, над которым нависали огромные валуны и груды камней, удерживаемые деревянной крепью (всё верно, и здесь тоже дежурят верхние дозоры) к перевальной заставе медленно, поднималось десятка полтора повозок. Все — добротные, прочные, высокобортные, крытые. И, судя по натужному скрипу колёс, основательно загруженные. Обоз явно шёл не порожняком.