А парень-то оказывается, в самом деле, говорит по-русски не хуже шекелисского сотника. Видать, правда, мать — из наших. Из карпатских [28] или галических. Но лучше бы он сейчас пел, а не говорил. Сидел бы где-нибудь в сторонке, да бренчал на своей цимбалке. И не лез на рожон.
— Золтан не велел вас выпускать.
Раду лез…
— И что же? Ты нас остановишь, отрок?
Дружинники слушали вполуха — каждый занимался своим делом.
— А и остановлю, коли потребуется! — Раду выхватил меч.
Нет, всё-таки эти шекелисы, в самом деле, отчаянные ребята. А может, не угорская то кровь вскипает, а русская? Или просто зол юный музыкант, что до битвы его не допустили? От того и ярится.
— Слушай, уйди с дороги, — мягко попросил Всеволод. — Мы ведь всё равно уедем и…
Удар парня был внезапен и неожиданно силён.
Всеволод отскочил, вырывая клинки из ножен. Шарахнулся в сторону перепуганный конь.
Второй удар горячего шекелиса, вышедшего из лона русской бабы, Всеволод принял на меч левой руки.
Третий нанёс сам. Правой. Не лезвием, не остриём — тяжёлой рукоятью вдарил. Отрок этот все же был слишком юн, чтобы умирать. И потом — почти земляк. Свой ведь наполовину. Хоть и глуп до неприличия.
От мощного тычка с головы юнца слетел шлем. Парень покатился кубарем. Однако меча не выпустил — молодец. «Мома», как говорит Золтан. Раду быстро поднялся, встряхнул вихрастой головой. Огляделся затравленно.
Русичи прятали улыбки в бороды. Многие уже сидели в сёдлах. Бранко и Конрад смотрели с любопытством.
От ворот ещё доносился шум битвы.
— И-и-и-и! — молодой шекелис, взвизгнув, снова взмахнул клинком.
Скакнул влево. Ударил по низу.
Раз. Другой.
Лошадиное ржание, тоже было похоже на визг…
Теперь юнец нападал не на людей. Теперь он вознамерился остановить пришлую дружину иначе: подрубал сухожилия и вспарывал животы коням.
Рухнул славный пегий жеребец под Ильёй. Сам десятник едва успел соскочить с седла на землю. Повалилась вороная лошадка под Бранко. Волох тоже вовремя спрыгнул и откатился.
Проклятый шекель! Всеволод бросился к отроку, двумя слаженными ударами с обоих рук вышиб меч. Бросил свои клинки, и что было сил — кулаком в морду. Не защищённую уже шлемом.
Второй раз юнец встать уже не смог. Угр лежал неподвижно, закатив глаза. Рядом молотили воздух окровавленными копытами два добрых коня. В тёмных лошадиных глазах стояли слёзы и обида.
— Добить! — хмуро приказал Всеволод, поднимая клинки с земли.
К молодому шекелису подступил Илья. Рука — на мече. В глазах — лёд. Лицо искажено. В скакуне своём Илья души не чаял.
— Да не его, — остановил десятника Всеволод. — Коней добить. Им всё равно теперь не жить. Так и мучаться ни к чему.
Илья, сплюнув, отступил. Кровавую работу сделали другие.
— Бранко, Илья, возьмёте себе лошадей там, — Всеволод кивнул на соседнюю коновязь, где стоял добрый десяток невысоких выносливых угорских лошадок. — И прихватите ещё двух — про запас.
Долг он завсегда платежом красен.
Подседлать коней и заново перекинуть седельные сумы — дело нехитрое. Но вот проехать через ворота, да мимо хайдукских повозок… Битва там уже стихла и…
— Куда! — Начальник перевальной стражи Золтан Эшти первым бросился под копыта. — Назад!
Пешие шекелисы хватались за узду, загораживали путь щитами, кричали, размахивали руками, стараясь напугать, повернуть лошадей обратно.
Русичи молча и упрямо двигали коней вперёд. Оттесняли угров, валили с ног. Угры упирались. Кто-то из дружинников уже тянулся к плети, кто-то — к оружию.
Перед лошадиными мордами и лицами всадников тоже замелькала обнажённая сталь — мечи и копья перепачканые хайдукской кровью. Шекелисы, разгорячённые битвой, готовы были продолжить… Немедленно. Не важно с кем, не важно за что. Хоть и оставалось их уже не более дюжины, но в тесном проходе они стояли плотно, крепкой неподатливой пробкой.
Рамук, чья белая шерсть тоже стала красной, щерясь, заходил сбоку. Своей жертвой пёс Золтана избрал Всеволода и только ждал команды хозяина. Что ж, ладно, одолевали волкодлаков, справимся и с обычной псиной. Всеволод, бросив поводья, потянул из ножен мечи.
Назревала новая стычка, в которой простым мордобоем, как у коновязи, уже не обойтись. И всё же Всеволод вёл дружину вперёд. Даже если придётся позвенеть железом, сейчас для этого — самый благоприятный момент. Сейчас заслонить дорогу им не смогут. Пока заставная дружина поделена надвое, пока большая часть шекелисов гоняется за хайдукскими всадниками.
Всеволод глянул за ворота. Конница Золтана уже прошла половину ущелья. Если повернёт — там тоже придётся пробиваться с боем, но…
Нет, не придётся!
Долгий, тягучий звук рога над перевалом. Неожиданный, зловещий. И — будто отозвавшись на зов — новый нарастающий, накатывающийся шум.
Вздрогнул Всеволод. Вздрогнул Золтан. Даже Рамук дёрнув ушами, повернул морду в сторону ущелья. Посмотреть вслед всадникам покинувшим заставу.
Камнепад начался неожиданно. Массивные одиночные глыбы и наваленные целые груды камней, что нависали над узким проходом обрушились разом, единомоментно, с обоих склонов. Огромные валуны скакали, по уступам, словно тряпичные мячи, которыми любит забавляться детвора. Скакали, раскалывая и стёсывая эти самые уступы. Кувыркаясь, летели вниз брёвна и доски сбитых подпорок. Густая сыпь мелкого острого щебня и булыжников размером с человеческую голову накрывала ущелье.
Каждый падающий камень, каждый камешек выбивал по пути из потресканной скальной породы ещё несколько обломков. И в туче пыли обвал — одна волна за другой — катился вниз, чтобы раздавить, размазать, размозжить…
Предсмертных криков людей и ржания гибнущих коней слышно не было. Только грохот камня, сшибающегося с камнем. Только эхо, отражённое скалами. Тоже — волна за волной.
И русичи, и шекелисы опустили оружие.
Все взгляды были устремлены сейчас в ущелье, окутанное пыльным туманом.
Люди молчали. Кони пятились.
«Всё-таки они сбросили, — подумал Всеволод. — Верхние дозоры Золтана сбросили камни. Но вот на кого?!»
Чёрные хайдуки проход в скалах проскочить успели. Обвал накрыл конницу Золтана. И это была не случайная ошибка. Вслед за камнями сверху полетели стрелы. Добивают? Так значит… Значит, верхний рубеж больше не принадлежит перевальной страже. Значит, там хозяйничают другие.
— Стоять! — приказал Всеволод.
И натянул поводья коня.
Отъезд откладывается.
Путь через ущелье больше не был безопасным. Хоть камни сверху теперь не нависали, но лезть по завалам, да под обстрелом… Полдружины потеряешь, пока выберешься. А сколько коней переломает ноги? Нет, сначала следовало выбить засевших наверху стрелков. А как к ним подобраться — об этом ведают только шекелисы.
Всеволод вздохнул. Он снова нуждался в Золтане. Причём, в Золтане-союзнике. А начальник перевальной стражи, от отряда которого оставалась лишь жалкая кучка бойцов, нуждался в нём.
Русичи поворачивали коней, так и не покинув заставу.
Шекелисы бродили между повозками, искали и добивали раненных обозников. Угры мстили. Пленных не брали. А обречённые хайдуки и не искали плена. О пощаде не молил никто.
Глава 31
В сложившихся обстоятельствах присутствие на совете шекелисов русского сотника было естественным и само собой разумеющимся. Специально Всеволода никто не звал. Не приглашали, как положено. Однако ему сообщили о начале совета, и покуда русич не пришёл, не начинали.
Не враг, не друг, не союзник, не господин и не вассал, но воевода дружины, которая могла легко захватить заставу, но по-прежнему не имела возможности безбоязно покинуть её, он вошёл в невысокий просторный дом Золтана.
С Всеволодом пришли десятники, тевтонский посол Конрад и волох-проводник Бранко. Под тяжёлыми взглядами хозяев гости расположились особицей, сели напротив шекелисов.
Угрюмое молчание затягивалось.
В этот раз пира не было. Не было песен, не было отчаянных плясок. Не до веселья было в этот раз. Золтан сидел у стены напротив входа — хмурый и осунувшийся. Оно и понятно: перебита почти вся перевальная стража. У Золтана теперь имелось всего около трёх десятков воинов. Это — вместе с ратниками из верхних дозоров с валашской стороны перевала, которые не успели принять участия в битве, и которые тоже были вызваны на совет.
И ведь что обидно — не в сече лютой пала большая часть шекелисов. От мечей разбойников-хайдуков сегодня погибли немногие. В основном — под камнями в ущелье. Угодив в собственную ловушку.
Но сделанного не воротишь, а мёртвых — не поднимешь — это ясно. И другое ясно. Всем ясно. С оставшимися воинами Золтану заставу не удержать. Ни от людей. Ни, тем более, — от нелюдей.
Золтан Эшти, наконец, нарушил молчание.
— Ты ударил моего воина, русич, — негромко, но с нажимом сказал угр, глядя куда-то сквозь Всеволода.
Воин, о котором шла речь, сидел здесь же. Раду. Юнец-музыкант с разбитым лицом. Шекелис-мадьяр, в жилах которого текла и русская кровь. Сейчас этой смешанной кровью наливался большой лиловый синяк на левой скуле.
— Твой воин убил моих коней, — спокойно ответил Всеволод.
На такое спокойствие у него сейчас было полное право. Хотя бы потому что за ним сейчас была сила. Да и правда — тоже.
— И ты забрал моих лошадей.
— Твой воин убил моих коней, — повторил Всеволод.
Добавил:
— И пытался убить меня. Он хорошо дерётся для своих лет. Но плохо соображает. И давай не будем больше об этом. Скажи, зачем мы собрались, Золтан?
На этот раз угрюмая пауза длилась недолго.
— Чёрные хайдуки — вот из-за кого созван совет, — Золтан подобрался. Глаза его блеснули живо и зло. Голос задрожал. — На их совести много смертей. Но до сих пор они не поднимали руку на свободного воина-шекеля.
Всеволод молча слушал. Видно было, что Золтан жаждет мести. А в таком состоянии человек либо слеп, либо, наоборот, видит то, что недоступно прочим.