— Это не ущелье. Там негде устроить ловушку. Если ты опасаешься, русич, я и мои воины пойдём первыми. Если ты вовсе не желаешь биться, мы нападём сами. Пусть нас мало, но волк в отаре овец способен на многое.
— Перестань, Золтан — скривился Всеволод. — Ты — не волк, разбойник — не баран. Я видел — хайдуки умеют драться, когда сильно прижмёт. А ещё я видел разгромленный ими обоз.
— И что?
— Эту гору мы обойдём вместе.
Глава 33
К хребту подъехали верхами. После — спешились. Лошадей — чтоб не выдали прежде времени ржанием и стуком копыт — оставили с небольшой охраной по эту сторону горы. Пса оставили тоже. От греха подальше: хайдукские кони могли встревожиться, почуяв собаку, и насторожить своим поведением разбойников. Хватит, выполнил уже Рамук свою задачу — привёл к врагу. Пса оставили на попечение Раду, которого Рамук слушался так же, как и самого Золтана. Когда уходили, собака тихонько поскуливала вслед. Юный музыкант, охочий до славы, тоже смотрел им вслед с тоской и завистью.
Золтан вёл отряд неприметной козьей тропой. Шли молча, разбившись на группы по десять-двадцать человек. Растянувшись рваной цепочкой, прячась за скальными выступами и нагромождениями камней. Старались не потревожить ненадёжные осыпи, не звякнуть железом. Впереди и по флангам снова пустили дозорных. Полдюжины самых зорких и обученных к скрытому передвижению воинов то перебегали, пригнувшись, то переползали от камня к камню, и сами, застыв, будто каменья, поглядывали по сторонам. Все предосторожности однако оказались излишними. За хребет вступили незамеченными. И сами не заметили по пути ничего подозрительного. А едва обойдя гору — наткнулись на разбойничий стан. Сразу.
Вот он!
Безжалостные разбойники Эрдея расположились на отдых в заросшей редколесьем котловине, где сейчас царила блаженная тишина и покой. Это был не лагерь даже. Сонное царство — вот что это было.
Понуро стояли стреноженные кони. Лишь некоторые, опустив голову, вяло жевали траву.
Ещё дымились костры. На земле виднелись обглоданные кости и куски обугленного мяса — видимо, добыча из разгромленного беженского обоза.
Люди лежали вповалку. Кто — на конской попоне, кто — на срубленных ветках, а кто — и на голом камне, завернувшись в овчину или шерстяной плащ. Тати валялись, разморённые сытным обедом и ласковым солнцем. Спали, понадеявшись на дозоры. Добрая сотня отъявленных злодеев. Быть может, сотня с небольшим.
Так крепко днём спят лишь те, у кого нет возможности выспаться ночью. А этой ночью угорским разбойникам явно было не до сна. И этой, и предыдущей и ещё много ночей подряд чёрные хайдуки не смыкали глаз. Ужас, быстро расползающийся по трансильванским землям, не давал.
Видимо, разбойники отсыпались перед новым штурмом перевала. И перед очередной бессонной ночью.
К лесу воины Всеволода и Золтана подобрались беспрепятственно. Окружили стан. Немногочисленных сторожей — поставленных больше для порядка, тоже — дремлющих и не ждущих беды, сняли без труда. И глотки им резали без сожаления.
Тревоги не было.
В лагерь вошли с четырёх сторон. Вошли, так никого и не разбудив. Даже измученные хайдукские кони смотрели на чужаков уставшими отрешёнными глазами. Было ещё несколько мгновений напряжённой тишины, когда шекелисы и русичи стояли над спящими с занесённым оружием. Враг, не желавший пробуждаться даже перед смертью, вызывал недоумение. И — сомнение. Для воина, привыкшего убивать и умирать в бою, есть всё-таки в этом что-то неправильное и постыдное — нападать на спящего…
Всеволод держал в руках два обнажённых клинка. Остриями вниз. И смотрел в грязные осунувшиеся лица. Видел открытые рты, тёмные круги под опущенными веками, болезненные гримасы. Слышал всхрапывание, тяжёлое дыхание и негромкие натужные стоны. Душегубы вздрагивали во сне. Чёрным хайдукам снились кошмары. Дневные кошмары о еженощных бодрствованиях. Да, наверное, страха этот разбойный люд натерпелся немало. И теперь бежал от него.
Прорываясь через Брец-перевал.
Ища забвения в жестоких убийствах.
Кто-то всё же проснулся. Вскрикнул, пробуждая остальных.
И началось. Началась. Р-р-резня.
Всеволод ударил вместе со всеми. И одной рукой ударил. И второй. Брызнула первая кровь. Захрипела первая жертва.
В лицо воеводы русской Сторожи вперились глаза — широко-широко распахнутые, выпученные, вылезшие из орбит. Кривился, пуская струйку крови с уголков губ оскаленный рот. И… И вдруг — нет оскала. Нет боли и ужаса в стекленеющих зрачках.
Есть понимание. И улыбка. Блаженная улыбка величайшего облегчения. Умиротворения. Мягкого обволакивающего упокоения. Умирающий будто безмолвно благодарил убивающего за то, что всё, наконец, закончилось. И грязная жизнь, и паническое бегство, и неумолимый, неотвратимый страх, который всюду следует по пятам. Каждую ночь.
За свою смерть его благодарил умирающий.
Лежащих и вскакивающих, спящих и проснувшихся, орущих, плохо соображающих и мало что понимающих спросонья хайдуков рубили и резали словно скот. Смерть — для кого желанная избавительница, а для кого нежданная гостья была всюду. По всему лагерю в отблесках стали и в брызгах кровавых фонтанов смерть плясала свою дьявольскую пляску.
Кто-то судорожно хватался за оружие. Кто-то пытался бежать. Кто-то покорно подставлял голову под меч. А для кого-то кошмарный сон просто обрёл на миг реальное воплощение. И тут же оборвался. Вместе с жизнью.
Бойня продолжалась.
Всеволод бездумно разил копошащихся под ногами людей. Людей, которые после того обоза, после тех детей, мужиков и баб, в его глазах перестали быть людьми. Все они были существами, вызывающими лишь ненависть на грани отвращения.
И ещё он пытался что-то вспомнить. Что? Ах да, пленные! Ему нужны полоняне. Хотя бы один.
Под правую руку, прямо под меч, подскочил пятый… Или, быть может, шестой? седьмой? восьмой? десятый душегубец? Всеволод не знал, он не вёл счёта. Разум лишь отметил, что этот — одет побогаче. Значит, из вожаков. Значит, знает больше других.
Ошалелый хайдук — низенький, толстый, с непокрытой головой — и не думал защищаться. Разбойник творил крестное знамение на латинянский манер и бормотал… Молитву, наверное.
Всеволод успел повернуть клинок. Не лезвием рубанул — ударил плашмя, сшиб лиходея с ног. Крикнул, следовавшему позади десятнику:
— Фёдор, вяжи супостата!
Фёдор навалился на бесчувственное тело. Длинный, намотанный в несколько слоёв на необъятное чрево хайдукский кушак пошёл на путы: Фёдор ловко содрав пояс и вязал узлы. Этот толстяк будет жить. Пока.
А Всеволод шёл дальше. Прорубая путь вперёд. Оставляя позади кровавый след. Больше не сдерживая себя. Всеволод кричал и рубил. Рубил и кричал. Внушая ужас одним лишь своим видом.
Потом всё кончилось. Как-то сразу, вдруг. Просто некого стало рубить.
Всеволод огляделся.
Нет, перебиты были не все.
С десяток разбойников успело-таки освободить стреноженных коней и вырваться из леса. Хайдуки мчались без сёдел, без узды, вцепившись в гривы, отчаянно колотя по конским бокам пятками. Убегали, правда, с оружием: мечей и сабель своих никто не бросил. У каждого на левом бедре болтались ножны, и не пустые.
— В погоню! — ярился Золтан. — Лошадей сюда!
Лошадей подали. Десятка два. Не своих — до своих, оставленных за хребтом — далеко. Тоже — хайдукских: маленьких, злых и норовистых. Но зато уже наскоро осёдланных, готовых к погоне. Всеволод прыгнул в седло одним из первых. Вместо с воеводой изготовились к скачке десятники Илья и Лука. Бранко и Конрад тоже уже были в сёдлах. Остальных коней взяли шекелисы.
Плети не было, и Всеволод звонко шлёпнул по крупу ножнами. Эрдейский конёк, взвизгнув, сорвался с места. Рядом скакали десятники, тевтонский посол и волох-проводник. Шекелисы под предводительством Золтана вырвались вперёд. Беглецов же не было видно вовсе. Только пыльное облачко указывало, где разбойники искали спасения. Странно… Вырвавшись из тесной, поросшей редким лесом котловины, хайдуки мчались на отвесные скалы. Зачем? Там же тупик?
— Скорее! Русич! Отрезай! — донёсся до Всеволода крик Золтана. Начальник перевальной стражи, обернувшись, махал ему рукой. — От скал отрезай! — Там пещеры! Уйдут, мерзавцы! Уйду-у-ут!
Всеволод с дружиной бросились наперерез.
Не успел. Ушли тати. Навстречу трусили лишь брошенные разбойниками лошади. Без сёдел, без сбруи и без всадников они неторопливо бежали от широкой скальной стены, изъеденной крупными чёрными оспинами, провалами, норами и лазами. Пещерные ходы! Много. Очень. Где-то там, в этих тёмных лабиринтах и укрылись беглецы-хайдуки.
Золтан рвал и метал. Ругался, потрясая мечом, гонял своих воинов от пещеры к пещере. Угры искали следы. А следов не было. А Рамук остался за хребтом. А лезть наугад не имело смысла. Скала, казалось, целиком состоит из пустот. Пещер здесь было много больше чем преследователей. И попробуй угадай, в какой именно таятся лиходеи.
Впрочем, долго гадать не пришлось.
Крик, вой — дикий, страшный, вроде бы человеком исторгнутый, но в то же время и не человеческий вовсе — донёсся вдруг откуда-то справа. Точно — кричали из-под той вон нависшей глыбы. Под каменным козырьком — большой — рослый воин войдёт, не пригнувшись, — ход. И — непроглядная темень.
— Там! — Золтан, соскочив с коня, уже бежал к пещере. Шекелисы ринулись за своим предводителем.
Однако добраться до входа угры не успели. Из мрака подземелья, прямо на шекелисские мечи выскочили двое. В руках — горящие факелы и обнажённое оружие, лица перекошены, рты раскрыты в беззвучном вопле, глаза — выпучены. А в глазах… Страх? Нет, не просто страх. Ужас. Паника. Безумие.
И Золтан, и его бойцы замерли на месте. Всеволод тоже впал в оцепенение. Факелы? Откуда у них факелы? — этот вопрос почему-то занимал его сейчас больше, чем что-либо другое.
Судя по всему, у разбойников в пещерах имелся тайник. А в тайнике — всё, что потребно для жизни под землёй. Очень уж здесь удобное место, чтобы прятаться. Но тем более странно, зачем эти двое покинули столь надёжное укрытие. И почему хайдуки для дневного отдыха и передышки перед новым штурмом предпочли лес, а не укромные пещеры?