— Назад! — крикнул Всеволод. — Золтан, уводи людей! Илья, Лука, Бранко, прикройте угров с тыла! И дайте место!
Но шекелисы отбивались, не слыша, не видя, не соображая уже ничего. Пытались отбиваться. Молча, яростно, отчаянно… Безрезультатно.
Среди людей мелькала, носилась туда-сюда и прыгала белёсая тень нечеловека в пятнах человеческой крови. Тварь разила молниеносно, насмерть. Вот она, уже совсем рядом!
Всеволод рубанул. С двух рук. Упырь прянул в сторону. Уклонился. От его ударов — уклонился, но…
Золтан выскочил откуда-то сбоку, вовремя бросил правую руку навстречу твари.
В отблесках гаснущих факелов Всеволод видел, как изогнутый шекелиский меч всё же достал кровопийцу. Не рубящим сабельным ударом сверху вниз, а коварным колющим выпадом.
Клинок — простой, стальной, без серебряной насечки — с отчётливым чмоканьем вошёл в бледное тело. Там, где у человека живот. Пропорол. Проткнул глубоко, быть может, насквозь, и с таким же влажным звуком выскользнул обратно.
Человек после такого скончался бы в корчах. А нечеловек…
Несколько чёрных капель брызнуло на камень. И только-то! Рана затянулась мгновенно, буквально, на глазах — Всеволод хорошо видел это в факельном подсвете снизу. Рваные края сомкнулись, слились, вошли друг в друга. И вот снова — бледная плоть, не помеченная даже шрамом.
Ещё чей-то меч ударил в ногу твари. Перерубил. Прошёл сквозь ногу, как сквозь… сквозь сгусток вязкого мёда будто. И опять — ничего. Плотный мёд белёсого цвета сросся, слипся ещё прежде, чем клинок, чуть окрашенный чёрным крапом, вышел из упыриной плоти. Вновь обычная сталь даже не оставила следа.
Всеволод тоже нанёс удар. Своей сталью — с вкованными серебряными нитями.
Поздно!
Добавил с другой руки.
Мимо!
Тварь изогнулась немыслимой дугой, чуя серебро. Тварь ушла в сторону.
И там, в той стороне — скрежет и треск раздираемых кольчуг.
Крики.
И на тлеющие факелы валятся тела убитых.
Огня не стало. Совсем.
Темнота… Сплошная темень поглотила весь пещерный мир.
Вот теперь самое время для ночного зрения. Всеволод сморгнул, приноравливаясь к новым условиям. После долгих лет тренировок, после бесчисленных магических заговоров, после уймы выпитых зелий он способен видеть в кромешной тьме, как видит нечисть, этой самой тьмой порождённая. Ну, или почти как она.
Другие — нет. Другие сейчас могут лишь драться на ощупь. Или на ощупь же искать выход. Даже от десятников Сторожи Ильи и Луки проку сейчас мало.
Значит, именно ему и только ему надлежит остаться в густом мраке с упырём. Чтобы один на один… Если, конечно, бледнорылый кровопийца — действительно, один, если из соседних ходов уже не спешат другие.
Хотя нет, другие не спешат. Были бы в пещере другие — давно бы сбежались все на запах свежей кровушки.
— На-зад! — снова заорал Всеволод. — Всем назад!
Если есть ещё кому отступать.
Было… Кому… Ещё…
Ещё не в полной мере привыкнув к темноте и различая перед собой лишь смутные пятна, он уже выталкивал кого-то — ослепшего, упирающегося, ругающегося по-угорски — из пещерной залы в тесный ход, ведущий наружу.
«Один жив!» — сухо доложило холодное как сталь сознание.
Кажется, это был Золтан.
Всеволод пихнул ещё кого-то — молчаливого, спокойного, послушного.
«Второй жив!»
Вторым был Бранко. Волох не сопротивлялся. Волох помогал. Тащил прочь ярившегося и рвущегося обратно в пещеру Золтана.
Отступили Илья и Лука.
И всё?
Больше никого?
Все. Остальные лежат. Остальные — мертвы. Или близки к тому. И только стремительная непропорционально сложенная — большеголовая и длиннорукая — фигура бледной летучей мышью носится над павшими. Пригибается и, на ходу слизывая кровь с камней и тел, идёт в атаку.
Всеволод прыгнул навстречу. Взмахнул мечами.
Уклоняясь от посеребрённых клинков, упырь неосторожно коснулся ногой распростёртого тела Конрада. И тут же с визгом и шипением отскочил: на доспехе тевтона тоже хватало серебра.
Всеволод бросился следом. Ударил ещё. Одним мечом, вторым…
Ещё. Правым-левым.
Левым-правым.
И — снова не дотянулся. Скакать по трупам так же легко, как тварь тёмного обиталища он не мог. Не поспевал. К тому же тварь была голой, а он — в доспехах.
Нечисть нанесла ответный удар. Тоже — с двух рук. Вытянувшиеся ещё больше, тонкие и длинные — каждая уже длиннее Всеволодовой руки с мечом — конечности полоснули когтями по воздуху. Справа, слева… Сверху, снизу…
Правой упырь норовил дотянуться до лица и старался запустить когти под серебрённое личину-забрало, левой — хотел зацепить за ногу, подрубить пальцем-кинжалом сзади, за лодыжкой, там, где ремни поножей, и где на сапоге почти нет серебряных пластин и колец.
Всеволод уворачиваться не стал. Вскинул один меч, пригнул остриём к земле второй. В этот раз на долю мгновения он всё же опередил кровососа. Прикрылся клинками от бледных извивающихся змей-рук. Не пропустил смертоносные когти, а сам бросил им навстречу отточенную сталь с насечкой из белого металла. Не рубанул — резанул с оттягом. Двумя мечами одновременно.
Вниз.
Верх…
Одну руку упырь отдёрнуть успел. Но вот вторую…
Секущий удар снизу вверх как ветку срезал левую растопыренную пятерню со смертоносными чуть загнутыми остриями на тонких пальцах.
И — не срослось. Не приживилось. Потому как не простой булат прошёлся по чёрной ране.
Упырь взвыл — страшно, громко. Как воет лишь нечисть, пораненная серебром. Неестественно длинная, неестественно гибкая рука мигом втянулась в плечо твари, обрела более привычные глазу пропорции, сделалось похожей на руку человека. На руку покалеченного человека.
А отсечённая кисть всё дёргалась у ног Всеволода. Мельком он заметил, как когти-кинжалы судорожно сжались, обхватив шершавый камень. Камень треснул и рассыпался.
Всеволод осторожно переступил подрагивающую длань. Шагнул к противнику. Таких подранков следовало добивать. Помнится, и старец Олекса тому же учил.
Глава 35
Из обрубка сплошным потоком лилось чёрное и густое. Да, это были не те несколько жалких капель, что выдавили из бледной плоти мечи шекелисов, кованные для убийства людей. Сталь с серебром разила куда как вернее.
Упыринная кровь растекалась в крови человеческой.
Культя твари дёргалась.
Тварь вопила.
И… и снова лезла в драку.
Спасаться бегством упырь не стал. Здесь была его добыча. И он не желал её уступать. Упырь обезумел. Упырь чуял горячую кровь этого мира. Много крови. В неподвижных, но тёплых ещё телах. Истекающих, сочащихся…
Однако к добыче его не пускали. Ему мешали насладиться трапезой. На пути стоял ещё один бурдюк крови о двух ногах. Живой, опасный, опаснее других, в посеребрённом панцире, с отточенной сталью в серебре.
Белый металл был зол и безжалостен. Белый металл уже лишил упыря левой длани.
Жгучая боль терзала раненную руку.
Но не менее жгучая ярость становилась сильнее. И неутолимая жажда — тоже.
Разлитая вокруг кровь пьянила и заставляла забыть об опасности.
После нарушенного дневного сна-забытья плохо соображалось. Куцые мысли-чувства путались. А чувство самосохранения — слабое и вялое даже в бодрые ночные часы — не желало просыпаться вовсе. Несмотря на то, что жутко болела рука.
До чего же сильно она болела!
И причина тому — кровяной бурдюк в тонкой скорлупе серебряной отделки. Двуногий бурдюк, размахивающий сталью с серебряным узором…
Всего один! Жалкий человечишка! Но бурдюк наступал. И его следовало вспороть поскорее. Во что бы то ни стало. Пусть даже вместе с позвякивающей чешуёй, покрытой вставками из опасного белого металла. Даже если это будет больно. Даже если очень. Даже если больнее чем сейчас. Всё равно нужно. Потому что кровь… пища… столько крови… столько пищи…
Упырь ринулся вперёд. Раненный, он всё же не утратил былой сноровки и стремительности. Чёрным обрубок левой руки вновь удлинён и брошен в ноги врагу. Не растерзать, но хотя бы опутать, обхватить, повалить, невзирая на серебро, на дикую боль, после которого на бледной коже останутся глубокие язвы и ожоги.
Правая — здоровая — рука твари тоже вытянута. К сонной артерии, пульсирующей под серебрённой коркой доспеха.
Всеволод ждал нападения. Он среагировал вовремя. И правильно.
Разворот. Прыжок.
Змея-культя с чёрным сочащимся срезом на конце захватила лишь воздух под поджатыми ногами человека. Когти на здоровой руке упыря, целившие в горло, тоже не успели. Схватить. Сжать. Взрезать. Разорвать. Растерзать.
Два синхронных удара в прыжке…
Клинки перерубили правую руку сразу в двух местах. И два новых обрубка упали на камни. Забились, задёргались, расплёскивая густую чёрную жижу. Всеволод поскользнулся, упал. Звеня бронёй откатиться в сторону.
Но это ещё не всё! У безрукой твари ещё оставались клыки. И полно ненависти в горящих глазах.
Подняться Всеволод не успевал. Обезумевший противник, развернувшись, атаковал снова.
Теперь кровопийца выл вдвойне, втройне громче прежнего. Теперь от жуткого воя закладывало уши, а воздух в пещере сотрясался так, что сверху, из-под ненадёжных сводов, снова начали осыпаться камни.
Упырь прыгнул на Всеволода. Жёлтая пена с оскаленного рта и густая жижа цвета дёгтя на обрубках. И две культи — одна длиннее, одна короче. И даже та, что короче, достанет дальше, чем человеческая рука. Но когда в руке меч…
Прыжок твари. Полёт твари… Время замерло. Кровосос будто завис в воздухе.
Выброшенные вперёд культи норовили захватить и задушить. Белёсое тело — придавить. Зубы — загрызть. Прямо через посеребрянную сетку кольчуги и зерцальную пластину. Упырь готов был снова обжечься о белый металл, лишь бы глотнуть крови противника. И вылакать всё прочую кровь — не остывшую ещё, не запёкшуюся, щедро расплёсканную по камням, истекающую из неподвижных растерзанных тел.