Золтан смотрел прямо, не опуская глаз.
Всеволод верил ему.
— Что ж, ладно, не поминай лихом, Золтан Эшти.
Воевода русской сторожной дружины вскочил в седло.
— Куда вы сейчас? — хмуро поинтересовался Золтан. — Каким путём поедите?
— Куда мы, сейчас, Бранко? — Всеволод глянул на волоха. Он, вроде, пока тут за проводника.
— К ближайшему тракту, — ответил Бранко. — Самой короткой дорогой. Потом — к Сибиу. А уж оттуда до орденской комтурии рукой подать.
Глава 38
… Шекелисы нагнали их под вечер, когда дозоры уже подыскивали место для ночлега. Золтан и полтора десятка всадников со сменными лошадьми. Вся оставшаяся в живых перевальная застава. Впереди угорского отряда бежал, высунув язык, крупный белый пёс. Видимо, Рамук снова шёл по следу — на этот раз за дружиной Всеволода — и указывал дорогу. Возле Золтана скакал Раду — с мечом на боку, с цимбалой, туго увязанной в кожаном мешке, за спиной.
Всеволод не стал ни о чём расспрашивать. А к чему? Он просто приветливо и понимающе кивнул. Золтан тоже объясняться не спешил. Чуть заметно склонил каску с пером, да звонко тряхнул поводом. Остальные гордецы-шекелисы тоже молчали, сбившись в кучку. Пару вёрст проехали, так и не проронив ни слова. Потом Золтан всё же не выдержал. Заговорил.
— Вот, к твоей дружине, русич, решил-таки примкнуть. Нечисть бить…
— Я рад, — честно признался Всеволод. — Милости прошу.
— Думал всё, пока мёртвых своих хоронил, — словно не слыша его, продолжал Золтан. — Ну и надумал… Казну нашу и всё хайдукское добро упрятали под завалом. С заставы ушли. Прав ты, нет теперь никакого смысла её оборонять. Да и не удержать нам Брец-перевал, когда стригои попрут.
Золтан оглянулся назад — на своих ратников, добавил:
— Идти за собой я никого не неволил — все, кого видишь, вызвались сами. Нечисти никто не испугался. Клинков вот только с серебряной насечкой, что против стригоев пригодны, у нас нет…
— Оружие дадим, — кивнул Всеволод.
Оружие было. Взяли кое-что с собой в поход про запас. Да и от павших в валашских землях дружинников тоже осталось…
— Я ведь так и не заплатил тебе пошлину за проезд, Золтан Эшти. Вот и сочтёмся. Мечами.
Шекелис кивнул. Сказал серьёзно:
— Хороша плата — принимаю. Но с одним условием: это — за проезд в оба конца. На Русь будете возвращаться беспрепятственно и беспошлинно. Когда одолеем нечисть.
— Когда одолеем, — повторил Всеволод.
Будто подтверждая договор, глухо и раскатисто гавкнул Рамук.
Дружина повеселела. Улыбки скользнули даже по губам мрачного Конрада и невозмутимого Бранко.
Первая ночь по эту сторону Брец-перевала прошла спокойно.
Дальше — по плато, изрезанному хребтами и ущельями — русичи и шекелисы двигались уже единым отрядом, не сторонясь друг друга.
Они вступали в Эрдей. В Трансильванию. В земли Семиградья. В Залесье.
Проезжали надменные горы в снежных шапках, отвесные скалы, бездонные пропасти, угрюмые хвойные леса, и низины, окутанные туманами…
— Красивый край, — заметил Всеволод.
— И красивый, и горами укрыт, и расположен удобно, — согласился Конрад.
— Отсюда, из Эрдея куда угодно попасть можно, — не без гордости сказал Золтан. — На востоке — Бессарабия и половецкие степи. Севернее лежат Словацкие земли, Карпатская Русь, Галицкое княжество. Ещё — Богемия, Моравия, Силезия, Малая Польша. На западе — если миновать исконную мадьярскую пушту, быстро доберёшься до Посавии и Славонского герцогства, дальше пойдут Штирия и Австрия. А отправишься на юг — попадёшь в Валахию, Банат Северин, Мачва-Боснийское герцогство, Хорватию, Далмацию, Сербское королевство, Болгарию, Византию…
— Хороший край, — негромко подтвердил Бранко. — Только проклятый.
Волох напомнил о том, о чём забывать не следовало. И сразу, будто порывом прохладного горного ветра сдуло величественность и очарование эрдейской стороны. Красоты природы отступили куда-то на задний план, а после — и вовсе перестали замечаться. В глаза теперь бросалось другое.
Перед ними лежала опустошённая и обезлюдевшая земля. И земля эта производила гнетущее впечатление. На пологих склонах предгорий и на равнинах, начали попадаться заросшие сорной травой поля. Среди полей встречались небольшие селения — брошенные и разграбленные. Всюду царило запустение.
На окнах и дверях домов Всеволод замечал подгнившие связки чеснока и целые кусты дикой розы — вырванные с корнем из земли, сухие, колючие… Судя по тому, что хозяева всё же ушли, эти народные средства не очень-то помогали. Да и не могли помочь. Шипами цветов и чесночным запахом нечисть не остановить. И собственный страх перед нею — не победить. Тут действенно только серебро, солнце, огонь и осина. Серебро — лучше всего. Особенно серебро на боевой стали. А уж коли знаешь, как с этой сталью обращаться… Умению этому, увы, эрдейские крестьяне не были обучены.
Встречались на пути и рыцарские замки. Махонькие но грозные крепостцы на скальных уступах. Пустые и мрачные. Здесь тоже не было жизни. Были распахнутые ворота и безжизненные глазницы тёмных бойниц. Была сгоревшая кровля и закопчённая каменная кладка. И не понять, что произошло — то ли татарский набег, то ли Набег пострашнее… То ли пришлый супостат пустил красного петуха, то ли чёрные хайдуки-лиходеи порезвились вволю в покинутой крепости, то ли сами обитатели замка, уходя, жгли свою цитадель.
Ещё на трактах попадались беженцы. Редко, а всё же попадались. Небольшие — в четыре-пять телег — обозы. На повозках тряслись нехитрые пожитки. С деревянных бортов гроздьями свисал всё тот же чеснок. Кое-где над скрипучими колёсами торчали ветки шиповника и боярышника. Словно кто-то неразумный нелепо украсил обозы по случаю праздника.
Или похорон.
За возами плелась исхудалая скотина и бестележный народец с котомками. Это последние… наверное, уже самые последние сбеги Эрдея спешили укрыться за Карпатами. Надеялись укрыться.
Измученные люди несли простое мужицкое оружие для защиты от татей. И не только от татей: средь вил, кос и дубья нет-нет, да и мелькнёт заострённая осина. Да только ненадёжная то защита. Не остановит такое оружие ни лиходеев, ни нечисть.
Наверное, беженцы сами все прекрасно понимали. При виде вооружённых всадников эрдейцы жались к обочинам, отгоняли в сторону скот, откатывали телеги. Отводили глаза — красные от слёз и бессонницы. Прятали лица под грязными капюшонами. Стояли в напряжённом молчании, опустив дубины и колья, покорные, готовые ко всему.
Если спрашивали их о чём — отвечали. Скупо, боязливо, запинаясь. Бестолково отвечали — сбеги не ведали, что происходит дальше, чем видно из их телег, и помочь советом не могли. А не спрашивали — так эрдейцы терпеливо и безмолвно ждали, пока грозный отряд проедет мимо. Сами не заговаривали. Просто пропускали, склонив головы. Гадали про себя — кто такие? зачем едут? куда? ограбят? убьют? помилуют? А, пропустив, выжидали ещё немного, чтобы преждевременной радостью не спугнуть спасение. Вздыхали с облегчением (в этот раз пронесло), творили крестное знамение и некоторое время смотрели вслед странной дружине, что направлялась туда, откуда уходили люди.
А после, спохватившись, криками и хворостинами подгоняли скотину. Спешили убраться — поскорее, да подальше.
Потом беженцев не стало. Как отрезало. Ни одного живого человека вокруг. Вообще ничего живого. Зато мёртвых… В селениях и замках, в полях и лесах, на узких тропах и на широких трактах в изобилии лежали останки тех, кто не успел или не смог сбежать. Обескровленные и растерзанные. Свежие трупы. И несвежие. И давно гниющие. И голые белые кости. Люди, скот…
И — вонь. Тошнотворный запах смерти лучше всякого провожатого подсказывал, что кони уже топчут землю, по которой прошла нечисть. И на которой теперь нет места человеку. Мёртвых здесь было много. Хоронить их было некому.
Цепочка всадников с загонными и вьючными лошадьми упрямо следовала дальше. В пути не задерживались. К смраду — привыкли. К трупам на обочинах — тоже. По ночам сторожная дружина русичей и примкнувшие к ней шекелисы останавливались в брошенных замках, монастырях и на церковных подворьях, тщательно проверяя подвалы, погреба и прочие укромные места, куда не попадал солнечный луч. Иногда запирались в небольших обнесённых добротными тынами поселениях. А порой приходилось ночевать и вовсе — в поле или лесу — окружив свой стан кострами.
Вокруг лагеря выставляли усиленную охрану. Спали чутко, с оружием в обнимку. Вместе с дозорами покой спящих берёг пёс Золтана. Ночью инстинкту Рамука сторожа доверяли больше, чем собственным глазам и ушам. Но пока Господь миловал: ночных стычек с тварями тёмного мира удавалось избегать. Видимо, волкодлаки уже ушли из этих мест, а упыринное воинство ещё не захлестнуло их полностью.
Значит — можно проскочить. Если очень повезёт.
— Скоро будет город, — как-то под вечер сообщил Бранко.
Время было позднее, а вокруг не наблюдалось даже захудалой деревеньки, за околицей которой можно держать оборону. Всеволод, уже почти смирившийся с перспективой ещё одной ночёвки под открытым небом и что хуже того — на открытом месте, встрепенулся:
— Какой город?
— Большой, — ответил волох. — Сибиу, если по-валашски. Мадьяры называют его Надьсебен. Немцы — Германштадт [29] Там переночуем. Там — удобнее всего. И место безопасное. Только поторопиться нужно, чтобы до заката успеть.
— А хорошо бы успеть! — Конрад, до сих пор угрюмо и молча ехавший рядом, заметно повеселел — От Германштадта до Серебряных Ворот меньше двух дней пути. Если быстро скакать.
— Может, люди в городе остались, — вставил своё слово Золтан. — Надьсебен хорошо укреплён — и внешние стены, и внутренний замок… Одна из лучших крепостей Эрдея. Туда ни татары, ни чёрные хайдуки подступать не решались. Должен же там и сейчас хоть кто-то… Ведь должен, а?
— Когда мы уезжали на восток, Сибиу ещё жил своей обычной жизнью, — проговорил Бранко. — Но тёмные твари тогда не забирались так далеко. Что с городом стало теперь, я не знаю.