Так куда же?
— Здесь где-то тварь должна быть! — скрипел зубами Золтан. Он тоже уже всё понял. — Рамук сюда заскочил. Значит, почуял тут кого-то.
Верно. Должна. Быть. Здесь. А вот тварь то или нет — это ещё выяснить надо. Что ж, начнём сначала…
Когда Рамук забежал сюда из коридора, злоумышленник, устроивший засаду, должен был находиться в глубокой нише напротив двери — возле рычага второго ведьминого ложа. Там и следует искать с особым тщанием.
Всеволод поискал…
Пришлось всё же прибегнуть к ночному зрению. На улице пасмурнело, и проку от махонького окошка наверху было не очень много. Да это, скорее, и не окошко, а так… отдушина — чтоб палачам не задохнуться в дыму и смраде. К тому же в нише за вторым пыточным ложем и вовсе царила непроглядная темень.
Он нашёл.
Решётчатый люк в каменном полу. А под люком — лестница, ведущая вниз, в совсем уж кромешную тьму. Золтан, конечно, люка не заметил. Золтана не учили видеть во мраке, без факела.
Решётка была не заперта. Замок — выворочен с корнем. То ли сбит, то ли перекушен палаческими щипцами. Подними люк — он и откроется.
Всеволод поднял.
Золтан сразу подался к нему — на звук, на скрип.
— Ступай назад, — распорядился Всеволод.
— Да я!.. Да Рамук!.. — воспротивиться было шекелис.
— Возвращайся! — повторил русич. — Собаку твою мы уже потеряли, а без Рамука тебе здесь делать нечего. Дальше я пойду сам.
— Я…
— Для тебя здесь слишком темно, Золтан. Уходи.
— Факелы…
— Хорошо, — отмахнулся Всеволод, — иди к дружине, готовь факелы.
«Только не мешай».
Золтан, сплюнув, вышел из пыточной.
Всеволод шагнул вниз.
Глава 49
Очень уж интересовало его, кто таится здесь такой пугливый и бесстрашный одновременно.
Что не упырь — ясно. Если какой-нибудь оборотень-одиночка в подвал забился, то пусть держит ответ за Рамука. Жаль всё-таки пса. Ну а если это всё-таки человек?
Такой человек может оказаться полезным. Пусть поведает, как с соседушками-кровопийцами под боком можно выжить.
Всеволод спускался с мечами наголо. С обоими. Правый выставив вперёд. Ступал осторожно. Внимательно смотрел под ноги, по сторонам, наверх. А то, чего доброго и его какое-нибудь ведьмино ложе прихлопнет.
Здесь окошек уже не было. Ни одного, ни самого, что ни на есть малюсенького. Сторожного воина выручало только ночное зрение.
Лестница — узкий проход, высокие каменные ступени и грубая кладка стен — закончилась. Впереди — прямой коридор. С обоих сторон — железные двери.
Всеволод начал проверять каждую.
Заперто.
Заперто.
Заперто…
Снаружи заперто. В порубах иных засовов и не делают. А раз заперто снаружи, значит, внутри спрятаться нельзя.
В каждом простенке между дверьми из кладки выступало по железной трубке — короткой и ржавой. Подставки для факелов. Конечно… тюремщики без огня сюда вряд ли спускались.
Чу! Что это? Всеволод замер.
А вот — ещё! Шорох! Едва слышный. Едва различимый. И… и, вроде, всхрип. Или всхлип? Неужто?! Да, вот, снова… Звук доносился из-за последней двери. В самом конце коридора. Непроверенной ещё.
Всеволод подошёл. Тронул.
А вот здесь — не заперто. Здесь наружный засов сдвинут. Тихонько скрипнув, дверь отворилась.
Всеволод заглянул.
Просторная темница. Даже слишком просторная для обычного узилища. В такой можно целую шайку душегубов держать. Но сейчас… странно — сейчас здесь пусто. Ну, то есть совсем! Грязная солома на голых камнях, да отсыревшие заплесневелые тюфяки. Больше ничего.
Но ведь звук-то был. И звук шёл отсюда.
Всеволод снова держал обнажённые клинки перед собой. Вдруг ловушка? Вдруг заманивают? Не упыри и оборотни — так люди. Люди ведь тоже разными бывают. Вспомнились чёрные хайдуки…
— Эй! — позвал Всеволод.
Ему не ответили.
Помедлив немного, Всеволод ступил вперёд. На один шаг.
Если где-то там, в темноте, которая вовсе не была сейчас для Всеволода непроглядной, таится нечисть — мечи наготове. Если человек с нечистыми помыслами — мечи наготове. Но мечи — мечами, а осторожность всё же не помешает.
Всеволод ненадолго задержался у входа в узилище. Вытащил из-за правого голенища нож. Коротким взмахом вогнал кривой засапожник под верхнюю петлю распахнутой двери. Клинок засел глубоко и крепко. Вот так-то оно спокойнее будет. Если его задумали запереть в темнице, сначала лиходеям придётся войти сюда самим, чтобы нащупать и вытащить нож. Быстро и бесшумно сделать этого не удастся. А уж он-то не оплошает. Успеет вернуться к выходу прежде, чем железная дверь захлопнется.
Всеволод обошёл весь каменный мешок, пропахший сыростью и тленом, добрался до противоположной стены.
Никто на него не нападал. Никто себя не обнаруживал.
Странно…
— Эй! Отзовись! Кто здесь?!
Ти-ши-на.
Всеволод замер, весь обратившись в слух. Он прислушивался и ощупывал вязкую тишину темницы так, как это могут делать только лучшие воины Сторожи. И он нащупал.
Частое-частое дыхание со слабым, на грани слышимости, посвистом. Будто кто-то ладонью зажимает себе рот, стараясь не крикнуть, не всхлипнуть, не выдать, и носом… одним только носом быстро-быстро, жадно-жадно втягивает воздух.
Вот здесь!
Вот отсюда звук!
Небольшой скомканный тюфяк в дальнем углу. Забитый под каменную нишу. Чуть присыпанный сопревшей соломой. Вспоротый сбоку. И лишь внимательно присмотревшись (вот где в полной мере пригодилась острота ночного зрения) можно заметить: солома-то чуть подрагивает. Но ведь человеку здесь не спрятаться — мал тюфяк слишком, и места в тесной нише не хватит. Нет, взрослому человеку нипочём не…
«Неужели дитё?!» — осенила внезапная догадка.
Однако мечей Всеволод не убрал — гнетущая атмосфера темницы к тому не располагала. Остриём клинка подцепил распоротый край грубой мешковины, резко откинул вместе с соломенной маскировкой.
В тюфяке сидел щуплый отрок. Весь — в грязи, в соломе. Сжался в комочек. Колени — к подбородку. Шапка натянута на уши. Из одежды — рубаха, да портки — большие, широкие, невесть где взятые, но явно не по мерке шитые. Дрожит всем телом. Глаза — зажмурены. Во рту — кулачок. Чтобы не закричать от ужаса.
Эко диво! Всеволод отступил. Мальчишка! Выжил там, где в первую же ночь пали взрослые и опытные мужи из дружины Всеволода. Вот, выходит, на чьей совести смерть Рамука…
— Ну, всё, хватит хорониться! — Всеволод звякнул мечом о камень. Над самым ухом отрока.
Паренёк дёрнулся, заскулил.
— Слышь, нашёл я тебя. Прятки кончились. Вылазь!
Не вылезал…
Всеволод сообразил: да ведь малец-то, небось, русского не разумеет. А как сказать по-угорски он не знал. Всеволод повторил по-немецки:
— Вылезай, говорю!
— Э-э-э… у-у-у… и-и-и, — донеслось в ответ что-то невразумительно-плаксивое.
Похоже, немецкий тут тоже не подойдёт. Ладно, толмач Бранко поможет. Или Золтан растолкует.
— Ну, давай, давай, поживей. Вреда не причиню — не бойся и за собаку бранить не стану, — Всеволод снова перешёл на русский, стараясь пронять отрока не смыслом слов, а лаской в голосе.
Даже мечи спрятал.
В тюфяке снова всхлипнули. И тихо-тихо простонали.
— Эт-ту-и пи-и пья! — разобрал Всеволод.
И вздрогнул.
Сразу не поверил. Решил — ошибся. Ослышался.
— Что?!
— Эт-ту-и…
— Что ты сказал?!
— … пи-и пья…
«Я — добыча другого», — вот что говорил ему плачущий отрок.
Невероятно! Паренёк не только избежал клыков упырей, но и повстречался с оборотнем. И опять-таки — выжил!
А может, он здесь спасается вовсе не от кровопийц? Может, и знать о них не знает? А прячется от волкодлака? Или не прячется? Или просто ждёт смертного часа? Ждёт когда явится хозяин, объявивший его своей добычей.
— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! — всё твердил и твердил без умолку перепуганный отрок.
А если волкодлак тоже где-то здесь? А если мальчишка всего лишь приманка?
Всеволод быстро огляделся. Нет, в темнице по-прежнему кроме них — никого.
— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья!
— Да перестань ты скулить! — не выдержал Всеволод. — Вылезай!
Снял перчатку. Потянулся к отроку, намереваясь вырвать того из ниши и тюфяка. Схватил.
Руку больно кольнуло.
— Эй! Ты что, спятил?!
Всеволод отшатнулся.
На тыльной стороне ладони кровоточила небольшая ранка. Не ранка даже — так, царапина. Чем это его стервец? Укусил? Нет, на следы зубов не похоже. Каменным осколком, наверное. Или уж, скорее, какой-нибудь иглой из пыточного арсенала. Не разглядишь ничего: руки прячет, гадёныш. Да, с норовом попался отрок.
— Ладно, храбрец, — процедил Всеволод сквозь зубы. — Не желаешь идти со мной — оставайся здесь. Неволить тебя не буду. Дожидайся нечисть, раз она тебе милее.
Нарочито громко шурша соломой, Всеволод направился к двери. Нянчится с дитём ему сейчас недосуг, а безразличие, порой, оказывается действеннее уговоров и угроз.
Уже у самого выхода Всеволод услышал шорох сзади. Остановился. Обернулся.
Отрок выползал-таки из своего убежища.
— Иди сюда, — позвал Всеволод.
Не беда, что добровольный узник городской тюрьмы не понимает по-русски и не видит в темноте как он. Пусть идёт на голос.
— Я возле двери.
Всеволод вытащил засапожник, блокировавший дверь. Скрипнул пару раз ржавыми петлями, давая понять, где находится.
Отрок шёл к нему. Вполне себе уверенно шёл уверенно, совсем не так, как обычно человек в темноте пробирается по незнакомому помещению. Судя по всему, мальчишка пробыл здесь уже долго и прекрасно ориентируется в камере и за её пределами.
Всеволод снова протянул руку. Коснулся худенького плеча.
— Держись за меня.
На этот раз колоть его не стали. Отталкивать — тоже. В ладонь легла тонкая дрожащая ручонка.
Вдвоём поднялись в пыточную. Молча обошли придавленного Рамука.