Издалека его узнали –
Как раз въезжал он в темный лес.
Тут, словно в них вселился бес,
Они помчались по прямой.
Энида слышит за собой
Шум, лязг – и видно ей одно:
Что в поле – всадников полно.
Едва завидев эту рать,
Она уж не могла смолчать.
«Ах, господин, беда, беда!
Граф приближается сюда,
Не меньше сотни с ним людей!
Молю тебя, скачи быстрей,
Одно теперь осталось нам:
Умчаться в лес, укрыться там.
Надежда есть еще для нас,
Но ехать так, как ты сейчас, –
Погибель истинная, милый!
Неравны слишком ваши силы».
«Все время, – ей Эрек в ответ, –
Ты презираешь мой запрет,
И покарать тебя давно
Мне право полное дано.
Но если смилуется бог,
Так, чтоб сейчас спастись я мог,
Уж тут, пожалуй, не спущу.
Да слаб я – в сотый раз прощу!»
Он видит: графский сенешал
Один, не медля, поскакал
На боевом коне к нему.
Пора Эреку самому
Уже готовиться к сраженью.
На нем блестит вооруженье –
Богатый воинский наряд.
Эрека напряженный взгляд
Пересчитал всю сотню вмиг.
Тут сенешал его настиг,
Остановился перед ним.
Схватились вдруг броском одним
И с громом гулким и со звоном
Бьют копья по щитам червленым.
Эреку вскоре удалось
Копьем врага пронзить насквозь,
Как будто не кольчуги прочной
Пробил он сталь, а шелк восточный.
Теперь уж на него стремглав
Летит другой противник – граф.
А был он воин – хоть куда.
Но тут случилась с ним беда:
Так он своей гордился силой,
Что с ним в тот час оружья было –
Всего нагрудный щит с копьем.
Так, в неразумии своем
К Эреку он копье направил
И сильно позади сотавил
Своих людей. Эрек тотчас
Спешит к нему. На этот раз
Удар наносит первым граф.
И прямо в грудь ему попав,
Он мог бы, злобным гневом пьян,
Эрека выбить из стремян.
Но тот с конем как будто слит:
Хоть треснул у Эрека щит,
И скрепы сорвались стальные,
Кольчуги звенья дорогие
Так прочно мастер закалил,
Что жизнь Эреку сохранил.
Сломалось графское копье.
Обрушил тут Эрек свое
На желтый щит врага с размаха,
Вонзил его повыше паха,
Где сталью не прикрыт живот.
Граф пал без чувств и не встает.
Спасенный мастерским ударом,
И времени не тратя даром,
Эрек с Энидою дрожащей
Скрывается подальше в чаще.
Теперь и весь отряд спешит
Туда, где господин лежит
У леса с мертвым сенешалом.
Клянутся с рвеньем запоздалым,
Что сколько б дней им ни пришлось
Тот лес обыскивать насквозь –
Эрек падет под их мечами.
В сознанье этими речами
Граф постепенно приведен.
Хотя и ранен тяжко он, –
Но тут приподнялся немного,
И думает сейчас с тревогой,
Как отойти от дела злого.
«Назад, – он говорит сурово, –
Чтоб ни один из вас не смел,
Как ни был бы силен и смел,
В погоню рваться, господа.
Недобрый путь нас вел сюда.
Вернуться надо поскорей.
Постыднейшая из затей,
Клянусь вам, вся погоня эта.
А сколько благородства, света
И чести в даме той, друзья,
Которой был обманут я.
Хотел я умертвить супруга,
Ее же, как свою подругу,
В плену насильно удержать.
Пришлось мне зло сейчас пожать
За зло, посеянное мной.
Увы! Безумец я слепой,
К тому ж предатель и злодей.
А этот рыцарь всех славней
И доблестней. Я чту его.
Пускай худого ничего
Он не изведает от нас!
Домой, сеньоры, в добрый час!»
Всё молча выслушали те,
На перевернутом щите
Труп сенешала понесли.
А граф, хозяин той земли,
От раны не погиб, а ожил,
И там еще довольно пожил.
А спасшиеся от беды
Всё скачут вдаль. Теперь сады
Пошли по сторонам дороги.
И нет в сердцах у них тревоги.
Проехали немало. Вдруг –
Пред ними – огражденный луг
Со скошенной уже травой
И ров, наполненный водой,
И мост подъемный, чтто ведет
Ко сводам башенных ворот.
А самой башни вид суров.
Эрек с Энидой через ров
По мосту мчатся. Но едва
На тот ступили берег рва,
Заметил рыцарь их один,
Владений этих господин:
Он ростом мал, тщедушен телом,
Но с сердцем доблестным и смелым.
Спустившись с башни, он велит,
Чтоб приведен был и покрыт
Седлом с накладкой золотой[76]
Красавец-конь его гнедой.
Велит скорей подать свое
Прямое крепкое копье,
И круглый щит, и меч разящий,
И шлем начищенный, блестящий.
Спешит в кольчугу облачиться,
Ведь там в его владенье мчится
Немирный гость, и, может быть,
Придется в схватку с ним вступить,
Покуда тот или другой
Не будет поражен судьбой.
Слова его для слуг – закон.
Вот конь к воротам подведен
В богатой сбруе, под седлом.
Несут копье и щит с мечом.
И рыцарь, времени жалея,
Стремится выехать скорее,
В доспехи добрые одет,
Один: при нем вассалов нет.
Эрек же скачет по холму,
А тот наперерез ему.
Берет решительно подъем
И правит он таким конем,
Который тяжестью копыт
Помельче камешки дробит,
Чем мелют жерновами зерна.
Копыта бьют, гремят упорно,
И искр созвездье золотых
Так ярко брызжут из-под них,
Что ноги этого коня
Как будто в пламени огня.
И не жива и не мертва
От страха держится едва
Энида бедная в седле.
Все тонет для нее во мгле,
Кровь стынет в жилах омертвелых,
И на щеках бесцветных, белых
Румянца словно нет давно.
А в мыслях у нее одно:
Как милому сказать – не знает,
Он гневается, угрожает,
Молчать он ей велит сурово,
А выбор надо сделать снова,
И можно лишь одно решать –
Запрет нарушить иль смолчать.
Борьбу ведет сама с собой:
Готова вырваться порой
Из плена речь, язык дрожит,
Но голос сдавленный молчит.
От страха не разжать зубов,
Не выпустить на волю слов.
Так, зубы стиснув, губы сжав,
Ни звуку вырваться не дав,
Лишь про себя она в смятеньи
Заводит судоговоренья:
«Должна я – ныне это ясно –
Погибнуть гибелью ужасной,
Коль господин мой здесь падет.
Смогу ль открыть я сжатый рот?
От мысли даже холодею,
Что прогневить его посмею.
Теперь он не простит вину,
Меня оставит здесь одну.
В ком я тогда найду участье?
Возможно ль худшее злосчастье?
Возможно ль? Горем и тоской
Мне будет каждый день-деньской,
Что проживу еще на свете,
Коль не покинет земли эти
И не уйдет за их предел
Супруг мой невредим и цел.
Но если я смолчу, тогда
Тот рыцарь, скачущий сюда,
Убъет его: ведь по всему –
Сдается мне – он враг ему.
Ждала уже довольно я.
Сильней, чем страх, любовь моя,
Важнее, чем запрет, спасенье.
Так погружен он в размышленья,
Что и не видит ничего.
Должна я пробудить его».
Заговорила с ним. По виду
Он гневается на Эниду,
Но в мыслях не имеет зла:
Любовь их та же, что была.
А может, и еще сильней.
Тут повернулся он скорей
К зовущему его на бой.
Взнеслись они на мост крутой,
И на его вершине яро
Гремят их первые удары,
Но им в бореньях этих трудных
Нет пользы от щитов нагрудных,
Расколотых в одно мгновенье,
Им копья рвут тугие звенья
Кольчуг испытанных, стальных,
И в тело проникают их,
Глубокие наносят раны.
Они же бьются неустанно.
На землю пали скакуны:
Но всадники еще сильны.
Еще не трудно им подняться.
Вот на ногах они, сражаться
Все с той же яростью готовы.
Нет в копьях проку никакого, –
Валяются они в кустах.
Мечи у рыцарей в руках.
Пощады не хотят, не просят,
Удары грозные наносят
В великой ярости друг другу,
Рвут у противника кольчугу,
Ломают в щепы щит ручной,
Когда же бьют о шлем стальной,
Летят из-под клинков разящих
Снопы и струи искр блестящих.
Слабеет каждый, устает,
А кровь без устали течет, –
У каждого четыре раны,
Когда б остались без изъяна
Мечи до самого конца,
Не разошлись бы два бойца,
Пока б один совсем без сил,
Дух на земле не испустил.
С бойцов Энида глаз не сводит,
С ума она от страха сходит –
В отчаяньи ломает руки
И косы рвет в порыве муки.
Сказал бы каждый: «Да, она
И вправду верная жена».
И гнусен, и презренен тот,
В чьем сердце к ней не расцветет
Большая пламенная жалость.
Не сломит рыцарей усталость.
Со шлемов сбиты украшенья,
Часов уж шесть идет сраженье,
В котором каждый показал
Себя превыше всех похвал,
И нам уж не решить толково,
Кто тот, что превзошел другого.
Эрек остатки сил собрал,
И верный меч его упал
На шлем врага в который раз,
Но так, что дрогнул тот сейчас,
Хоть умудрился устоять.
И вот Эреку он опять
Нанес удар ответный свой:
Вонзился в щит клинок прямой
Так глубоко, что там сломался.
А добрым он клинком считался.
Сломать свой меч в бою – всегда
Для нас великая беда:
Не защититься, не напасть.
Меча оставшуюся часть
Тотчас же отшвырнул он прочь,
Чем безоружному помочь?
Бежать ему скорее надо.
Эрек – за ним, и вот – пощады
Во имя бога запросил
Он у того, кто победил:
«Достойный рыцарь, вас молю,
Жизнь пощадите вы мою.
Судьба меча меня лишила.
У вас теперь и власть и сила