Предстанете вы в должный час,
Я сам почтить обязан вас».
Эрек сказал ему в ответ,
Что милости дороже нет,
И вот на Рождество баронам
Велит король и приближенным
В путь поскорее собираться:
Настало время отправляться
Артуру в Нант. Все едут с ним.
Эрек же объявил своим,
Кого он в спутники избрал,
Но ехать каждый пожелал:
Тем выше честь, чем больше люду.
Я всех перечислять не буду
По званьям их и именам,
И лишь одно добавлю вам:
Что не нанес Эрек обиды
Отцу и матери Эниды,
И первым приглашен был тесть.
Свою поддерживая честь,
Он взял с собой не простаков,
Не клириков и не шутов,
Но, как владетель именитый,
Поехал с рыцарскою свитой
В убранстве пышном. Путь далек,
Прибыть же надо в должный срок.
Но быстро промелькнули дни:
Ни разу по пути они
Надолго не остановились,
И в Нант к сочельнику явились.
Спешат скорей в дворцовый зал,
Где в это время пребывал
Артур среди людей своих.
Эрек с Энидой видят их.
Как радостно и торопливо
Бегут они к чете счастливой!
Не в силах даже рассказать я
Про поцелуи и объятья,
Про их расспросы и ответы, –
Но каждому понятно это.
Рука в руке, они потом
Идут к Артуру вчетвером.
В высоком кресле он, а слева
Сидит Геньевра – королева.
С поклонами, обоим вместе
Эрек им представляет тестя.
«Вот самый лучший друг мой, тот,
Кто оказал такой почет
Мне, пришлецу, в дому своем,
Как будто я хозяин в нем,
Хоть я ему неведом был;
Но так меня он полюбил,
Что взялся мне во всем помочь,
И даже в жены отдал дочь,
У близких не ища совета».
Король спросил: «А дама эта
С ним рядом, друг мой, кто она?»
«То, государь, его жена, –
Эрек не медлит отвечать, –
Моей жены родная мать».
«Родная мать?» – «Да, это так».
«Что ж, я не удивлен никак,
Что видим мы цветок чудесный
И нежный с ветки столь прелестной;
На добром дереве растет
И самый ароматный плод;
Энида – нам отныне ясно –
Должна по праву быть прекрасной.
Прекрасна мать ее лицом,
Прекрасный рыцарь ей отцом
От бога дан. И род их честный,
Народной памяти известный,
Не опороченный ничем».
Закончив речь, король им всем
Сесть предлагает благодушно,
И слову короля послушны
Садятся четверо рядком.
С любимой матерью, с отцом
Энида уж давно рассталась
И встречи наконец дождалась,
И сердце радости полно,
Ликует, прыгает оно,
Энида ластится к родным;
Пусть будет видно всем другим,
Что нечего стесняться ей.
Но радость сердца все ж верней,
Чем поцелуи и обьятья.
А впрочем речь хочу начать я
О том, как здесь со всей земли
Собрались графы, короли
И герцоги – вся знать – нормандцы,
Бретонцы, скотты[106] и ирландцы,
Бароны знатные сошлися
Из Англии и Корвалиса.[107]
Ведь от Валлиса[108] до Анжу,
Ни в Мэне[109] и ни в Пуату
И рыцаря мы не нашли бы,
И дамы встретить не могли бы,
Которые бы поленились
И в Нант тотчас не устремились,
Заслышав королевский зов.
И рассказать я вам готов,
Когда б вы слушать захотели,
Какая роскошь и веселье
В те дни царили при дворе.
Король Артур о той поре
Четыреста юнцов собрал
И рыцарское званье дал
Им, детям графов, королей,
Одежду роздал и коней:
На каждого – две пары платья
И три коня. Ни с кем сравнять я
Артура в этом не посмею
Дары давал он всех щедрее:
Плащи – не шерсть, а шелк Китая,
Не кролика, а горностая,
И белки шкурками подбиты,
И пышно золотом прошиты,
Сам Александр, великий царь,
Все страны покоривший встарь,
Прослывший щедрым и богатым,
Настолько не был тороватым,
И Цезарь, император Рима,
И все цари, чья слава чтима
В преданьи, песне и молве,[110]
На праздненстве, на торжестве
Так не дарили, как давал
Король Артур, когда венчал
Короной юного Эрека.
Да, щедрости такой от века
Еще не видела земля,
Как у Артура-короля.
Одежду лучшую достали
По залам тут же разбросали,
Чтоб каждый брал. А во дворе
Лежали грудой на ковре
Серебряные эстерлины:[111]
Ведь были со времен Мерлина[112]
Монетой ходовой в те дни
В Бретани[113] признаны они.
Свободно подходил народ:
Из груды, не чинясь, берет
Кто сколько пожелает взять.
Вот собралась в палатах знать
На третье утро Рождества,
Вот у Эрека голова
От радости уже кружится,
И кто же описать решится,
Имеющий над словом власть,
Хоть незначительную часть
Всего, что в замке расточали,
Когда его короновали.
Не нужно далеко ходить:
Безумцем дерзостным прослыть
Готов среди поэтов я –
Уж такова судьба моя;
Удастся мне иль не удастся,
Но я обязан попытаться.
Два пышных кресла было там,
Хочу я описать их вам:
Украшенные дорогой
Слоновой костью и резьбой,
Во всем они подобны были.
Уменья много и усилий
Их мастер к делу приложил,
Так, что любой, кто б их сравнил,
Не обнаружил бы в одном
То, что отсутствует в другом.
Все было сделано с любовью:
Лишь золото да кость слоновью
Искусный мастер применял;
Он ручкам вид такой придал,
Что в каждом кресле справа было
Изображенье крокодила,
А слева – льва.[114] Чете державной
Поднес их некий рыцарь славный,
Брюан[115] с Далеких островов,
Прибывший с прочими на зов.
В одном из них Артур воссел,
Эреку тут же сесть велел
В другое. В дивном одеяньи
Сидел Эрек. Я описанье
Его в истории нашел
И у Макробия[116] прочел,
Кого в свидетели беру я,
Что здесь не путаю, не вру я
И все, что изложить сумею,
Лишь почерпнул в его труде я.
А создали одежду эту
Четыре феи, дщери света.
Одна из них в нее воткала 117
Все геометрии начала
И в ней дала изображенье
Пространственного измеренья
Небесной тверди и земной,
И необъятности морской –
И в их длину, и в ширину,
И в высоту, и в глубину.
Был целый мир измерен тут –
И это первой феи труд.
Вторая же свои дела
От арифметики вела:
С терпеньем сочетав уменье,
Изобразила исчисленье
На ткани той вселенной всей:
Годов, недель, часов и дней,
Песчинок крошечных в пустыне,
И капелек в морской пучине,
И каждую звезду небес.
И сколько листоев темный лес
Имеет на ветвях своих.
Прилежно сосчитала их,
Все точно зная и умея,
Арифметическая фея.
А третьей феи труд прелестный
Был отдан музыке чудесной.
Немало было совершенства
В изображении блаженства,
Что роты, арфы и виолы
Нам навевает звон веселый.
Все это фея собрала
И в ткань волшебную вплела.
Четвертая из этих фей
Творила дело всех чудней:
Ведь в астрономии она
Была особенно сильна,
По звездному ходила следу,
Со звездами вела беседу
И с ясным солнцем и с луной,
И лишь от них совет благой
Она стремится получить,
Изведать все и изучить,
Что есть, что было и что будет,
И ясно и премудро судит
О тех вещах и об иных
Она по наставленью их.
И это все – в волшебной ткани,
В Эрека пышном одеяньи,
Богато золотом расшитом
И мехом для тепла подбитом
Зверька чуднóго[117] с черной шеей,
Головкой молока белее,
С пушистым голубым хвостом
И серым в пятнах животом,
И спинкой в полосах багряных;
В индийских землях, в дальних странах
Зверьки подобные родятся.
Привыкли там они питаться
Лишь пряностями этих стран.
Был королем Эреку дан
И плащ роскошный, дорогой:
В его застежке золотой
Двух хризолитов блеск огнистый,
И два сверкают аметиста –
По паре с двух ее сторон.
Собрался двор. Но удивлен
Король Артур, нигде не видя
Жены Эрека, и к Эниде
Он шлет племянника – за ней
И за супругою своей.
Говен спешит, неутомим,
Король Кадоалан за ним,
Потом властитель Галлоуэя[118] –
Нет рыцаря его щедрее, –
Идер, сын Нута, и Гиврет,
И столько рыцарей вослед,
Что их бы – поклянусь – хватило
С любой покончить вражьей силой,
Не то, что дам сопровождать.
Как раз Эниду наряжать
Уже кончала королева.
С ней выступаю двое: слева
Говен, а справа Галлоуэй.
Всегда готов служить он ей
Во всем, того хотя бы ради,
Что был родной Эреку дядя.
И вот ее приводят в зал.
Король тотчас же подбежал,
Эниде руку предложил
И рядом с мужем усадил,
Чтоб ей в великой быть чести.
Потом велел он принести
Из королевских кладовых
Венцы богатые для них.
Едва успел сказать – тотчас