И на дурной совет пенял,
Собрав баронов пристыженных.
Он упрекает приближенных,
Напомнив им, по чьей вине
Был властью облечен в стране
Предатель хуже Ганелона,[138]
Так что в опасности корона,
Когда поруган был закон,
И королю грозит урон.
Бароны правде подчинились,
Единодушно повинились,
Поскольку явно был во вред
Их опрометчивый совет.
Какие крепостные стены
От непредвиденной измены
Теперь монарха защитят?
Бароны в бой вступить хотят
И государя заверяют,
Что непременно проиграют
Изменники подобный бой
И не удержат за собой
Земель, захваченных обманом.
Грозит возмездие смутьянам.
И всех призвал король на брань,
И всколыхнулась вся Бретань.
Все принялись вооружаться.
Всегда за короля сражаться
Бретонец доблестный готов,
И возле самых берегов
Бретань воинственная в сборе.
Там корабли закрыли море,
Так что не видно волн морских.
И в шуме голосов людских
Стан простирается прибрежный
Перед войною неизбежной,
Как будто выступил в поход
Весь этот преданный народ;
Чуть кораблей не накренили,
Английский брег заполонили.
Царевич тоже в бой спешил
И короля просить решил,
Чтобы свершилось упованье,
Чтоб грекам рыцарское званье
Король британский даровал.
Царевич спутников созвал,
Возглавил их, как будто старший,
И зашагал в шатер монарший.
Король перед шатром своим,
Изволил обратиться к ним,
(Он был приветлив неизменно) :
«Вы мне скажите откровенно:
Что вам угодно, господа?»
Промолвил Александр тогда:
«Мой государь! Вы нас простите!
Как подобает, посвятите
Скорее в рыцари вы нас!»
Король ответил: «В добрый час!
Весьма похвальное стремленье.
Тут неуместно промедленье».
Им всем король добра желал.
Он за доспехами послал,
И вот принесены доспехи.
Для подвигов; не для потехи
Оружье всем король вручил,
Доспехи каждый получил.
Гордится каждый снаряженьем,
Конем, броней, вооруженьем.
В своей воинственной красе
Царевич снаряжен, как все.
На ощупь и на вид отменны,
Его доспехи равноценны
Доспехам греков остальных
(Пример для рыцарей иных!)
И все тринадцать в пылком рвеньи
Свершить готовы омовенье,
Не побоявшись волн морских;
Никто не грел воды для них
В каком-нибудь огромном чане.
Омылись в море, словно в бане.
Монархиня такую весть
Отрадной не могла не счесть;
Она царевича хвалила,
К нему весьма благоволила.
Спешит она сундук открыть.
Что Александру подарить?
Достойного вселенной целой,
Рубашкой шелковою белой
Его пожаловать не грех.
(Такой подарок лучше всех).
Была рубашка шита златом.
В подарке этом тороватом
Скрыт волос, ниточка на вид,
Чьим тонким золотом обшит
Был ворот вместе с рукавами.
Чей волос? Угадайте сами!
От вас я, впрочем, не таю,
Что к бесподобному шитью
Золотокудрая причастна.
Как рукодельница прекрасна!
Не каждый распознать бы мог,
Где блещет нить, где волосок.
Золотокудрая не знала,
Что золотом своим пленяла
Того, кто был бы восхищен,
Когда бы только ведал он,
Какого удостоен дара,
Исполнен сладостного жара.
Когда бы только взять ей в толк,
Кого оденет этот шелк,
Она бы предпочла, бесспорно,
(Что для прекрасной не зазорно)
Тот волос всем своим власам.
Но Александр не знает сам,
Какой подарок получает.
Тот, в ком она души не чает,
В неведеньи, как и она.
Тоска влюбленным суждена,
И неизвестно, в чем подспорье.
Рубашку принесли на взморье,
От королевы, говорят.
Конечно, был царевич рад
И, к ней питая уваженье,
Ценил ее расположенье.
Когда бы мог он разглядеть,
Каким сокровищем владеть
Он удостоился отныне,
Приверженный своей святыне,
Торжествовал бы день и ночь.
Ручаться в этом я не прочь.
Царевич медлить постыдился,
Тотчас оделся, нарядился,
Двенадцать спутников созвав;
И был он совершенно прав,
Когда пошел в шатер просторный,
Как сделал бы любой придворный,
Дабы предстать пред королем,
Который видел друга в нем.
И королева для начала
Взглянуть на рыцарей желала;
Был каждый рыцарь очень мил,
Но всех царевич наш затмил.
Вестям внимает рыцарь новый,
За короля стоять готовый;
Король на Лондон двинул рать,
Успев своих людей собрать.
Но граф Ангре не унывает,
Своих он тоже созывает,
Не признает своей вины.
Изменник, жаждал он войны,
Однако вскоре был встревожен.
Узнав, что город ненадежен
И Лондона не удержать,
Преступник предпочел бежать.
Тогда своих собрал он присных,
Всем горожанам ненавистных,
Весь Лондон разорил до тла
И скрылся, преисполнен зла.
До короля доходят вести
О том, что справедливой мести
Страшится дерзкий супостат;
Изменник слишком виноват,
Чтоб верить собственной охране.
И терпят голод горожане,
Когда пустует каждый ларь.
В ответ промолвил государь,
Что не предвидит искупленья
Он для такого преступленья
И что предателя казнит.
Страх супостата леденит,
Обороняться заставляет.
Поспешно Виндзор укрепляет
Преступник, помня свой удел,
В своем смертельном страхе смел.
Изменник рад перед войною
Укрыться за стеной двойною,
Как будто защищает ров
Того, кто духом пасть готов.
И веселей приободренным
За частоколом заостренным.
Три месяца работа шла,
Их козням не было числа;
Защитой служит вероломным
Глубокий ров с мостом подъемным
И неприступный частокол,
Где каждый кол — дубовый ствол.
Любой таран вратам не страшен.
Средь каменных высоких башен
Таких не сыщешь и теперь.
Окована железом дверь.
Преступники в ожесточеньи.
У самой Темзы ополченье.
Войска стоят на берегу,
Грозят коварному врагу,
Расположенье войск несметных,
Луг весь в наметах разноцветных,
Как будто к празднику зажжен,
Рекою пламень отражен.
Враждебный замок окружают.
Вдруг верховые выезжают
Оттуда словно погулять,
Как будто всюду тишь да гладь
И не пристало на досуге
В тяжелой выезжать кольчуге.
У каждого копье да щит.
У всех при этом дерзкий вид.
Заносчивые петушатся,
Нисколько, дескать, не страшатся,
Гарцуют лихо, щегольски.
С другого берега реки
Наш Александр на них взирает.
Он сразу греков собирает,
Которым слава суждена.
Я назову их имена:[139]
Корнелий, греками любимый,
Акордий непоколебимый,
Микенец Небунал потом,
Афинянин Акоридом;
Включала верная дружина
Салоникийца Феролина;
К ней Халцедон принадлежит,
И Пинадель, и Парменид,
Ророн и Нериоль с Переем.
«Друзья! Неужто мы не смеем, —
сказал им Александр в упор, —
Сбить с этих щеголей задор
Сегодня в честном столкновеньи?
Сколь дерзкое поползновенье:
На наш рассчитывать испуг!
Задирам этим без кольчуг
Дразнить нас будет неповадно,
А то, признаться, мне досадно:
Что если вправду мы смешны?
Мы только что посвящены
И не пронзали даже чучел.
Давно такой покой наскучил
Неискушенному копью.
Нам побывать пора в бою.
Мой щит ни разу не расколот.
Что ж, значит, я сражаться молод?
Эх, господа! Чего мы ждем?
На них давайте нападем!
Вот брод! Смотрите! Вы согласны?»
«Раздумья долгие напрасны, —
Сказали греки. — Решено!
Друзьям отстать от вас грешно».
Мечи берут, коней седлают;
Все в битву ринуться желают.
Отважных битва веселит.
У каждого надежный щит.
Когда сражаешься храбрее,
Копье в твоих руках острее.
Пересекают мигом брод.
Сразят неопытных вот-вот.
Злодеи копья наклонили.
Но нет! Себя не уронили,
Не сплоховали новички.
Сноровке вражьей вопреки
Врагов нахрапом сокрушают;
Играючи, опустошают
Тринадцать седел в тот же миг.
Подобный пыл врасплох застиг
Тех, кто, в себя поверив слишком,
Причислил рыцарей к мальчишкам.
И не могла не ликовать
Монарху преданная рать.
Все восхищаются недаром
Умелым рыцарским ударом;
Готовы сами в бой вступить,
Дабы победу закрепить.
Но смяты яростным напором
Бежали пешие с позором;
От смерти, впрочем, не спаслись,
За ними греки погнались,
На всем скаку кололи, били,
Мечами головы рубили.
Был Александр отважней всех,
И, довершая свой успех,
Он четверых берет живыми.
Располагая таковыми,
Других прикончив беглецов,
Не хоронил он мертвецов.
Своим успехом окрыленный,
Он королеве благосклонной
Свой первый подвиг посвятил,
И королеву посетил,
Ей предоставив этих пленных,
Еще недавно столь надменных.
Надеясь короля смягчить,
Она велит их заточить.
Все Александра похвалили,
Чью славу греки разделили.
Царевич доблестный учтив.
Отвагой войско восхитйв,
Он королеве угождает,
К ней пленников препровождает,
Грозила пленникам петля,
Как всем, кто предал короля,
Который в справедливом гневе
Перечил доброй королеве.
Он государыню призвал
И в двух словах растолковал,