Всем рассужденьям зная цену,
Как надлежит карать измену.
Покуда длился разговор,
Ничуть не походя на спор,
В шатре роскошном королевы
Сидели рыцари и девы.
Двенадцать греков не мудрят,
С красавицами говорят;
Лишь Александр молчит несмело:
Золотокудрая сидела
Почти вплотную рядом с ним,
И был царевич недвижим.
Девица с ним сидела рядом,
Давно своим смущенным взглядом
Тончайший волос распознав,
Которым ворот и рукав
Обшиты были неприметно.
Заговорить бы ей приветно,
Открыв ему секрет шитья!
А вдруг ей стыд не даст житья?
Нет, говорить, наверно, хуже.
И как назвать его к тому же?
Речь надо именем начать.
Куда пристойнее молчать!
Сама с собой в раздоре снова:
«Как мне начать? С какого слова?
Назвать по имени? Зачем?
А вдруг в ответ он будет нем?
Назвать его любезным другом?
Нам друг дается по заслугам.
Я с ним дружна? Конечно нет!
Наложен для меня запрет
На это наименованье!
Как сладостно его прозванье!
Взять и сказать бы просто «Друг!»
Заранее берет испуг...
Однако кем запрет наложен?
Никем! Так значит страх мой ложен?
Нет! Говорить я не решусь.
Солгать при этом я страшусь.
Солгать? Но как солгать возможно?
Неужто в сердце чувство ложно?
Но разве друг без друга — друг?
Пустое слово — жалкий звук.
Ко мне бы другу обратиться,
И страх мой ложный мне простится.
Вслух высказав мою мечту,
Прозванью имя предпочту.
Бог знает, что со мной творится!
Кровь ненароком загорится,
Так что при всех я вспыхну вдруг,
Его назвав «любезный друг».
В своих раздумиях очнулась,
Когда монархиня вернулась;
И Александр узнать спешил,
Зачем потребовать решил
Король к себе злосчастных пленных,
А то, признаться, жаль презренных.
И королева говорит:
«Мой Друг! На них король сердит.
Вина преступников сказалась.
Я пленных выдать обязалась
Без промедленья королю.
Всех четырех к нему пошлю.
Не помогает нам строптивость,
Когда король —за справедливость».
День беспокойный миновал.
Наутро государь созвал
Всех рыцарей своих примерных,
Вассалов доблестных и верных,
К большому своему шатру,
И все, собравшись поутру,
Смутьянов четырех судили;
Вину злодеев подтвердили,
Но как изменников карать?
Повесить? Кожу с них содрать?
Еще мучительней сожженье.
Но дал король распоряженье
Изменников четвертовать,
Чтобы не смели уповать
Другие в замке, видя это:
Мол, песня ваша тоже спета.
Суров король на этот раз.
Вассалам дав такой приказ,
Король как будто спохватился,
И к Александру обратился:
«Любезный друг! Признать пора,
Как отличились вы вчера,
Блеснув отвагой в нападеньи.
Вы заслужили награжденье.
Достойны вы моих похвал.
К вам переходят под начал,
Чтоб состоять у вас в дружине,
Пять сотен рыцарей отныне
И тысяча других бойцов,
Лихих валлийских молодцов.
Срок дайте, вас я короную.
Покуда в Грецию родную
Не возвратились вы царем,
В Уэльсе быть вам королем».
И Александр был рад награде.
Он, прямо скажем, не в накладе.
И каждый грек награде рад,
Все короля благодарят;
Достоин Александр короны,
Согласны в этом все бароны:
Король достойных отличал.
Пока царевич привечал
Всех тех, кто под его началом
(Теперь уже в числе немалом),
Запел пронзительно рожок,
Глашатай боевых тревог.
Начальник может положиться
На тех, кто рад вооружиться.
Хороший воин и плохой
Вступить готовы были в бой:
Отважные сыны Бретани,
Шотландцы, как и англичане,
Десятки тысяч верных душ.
Такая пагубная сушь
В тот год природу одолела,
Что даже Темза обмелела:
В ней рыбы плавать не могли,
На мель садились корабли.
В такую пору переправа —
Для смелых ратников забава.
Пересекают реку в брод.
Не захватить нельзя высот,
Когда войска среди долины.
Встревожились не без причины
Там, за стеною крепостной,
Обречены своей виной.
И на глазах у осажденных
Четвертовали осужденных.
Привязан к четырем коням,
Скакавшим дико по камням,
Был каждый вскоре четвертован.
Подобный жребий уготован
Всем тем, кто подло изменил.
Изменник в замке приуныл,
Однако вовсе не смирился
И королю не покорился,
Напротив, бой решил принять
И замок свой оборонять,
Осады не страшась упорной,
Поскольку гибели позорной
Король разгневанный обрек
Того, кто честью пренебрег.
В крови среди лугов зеленых
Останки жалкие казненных
Никто не станет подбирать.
Король на приступ двинул рать,
Однако приступ неудачен,
И понапрасну труд затрачен;
В защите враг понаторел.
Стреляли, не жалея стрел.
Летели стрелы, камни, дроты;
И самострел не без работы,
И дальнобойная праща,
Как будто дождь, весь день хлеща,
Шел вперемешку с градом крупным;
Казался замок неприступным.
Напрасный бой весь день кипел.
Никто в бою не преуспел.
Напор, сноровка, все некстати.
Тогда своей усталой рати
Король изволил возвестить:
«Кто сможет замок захватить,
Тот, обретая милость нашу,
Получит редкостную чашу
В пятнадцать марок золотых»[140].
Задание не из простых,
Но подвиг стоит этой чаши.
Сокровищ нет на свете краше.
Само изделье таково,
Что лучше злата мастерство.
Искусство выше разуменья,
Но драгоценнее каменья,
Снаружи блещущие так,
Что каждый жаждет этих благ,
Мечтая завершить осаду,
При этом заслужив награду.
Награда ратника влечет.
Милее рыцарю почет,
Который тех вознаграждает,
Кто ради славы побеждает.
Всегда вечернею порой
У королевы наш герой
Бывал, как рыцарю прилично;
И в этот вечер, как обычно,
Сидел он, скромный, рядом с ней,
Напротив них еще скромней
Золотокудрая сидела
И на любимого глядела,
Так что казался каждый взгляд
Ей слаще всех земных услад
И, может быть, отрадней рая.
Тут королева молодая,
Не находя других забав,
Взять Александра за рукав
С улыбкой соблаговолила.
Ее весьма развеселила
Нить, оказавшись волоском.
(Он, золотистый, нам знаком,
А ей знакомо рукоделье.)
Отсюда, впрочем, и веселье,
Что Александру невдогад.
Узнать он был бы очень рад,
Что королеву рассмешило,
Но королева не спешила
Ему секреты раскрывать,
Золотокудрую позвать
Предпочитая беззаботно,
И та приблизилась охотно,
Колени робко преклонив,
Уже плененного пленив,
Который мог ее коснуться,
Но побоялся шевельнуться,
Лишь на нее глядел немой,
Уподобляясь ей самой.
В своем безмолвном восхищеньи
Он разделял ее смущенье,
Когда нельзя в упор взглянуть
И так же боязно моргнуть.
И королева удивилась:
Что в них обоих проявилось,
Краснеть заставив и бледнеть,
Их вынуждая пламенеть
Одним и тем же властным пылом,
Скрывать который не по силам?
Других не надобно примет.
Видна любовь, сомнений нет.
Все королева разгадала,
Но, промолчав, не досаждала
Стыдливым любящим сердцам.
(Пример назойливым глупцам!)
К Золотокудрой обратилась,
Как будто просто восхитилась
Безукоризненным шитьем:
«Скажите, разве не при чем,
Девица, здесь искусство ваше?
По-моему, рубашка краше,
Когда находит зоркий глаз
В ней, скажем, кое-что от вас».
Хотя девица застыдилась
И даже чуть не рассердилась,
Ей захотелось объяснить,
Какая золотая нить
В заветное шитье закралась.
Девица очень постаралась,
И Александр возликовал,
Он свой восторг едва скрывал,
Едва не впал в самозабвенье,
Но, затаив благоговенье,
Поцеловать не смог пока
Он золотого волоска
И обрекал на воздержанье
Свое немое обожанье,
Как нам приличия велят.
Его страшил докучный взгляд
Глаз посторонних, любопытных,
Стеснительный для ненасытных.
Сам Александр не разглядел,
Каким сокровищем владел,
Сподобившись ее частицы.
Его блаженству нет границы.
Укрывшись от нескромных глаз,
Он целовал сто тысяч раз
Тот волосок в уединеньи;
Счастливый, как бы в опьяненьи,
Во тьме ночной не задремал,
Всю ночь рубашку обнимал,
Когда другие не глядели;
Он, лежа на своей постели;
Любуясь волоском одним,
Возрадовался, будто с ним
Уже владеет всей вселенной.
Амур в юдоли нашей бренной
Способен даже мудреца
На время превратить в глупца.
А между тем часы бежали.
Совет изменники держали,
Не зная, как себя вести
В надежде жизнь свою спасти,
Не уповая на пощаду.
Хоть замок выдержит осаду,
В конце концов, он будет взят.
От этих стен уйдет навряд
Король Артур, властитель гневный,
Готовый к битве многодневной.
Чем смерти в замке ожидать,
Быть может, лучше замок сдать?
Их здесь прикончат, непременно,
А там казнят их, несомненно,
Когда разгневан властелин.
Ну, словом, как ни кинь, все клин.
И разве так уж неразумно
Устроить вылазку бесшумно?
Предпочитает ночью тать
Врасплох воителей застать,
Беспечных, невооруженных,
В сон беззаботно погруженных.