Клижес над ним торжествовал.
Саксонцу он себя назвал.
Пусть будет герцогу известно,
Кто побеждает повсеместно.
Внял герцог новости такой.
Охвачен гневом и тоской,
Судьбе перечить он пытался,
А между тем Клижес остался
С Фениссою наедине.
В благоприятной тишине
Взаимная любовь сильнее,
Так что признание нужнее,
Но, как любовь ни горячит,
Она молчит, и он молчит,
Любовь стыдятся обнаружить,
Любовь хотят обезоружить;
Друг с другом рядом находясь,
Друг друга все-таки стыдясь,
Непонимания страшатся,
Промолвить слова не решатся;
Не то что пламенных речей,
Стыдятся собственных очей,
Которые красноречивы,
Тогда как слишком боязливы
В своем безмолвии уста.
Любовь как будто заперта.
Когда девица боязлива,
Нет в этом никакого дива:
Боязнь красавице к лицу.
Но как страшиться храбрецу,
Бесстрашному в смертельной схватке?
Где ключ найти к такой загадке?
Разгадка, видно, тяжела.
Когда девица нагнала
Такого страха на рубаку,
Выходит, гончую собаку
Зайчонок может затравить,
А горлица бобров ловить,
Орлов пугает голубица,
Страшит крестьянина телица,
Кирка пугает мужика,
Боятся соколы чирка,
Пугает ястреба цыпленок,
За волком гонится козленок,
Олень медведя задерет:
Вселенная наоборот.
Нет, я в догадке не теряюсь.
Вам объяснить я постараюсь,
Как мог влюбленный наш смельчак,
Попав как будто бы впросак,
Смутиться чуть ли не в испуге,
Не объяснившись на досуге.
Вы, братство избранных натур,
Которых просветил Амур
В своей учтивой, верной свите,
Вы мне, конечно, возразите;
Изысканный закон храня,
Вы опровергнете меня:
Мол, кто любовью пламенеет,
Тот не дрожит и не бледнеет.
Не говорю, что это вздор,
Но продолжать готов я спор.
Кто не дрожит и не бледнеет,
Не бредит и не цепенеет,
Тот всем законам вопреки
Ведет себя по-воровски.
Его усердие — личина.
Кто не боится господина,
Тот господина подведет
И непременно обкрадет
При первом случае удобном.
Таит коварство в сердце злобном
Такой бестрепетный слуга.
Бесчестным честь не дорога.
Трепещут перед господином,
Сеньора видя в нем едином,
Дрожат пред ним, потупя взор.
Амур — наставник и сеньор,
И только тот — его придворный,
Кто страх питает непритворный:
Любовь без страха — ночь без дня,
Без солнца день, дым без огня,
Без букв писанье, воск без меда,
Луна во тьме без небосвода,
Весна без птиц и без цветов.
Я вам доказывать готов:
Когда влюбленный не робеет,
В нем, стало быть, любовь слабеет;
Боязнь с любовью заодно,
Любить без страха не дано;
Неустрашимому, бесспорно,
В любви страшиться не зазорно.
Клижеса трусом не зови!
Он робок разве что в любви,
Не грех влюбленному стесняться.
Он мог бы невзначай признаться,
Но это дядина жена.
Любовь подобная грешна.
Не забывает он об этом.
Подавлен тягостным запретом,
Клижес признаться не дерзал,
Слов сокровенных не сказал.
Так, молчаливые, смущались.
В свой стан поспешно возвращались
И торопили лошадей,
Чтобы доехать поскорей,
Хоть угадать могли едва ли,
Как люди в стане горевали,
Считая, что погиб Клижес,
Поскольку юноша исчез,
И что особенно обидно,
Фениссы нет, ее не видно.
Пропала, что ли, навсегда?
Непоправимая беда!
Большое войско безутешно.
Обоих ищут безуспешно,
Обоих войску было жаль,
Но быстро минула печаль;
Все с облегченьем улыбнулись,
Когда пропавшие вернулись.
Их все встречали, как один.
Для скорби больше нет причин,
И нет причины для печали.
Их императоры встречали,
Внимая добрым новостям,
Счастливым радуясь вестям.
Вокруг ликующие лица.
Но где была императрица?
Как разыскал ее Клижес?
Из мертвых юноша воскрес?
Все рассказал Клижес подробно,
И все нашли, что бесподобно
Он проявил себя в бою:
Отвагу доказав свою,
С бесчестием не примирился.
Саксонский герцог разъярился
От нестерпимого стыда,
Клижесу предложив тогда
Решить в единоборстве дело.
Мол, если примешь вызов смело
И в этой схватке победишь,
Тем самым дяде угодишь,
Который, почестей не стоя,
Уйдет с женою после боя;
А если будешь ты убит,
Прав тот, кто в битве победит.
Отменно вежлив по-романски,
По-гречески и по-германски
Толмач все это повторил,
Единоборство предварил.
Был сведущ в языках посланец,
И сразу понял все германец,
Все каждый грек уразумел.
Клижес, конечно, слишком смел,
Но войско за него дрожало.
Надежды на победу мало.
В тревогу вызов повергал,
Двух императоров пугал.
Отвагою Клижес пылает
И на коленях умоляет
Единоборство разрешить.
Он герцога рад сокрушить,
Конечно, рассуждая здраво,
Он заслужил такое право,
Но греков этот бой страшит.
Вдруг будет юноша убит?
Клижеса дядя подымает,
Воинственного унижает
И за руку берет его,
Промолвив: «Наше торжество,
Племянник милый, слишком явно,
Зачем же гибнуть вам бесславно?
Вы побеждаете шутя,
Но вы пока еще дитя.
Зачем же вы в своем задоре
Мне причинить хотите горе?
Мне вашу волю грех стеснять.
Вам вызов гибельный принять
Не то чтобы не позволяю,
Нет, вас я просто умоляю
Немного поберечь себя.
Я заклинаю вас любя,
Ну, сделайте мне одолженье!»
«Нет, государь, не пораженье, —
Клижес ответил, — стращен стыд.
Бог непослушного простит.
Вступить пора мне в поединок.
Не надо никаких заминок.
Не уступить позвольте вам».
Заплакал император сам,
Увещевать не мог он строже.
От радости заплакал тоже
Клижес, который рвался в бой,
Германец плакал сам не свой,
Не стыдно грекам прослезиться.
«Готов я с герцогом сразиться», —
Сказал Клижес без лишних слов,
Не задержав его послов.
В победе герцог был уверен;
Подумав, что Клижес растерян
И, значит, побежден почти,
Велел оружье принести.
Саксонский герцог в битву рвался.
Клижес в себе не сомневался,
Великих преисполнен сил.
Он императора просил
О милостивом дарованьи;
Немедля в рыцарское званье
Был юный воин возведен.
Оружием вознагражден,
Он применить его стремился
И в ожидании томился,
В сраженье так и норовил.
Мечом его благословил
Печальный государь, вздыхая,
Хоть неуместна скорбь такая,
Пока воитель на коне;
Клижес на белом скакуне,
Слоновой костью щит отделан,
В любом сраженьи будет цел он;
Весь в белом с головы до ног,
Затмить наш юный рыцарь мог,
На скакуне гарцуя белом,
Снег, самый белый в мире целом.
Немного времени прошло.
Саксонский герцог сел в седло.
Заранее разоружились
Все, что вокруг расположились
И с той, и с этой стороны.
Лишь двое вооружены,
Такое принято решенье.
Скрепили клятвой соглашенье:
Не будет копий и мечей —
Довольно зрителю очей.
Был каждый склонен торопиться,
Подобным зрелищем упиться
Нетерпеливый зритель рад;
Он ждет наград, а не утрат.
Юнцу сопутствуют зеницы
Взволнованной императрицы.
Когда Клижес в бою падет,
Фениссу тоже гибель ждет:
Лежать им рядом в двух могилах.
Ему помочь она не в силах
И без него не в силах жить.
Ей больше нечем дорожить.
Вокруг толпятся молодые,
Седые, толстые, худые;
На поединок все сошлись.
За копья рыцари взялись.
Так друг на друга устремились,
Что копья в миг переломились.
Валялись кони на земле,
Держаться незачем в седле.
Вскочили рыцари мгновенно.
Заговорили откровенно
Мечи, по шлемам застучав,
Такою песней зазвучав,
Что испугался каждый зритель,
Не разобрав, где победитель.
Мечи сверкают и блестят.
От шлемов искры так летят,
Что в страхе люди засмотрелись:
Казалось, шлемы загорелись,
И под ударами мечей
Горят они все горячей.
Так, неустанно и упорно,
Железо выхватив из горна,
По наковальне бьет кузнец.
«Когда конец? Когда конец?!» —
Вассалы думают в тревоге.
Восторжествует кто в итоге?
Никто покуда не в долгу,
В чем я заверить вас могу,
С лихвой платеж без счетов точен,
Однако герцог озабочен.
Он полагал, что смельчака
Осилит с первого броска;
И снова герцог размахнулся.
Не дрогнул, только пошатнулся
И на одно колено пал
Тот, кто вовек не отступал.
Клижес при этом не сдавался,
Но император взволновался:
Опасность юноше грозит.
Прикрыл Клижеса верный щит.
Фенисса, в страхе замирая,
Кричит: «Мария Пресвятая!»
Не в силах более смотреть.
Как было ей не обмереть!
Казалось ей, любимый ранен,
Рассудок скорбью затуманен;
Смятенье выдал слабый крик.
Она поникла бы в тот миг,
Однако свита подбежала,
Императрицу поддержала,
Как будто вместе с ней скорбя.
Пришла красавица в себя.
Ее ничуть не осудили,
Великодушной находили;
Бароны тронуты весьма.
Мол, государыня сама
Душой за подданных болеет,
Всех рыцарей своих жалеет,