Обманщики достойны казни.
Врач отвечает без боязни:
«Не грех повесить болтуна.
Всем пустомелям грош цена.
Казнить нас, впрочем, погодите,
Дворец пока освободите,
Здесь делать нечего другим,
Мы даму осмотреть хотим.
Со мною будут эти двое,
Оставьте нас пока в покое,
Я всех прошу покинуть зал».
Клижес на это возражал,
Жан возражает и Фессала,
Но всем уйти велят из зала.
Так можно делу повредить
И подозренья возбудить;
Перечили не слишком шумно
И, замолчав благоразумно,
С другими вместе вышли вон,
Не дожидаясь похорон,
Тревоги не давая воли.
Скорее саван распороли
Нетерпеливые врачи,
Усердные, как палачи.
Фениссу обнажив насильно,
Сказали медики умильно:
«Вы нас не бойтесь, госпожа,
Своею жизнью дорожа.
К чему докучные покровы?
Мы знаем, вы вполне здоровы,
И вы достаточно умны.
Договориться мы должны.
Вы нам доверьтесь под секретом,
И мы поможем вам советом;
Три лучших медика не прочь
Такой красавице помочь.
Забудьте ложную тревогу,
Нас призовите на подмогу.
Подмога наша не вредит.
Вас в этом быстро убедит
Само врачебное искусство,
Которое приводит в чувство.
Вам слишком рано помирать».
Ее хотели разыграть:
Что если сдуру соблазнится,
Врачам коварным подчинится
И что-нибудь произнесет,
Но был ошибочным расчет;
Пропали даром все приманки,
Как будто бренные останки
В гробу, действительно, лежат,
Ресницы даже не дрожат.
Врачам лукавить надоело.
Из гроба выбросили тело
И начинают истязать,
Грозятся даму растерзать;
Пинали, в бешенстве стегали
И неподвижную пугали,
Велели больше не дурить,
А честь по чести говорить,
Иначе, дескать, искалечим:
«Мы, госпожа, не только лечим.
Вы живы, тут сомнений нет.
Даем вам дружеский совет:
Оставьте тщетное притворство,
Не помогает вам упорство;
Мы говорим в последний раз:
Доверьтесь нам, не бойтесь нас,
Иначе будет очень больно.
Побаловались — и довольно.
Врачей не нужно раздражать.
Их подобает уважать».
Так беззащитную пытали,
Ремнями длинными хлестали,
Ей кожу нежную порвав,
Ей спину исполосовав,
И окровавленное тело
В безлюдном зале заалело.
Терзают сладостную плоть,
Больней стараются пороть;
Ремни работают прилежно.
Хоть кровь на коже белоснежной,
Нет ни движений, ни речей.
Представьте бешенство врачей!
Напрасно даму истязали.
Врачи усталые сказали,
Ремни бросая, наконец:
«Расплавить надобно свинец
И влить притворщице-мерзавке
В ладони сразу после плавки».
Поторопились, как могли,
Огонь поспешно разожгли,
Свой тигель мигом раскалили,
Свинца расплавленного влили
Помногу в каждую ладонь,
Покуда полыхал огонь.
Однако толку так же мало,
На них неистовство напало.
Врачи притворщицу бранят,
Во всех грехах ее винят,
Заговорить велят красотке:
«А то поджарим на решетке,
Жаркое сделаем из вас.
Огонь покуда не погас».
Различным пыткам подвергали,
Огонь при этом разжигали
И вправду жарить собрались.
У входа между тем толклись
Заинтригованные дамы
(Так любопытные упрямы) .
В щель заприметили, каким
Там занимаются жарким;
Какие это прижиганья:
Из поруганий поруганья!
И поднялся великий крик,
Восстали дамы в тот же миг
И, как на приступ, устремились:
Взломали двери, в зал вломились,
Набросились на лекарей,
Как на взбесившихся зверей,
И негодяев проучили.
Те по заслугам получили.
В зал дамы вихрем ворвались
И в зале гневу предались;
Вбежала первою Фессала,
Свою питомицу спасала,
Несчастная обнажена
И пламенем обожжена.
В гроб тело положила снова,
При этом не забыв покрова,
Прикрыла тело поскорей.
Трепали дамы лекарей,
На них отчаянно ударя,
Не дожидались государя.
И было вовсе не грешно
Приезжих выбросить в окно
Так, чтобы кости раздробились.
Злодеи лекари разбились.
Геройский подвиг этих дам
Не превзойден, сдается нам.
Постигла с первого удара
Врачей заслуженная кара.
Фениссе причинили зло.
Клижеса это потрясло.
Из-за него пришлось любимой
Страдать от пытки нестерпимой,
Такую боль перенести!
Ее могли с ума свести,
В ней жизнь, быть может, угасает.
Клижеса это ужасает,
Клижес не знает, что же с ней.
Все проклинали трех врачей.
Печаль, как прежде, воцарилась.
Одна Фессала умудрилась
Целебный принести бальзам
И, не в пример другим врачам,
Помазать язвы и ожоги.
Не выдала своей тревоги,
Печали воздавая дань.
На гробе разостлали ткань,
Покров сирийский погребальный.
Был виден лик многострадальный,
Недвижный, белоснежный лик.
Не умолкает скорбный крик.
Рыдают знатный и безродный,
И несвободный, и свободный,
Бедняк рыдает и богач.
Всеобщий не стихает плач.
Встал император утром рано,
И пригласить велит он Жана,
Которому на этот раз
Дает ответственный заказ:
«Гробницу, Жан, получше сделай.
Блеснет перед вселенной целой
Уменьем редкостным своим
На удивление другим
Твоя искусная десница».
Ответил Жан, что есть гробница,
Готовы роспись и резьба.
Кому всесильная судьба
Подобный труд предназначала,
Художник, мол, не знал сначала
И не дерзал воображать.
Императрице в ней лежать.
Гробница скромная святыне
Уподобляется отныне.
Грусть император превозмог:
«Прекрасно сказано, дружок!
Гробница, стало быть, готова.
В обители Петра Святого
Мы похороним госпожу.
Я сам за этим послежу.
Меня покойница просила,
Чтоб там была ее могила.
Заняться этим нужно вам,
Получше выбрать место там
За монастырскою стеною».
Ответил Жан: «Я все устрою!»
Жан осмотрительный спешил,
Гробницу быстро завершил
И там по своему почину
Во мраке мягкую перину
На жестком камне разостлал;
Он темень скрасить пожелал
Под сенью хладной гробовою
Цветами, травами, листвою.
Не просчитался Жан досель.
Благоуханную постель
В гробнице различат едва ли.
Императрицу отпевали,
Звонили все колокола,
Во всех приходах служба шла,
Скорбь охватила всю столицу,
Несут покойницу в гробницу;
Недаром поработал Жан:
Кто заподозрил бы обман?
Была процессия уныла.
Императрицу хоронила
Константинопольская знать.
И смерть нельзя не проклинать.
Рыдали рыцари седые,
Рыдали дамы молодые,
Девицы били в грудь себя,
О государыне скорбя:
«Смерть! Нами ты пренебрегаешь,
В отчаянье нас повергаешь,
Не брезгуй грешными людьми!
Смерть! Выкуп лучше с нас возьми,
Верни владычицу державе!»
Клижес печаловался въяве,
Так что подумать мог народ:
Убьет себя Клижес вот-вот
Или в рассудке повредится.
Еще не мог он убедиться,
Жива она или мертва,
Должна сгуститься ночь сперва.
Обряд кончая похоронный,
Фениссу в склеп несут бароны,
Печальный завершая путь.
В гробницу прямо заглянуть
Им расторопный Жан мешает,
Сам остальное довершает.
Покуда город горевал,
Жан вход в гробницу закрывал,
И здесь пришлось искусство кстати,
Надежней в мире нет печати:
Гробницу можно лишь взломать,
Так надо было понимать.
Открыть гробницу слишком сложно,
Для посторонних невозможно;
Мог только мастер сам всегда
Открыть гробницу без труда.
Итак, лежит в гробнице тело,
А между тем уже стемнело,
Гробницу следует стеречь.
Десяток самых ярких свеч
Зажгли при гробе для порядка.
На страже ровно три десятка,
Цвет рыцарства, не кто-нибудь.
Успели все винца хлебнуть,
Императрицу помянули
И вскоре крепким сном заснули.
Не проследил случайный взор,
Когда Клижес покинул двор,
Не видел ни один придворный,
Куда направился проворный.
Клижес, однако, не зевал.
Он Жана верного позвал
И с ним пошел, настороженный,
На кладбище, вооруженный.
Кругом ночная темнота,
Но были заперты врата.
Какая все-таки досада!
При этом высока ограда.
Знать, рыцари перепились,
Недаром, видно, заперлись.
Клижесу мешкать неохота,
Но как ему открыть ворота?
Через ограду перелез,
Недолго думая, Клижес:
За ветви длинные схватился
И в монастырский сад спустился
Он по высокому стволу,
В ночную погрузившись мглу;
И под защитою тумана
Клижес впускает быстро Жана.
Конечно, стража крепко спит,
Во всеуслышанье храпит,
О карауле нет и речи,
Клижес поспешно тушит свечи,
И воцарился полный мрак,
Что для Клижеса добрый знак:
Был склеп окутан темнотою.
Задача кажется простою.
Жан отворил гробницу вмиг,
И своего Клижес достиг;
Оттуда вынес он поспешно
Фениссу в темноте кромешной.
Еще не смея ликовать,
И не решаясь тосковать,
Не доверяя поцелую:
Вдруг он целует неживую?
В ответ не дрогнули уста.
Хоть усыпальница пуста,
Заделан Жаном вход умело,
В ней, кажется, осталось тело,
Исчезнувшее без следа.
В чертоге спрятавшись тогда,
С Фениссой справить новоселье