— Кто еще видел?
— Девушка-техник со второго поля. Она сейчас здесь, в больнице.
— Был у нее?
— Нет. Состояние очень серьезное. Ожог третьей степени. У нее поражено около тридцати процентов поверхности.
— Тяжелое дело, — покачал головой Люсин. — Понадобится пересадка кожи.
— В добровольцах недостатка нет. Я встретил их около больницы. Чуть ли не весь поселок пришел.
— Хорошие люди, Яша.
— Очень хорошие. Пляшут, частушки поют, словно ничего и не случилось, словно их жизнь еще совсем недавно не висела на волоске. Вот она, неистребимая сила жизни. Поразительно!
— И поучительно. Мне это очень близко, Яша. Я на «БМРТ» плавал в высоких широтах и знаю, как ведут себя рыбаки после трудной ледовой вахты. Что рассказала эта девочка пожарникам?
— Она заметила мотоциклет с коляской, когда тот объезжал здание тракторной станции. Увидела его из окна. Ни людей, ни номера, конечно, не разглядела — далеко.
— Когда это было?
— В то самое утро, но уже на рассвете, когда посерело и туман потянулся к озеру. Это все.
— Не так мало. Можно даже маршрут наметить.
— Я это сделал. Жду только Глеба, чтобы уточнить.
— Хорошо. План торфопредприятия есть?
— Сняли на кальку.
— Ладно, шарман, дождемся Глеба. Давай дальше.
— Остальные свидетели — два парашютиста-пожарника и путевой обходчик
— видели мотоцикл в понедельник, то есть вчера. Из-за дальности расстояния никаких подробностей разглядеть не сумели. Все трое утверждают, что машина шла от Светлого озера к островному лесу. Пожарный инспектор показал мне на плане, что в этом направлении им не проехать — торфяник горит изнутри — и они, скорее всего, укрылись в лесу.
— А за лесом что?
— Там тоже огонь.
— Но пожар потушен?
— Под землей тлеет, Володя, под тонкой спекшейся коркой. Там не пройти. Поверь знающим людям.
— А лес не горел?
— Тот? Островной? Нет, каким-то чудом уцелел. Видимо, направление ветра…
— Получается, что они и сейчас в лесу? — Люсин немного разобрался в ситуации и почувствовал себя более уверенно. — Больше никто их не видел?
— Никто. У них только два пути отхода: вдоль насыпи или вплавь через озеро, на другой берег, откуда недалеко до бетонки на Горький. Насыпь, как только начался пожар, все время под контролем.
— Понятное дело. — Люсин увидел, что у него развязался шнурок, и поставил ногу на бампер. — Они, конечно, могли уйти вплавь, но мотоцикл в этом случае должен остаться.
— Если только не затопили в озере.
— Не страшно. Найдем с металлоискателем.
— Как пить дать… Мне другое непонятно: какого дьявола они торчали тут столько дней? Затопили тело, и, как говорится, концы в воду, можно ехать обратно, а они вместо этого залезли в самые дебри. Зачем? Почему? Совершенно непостижимая логика. Мы с Глебом прямо головы себе скрутили, но так ничего и не придумали.
— М-да, странненько, — протянул Люсин. — Хотя ответ, видимо, прост, как гвоздь. Ребята, судя по всему, нам попались не сверхгениальные, не супермены. Уж это точно… Когда можно ждать экспертизу?
— Если сегодня успеют перевезти тело, — Крелин покосился на дом во дворе, — то завтра к вечеру… Меня это волнует чрезвычайно. Ведь никаких внешних следов насильственной смерти.
— А ты их ожидал? — удивился Люсин. — Как только стало известно про меркамин, я тут же настроил себя на всякие химические штучки. Приготовься к ядам, если не веришь в чудеса.
— Синьора Тофана, Локуста? — Крелин склонил голову набок. — Сомнительно. Не тот почерк.
— Возможно, что стеклышко и прочие идиотические штучки не более чем инсценировка. Специально, чтобы направить мысль в другое русло, привнести элемент анархии, эдакий шизофренический оттенок. Люди достаточно умные и рассудочные порой идут на такое. Ковер, как видишь, обыгрывается очень четко. Голый, можно сказать, функционализм. Как предполагали, так и вышло.
— Здесь мне тоже не все ясно, Володя, Следов-то крови на ковре нет! Что же получается? Чистейший импровиз? Схватили, что под руку подвернулось? Когда обдуманно идут на убийство, такое редко встречается.
— Или на похищение.
— Тем более на похищение. Но вообще-то похищение — вздор.
— В данном случае, по всей вероятности, так.
— Опять зуб начинает!.. — Крелин все трогал болезненно пульсирующее место языком. — Ковер — это хорошо. С этим я согласен. Но то, что на нем не оказалось совершенно никаких следов, меня, сознаюсь, удивило. Я ожидал другого.
— Я тоже. — Люсин отнял у него спички. — Да не ковыряй ты без конца! Только хуже себе наделаешь. Потерпи немного.
— Легко сказать! — Крелин сплюнул. — Видимо, ты прав, ребята не сверхгениальны, хоть и никаких следов.
— Волос! — напомнил Люсин.
— Да, волос. — Крелин хлопнул себя по карману, где лежала пробирка с волоском, который был найден на теле Аркадия Викторовича. Темный и жесткий, как проволока, он совершенно очевидно принадлежать покойному не мог.
— Что из него можно вытащить, Яша?
— Очень многое или почти ничего, в зависимости от обстоятельств.
— А если мы поймаем убийцу?
— С такими же волосами?
— Разумеется, — зевнул Люсин и с нарочитой скукой посмотрел на часы.
— Восьмой час, однако.
— Да, задерживается мой Логинов, но ничего не поделаешь, надо ждать.
— Крелин вновь похлопал себя по нагрудному карману. — Если мы найдем такого, ему трудно будет объяснить, каким образом его волосок мог прилипнуть к горлу убитого.
— Именно это меня больше всего и поразило, когда ты рассказывал там.
— Люсин мотнул головой в сторону желтого дома под оцинкованной крышей, на которую уже падал сухой березовый лист. — Когда показал нам, где нашел волос. Ведь такое место защищено подбородком. — Он резко нагнул голову. — Видишь? Как мог попасть туда волос, когда Ковский уже лежал на ковре и его голова была запрокинута? То есть когда он был уже мертв, а убийца зачем-то наклонился над ним?
— А может, когда поднимал с пола мертвое тело? — предложил свой вариант Крелин. — Он выпрямился, прижимая к себе труп, и голова его оказалась на уровне выреза?
— Возможно и такое, хотя даже хладнокровные убийцы стараются по возможности избегать подобных объятий. С одной стороны, не слишком приятно, с другой — можно оставить следы… Этот волос уже поведал о многом. Даже если аналитики ничего больше не скажут, свою роль он сыграл.
— Пожалуй, ты прав. — Крелин прижал к больной щеке сложенную лодочкой руку и, пытаясь согреть зуб, стал вдувать в нее воздух. — Пожалуй, ты прав, — повторил он, когда понял всю тщету своих попыток утишить боль. — Но если мы все же найдем этого субчика, ему очень даже не легко будет доказать свою невиновность.
— Это, братец мой, меня меньше всего волнует. Я больше забочусь об обратном: как мне доказать его виновность.
— Как-нибудь. — Крелин попробовал закусить щеку. — За то тебе деньги платят. А если тут не яд, а снотворное?
— Хуже, конечно, — нахмурился Люсин, хотя успел обдумать и такой вариант. — Меньше шансов обнаружить?
— Смотря какая доза. — Крелин увлекся и на минуту забыл про боль. — Если они его как следует накачали, экспертиза это установит.
— А если не как следует? Если просто усыпили?
— Чтобы потом утопить в озере?
— Разве такое невозможно, Яша?
— Возможно, конечно… Но везти спящего человека на край света, каждую минуту рискуя, что он проснется и закричит? Ты в это веришь?
— Слабо.
— Вот и я слабо. Но даже в этом сомнительном случае мы сумеем докопаться до истины.
— Каким образом?
— Как бы там ни было, но теперь он мертв.
— Вот ты о чем! — догадался Люсин.
— Да, — сказал Крелин. — Если не отравлен, то утоплен.
— Ну да, — кивнул Люсин. — Тогда будут микроскопические водоросли в легких, ил.
— Совершенно верно. — Крелин поморщился и вновь схватился за щеку. — Живой человек сначала захлебывается, а потом уже тонет.
— Почти афоризм.
— Черный юмор… Как съездил в институт?
— Можно сказать, успешно. О чем-то конкретном говорить, пожалуй, рановато, но перспективка намечается… Я взял алфавитную книжку, в которой около тысячи телефонов и адресов. Насколько я мог понять, это большей частью ученая братия, так или иначе связанная с лабораторией Ковского. Есть, конечно, и магазины, и стол заказов гастронома по улице Горького, и даже Институт красоты.
— Лаборанточки, — уверенно сказал Крелин.
— Да, сугубо дамская сфера интересов. Надо будет все это хорошенько просеять, отделить, так сказать, злаки от плевелов.
— Мы инфернальные мужики. Нас интересуют только плевелы.
— Вот именно! Но главного я тебе еще не сказал. — Люсин на минуту замолк. — В книжке не хватает страницы на букву «М».
— Хочешь попытаться прочитать оставшиеся вмятины? — быстро спросил Крелин.
— Боюсь, что ничего не получится. Книжка старая, исписанная, след накладывается на след. Я другое сделал. Я выписал из журнала выдачи пропусков все фамилии на «М».
— Это имеет смысл лишь в том случае, если записанные на вырванном листке граждане посещали институт. — Крелин, несмотря на зуб, по-прежнему схватывал на лету. — Но куда больше шансов, что работники лаборатории ходили к ним сами. В стол заказов, к маникюрше-педикюрше, к тете Маше за билетом в «Современник».
— Резонно, — согласился Люсин. — А что делать? Приходится хвататься за соломинку. Если сможешь, попробуй прочитать след в инфракрасных лучах, ультрафиолете или в чем там у вас положено. Буду только рад.
— Что тебе дали пропуска?
— Очень немного. Под интересующим нас литером значатся только четыре фамилии: Милешина, Мандрашкин, Мухоморер и Мирзоев. Милешина, младший научный сотрудник из Ленинграда, и Мандрашкин, слушатель Академии общественных наук, отпали сразу, а Мухоморер, несмотря на грозную фамилию, оказался старичком, который вот уже пятнадцать лет пишет монографию об уральских самоцветах.
— Когда ты успел все выяснить?