Его отозвали посреди других обязанностей и заставили бросить работу незаконченной ради того, чтобы стать сопровождающим человека, который просыпался с криками посреди ночи, который постоянно метался между кристальной ясностью и угрюмой отрешённостью. Сперва Хальн думал, что такого особенного в этом убийце — существовало множество тех, кто был способен на убийство, размышлял он, Хальн был в их числе — до тех пор, пока он не увидел ассассина за работой.
Убийства в святилище не были похожи ни на что, что он видел раньше. Это ужасающее оружие, которое казалось скрывалось до тех пор, пока ассассин не вызовет его, и то, что оно делало с плотью…Если бы Хальн всё ещё мог спать, он думал, что это снилось бы ему в кошмарах. Поэтому он использовал хим-шунты, чтобы редактировать собственные воспоминания о тех событиях, смягчая впечатления от худших моментов. То, что он не мог вспомнить в полном объёме, не могло ему помешать — в этом была идея. На самом деле, это не работало. Ему приходилось держать большую часть нетронутой в своём разуме, ради блага операции. Поэтому Хальн всё ещё помнил достаточно, чтобы бояться ассассина и его проклятого оружия.
Он хотел, чтобы всё это закончилось. Работа, ради которой он прибыл на Терру, которую Алеф поручил ему выполнить, теперь продолжалась без него. Десятки оперативников, которые должны были провести ложную атаку на оборону Рогала Дорна, вторжение перед вторжением, которое показало бы, на что способен примарх Имперских кулаков. Это было элегантным занятием, и Хальн был в восторге от него. Ему нравилась работающая как часы идея, её игровой момент.
Конвоирование убийцы же, напротив, — не важно каким бы чудовищным он ни был — казалось низшей работой. «Любой дурак мог спустить курок» — убеждал себя шпион.
Как будто мысль только что пришла ему в голову, ассассин перестал жевать и уставился прямо на него.
— Откуда мне знать, могу ли я тебе доверять?
Хальн принял нейтральное выражение лица.
— Мы уже говорили об этом. Ты не помнишь? Перед тем, как ты…зачистил лагерь.
Ассассин медленно кивнул.
— Что мы узнали у них? У убитых?
— Есть несколько возможных наводок на цель, — Хальн сделал ещё один глоток отвара и терпеливо рассказал то, что уже рассказывал дважды. Он напомнил ассассину о полумёртвых, сожжённых душах, которые молили о быстрой смерти, в то время как Хальн сдирал с них кожу, чтобы получить сведения о цели. Было много предполагаемых мест, и понадобилось время, чтобы сократить их количество. У Хальна были контакты, которые он использовал для слежки, и сбора информации.
— Ты рассказывал мне об этом, — отрезал ассассин, его жестокие глаза заблестели, а его выражение снова стало бесчувственным. — У тебя больше ничего нет? Тогда какая от тебя польза? — он протянул руку. — Покажи свою метку.
— У меня нет…
— Покажи мне свою проклятую богами метку, вонючий сукин сын! — слова вырвались из ассассина с такой злобой, что Хальн отшатнулся, стул заскрипел по металлическому полу. Перед тем, как он смог оказаться вне досягаемости, ассассин схватил его руку за запястье и потащил его к столу. Хальн опрокинул стул, и содержимое его чашки оказалось на полу.
Тем не менее он успел мысленно заставить свою татуировку исчезнуть до того, как убийца смог закатать его рукав и по-совиному уставиться на его руку и предплечье. Если бы он не был готов, то там можно было бы увидеть тонкий зеленоватый след многоголовой фигуры. Вместо этого, там была лишь тёмно-коричневая плоть, похожая на обработанную кожу.
— У тебя её нет, — произнёс ассассин, его возрастающая ярость тут же исчезла. Он отпустил его с отвращением. — У тебя нет, — повторил он. Затем убийца снял одну из своих чёрных из баллистической ткани перчаток, которые он обычно носил, и протянул Хальну обнажённую ладонь.
Мутировавшую форма на его бледной коже нельзя было назвать шрамом. Это слово было не достаточно гротескным, чтобы описать отвратительный характер метки на коже ассассина. Она была, в каком-то роде, восьмиконечной звездой. «Октет»-вспомнил Хальн её название. Но кроме того, это была гноящаяся стигмата, вечно кровоточащая и мокрая, порез, который скорее дымился, чем сочился жидкостью, чудовищная и ненормальная рана не только в плоти человека, но гораздо хуже. Хальн инстинктивно почувствовал, как метка проникла в душу.
Он отпрянул, отходя так осторожно, как только мог, чтобы не показывать своё отвращение. Хальн вскрывал плоть сотен людей и никогда не чувствовал такого отвращение, как сейчас.
К счастью, ассассин спрятал своё ужасное благословение обратно в перчатку, продолжая смотреть на него.
— Ты находишься здесь уже некоторое время. Как это возможно? Они не могли послать так много с проводниками, провидцы в башнях засекли бы это…
— Я прибыл сюда более традиционными методами, — сказал Хальн, ухватившись за неожиданную нужду заполнить пространство тесной каюте чем-то кроме мыслей об этой проклятой метке. — Моё проникновение произошло в составе группы беженцев…До этого я служил моему господину, распространяя дезинформацию и занимаясь отсеиванием. Затем мне поручили прямое вмешательство, — в обычной ситуации, Хальн никогда бы не озвучил и крупицы этой информации кому-нибудь, кто находился вне иерархии легиона, но он подозревал, что ассассин не переживёт эту миссию, чтобы рассказать об этом. Он перевернул эту каюту и убедился, что в ней нет подслушивающих устройств, накануне вечером. «Единственный человек, который слышит мои слова, смертник»-подумал он.
— На Терру? — предположил ассассин.
— Не сразу, — Хальн покачал головой, когда комната накренилась, Шагающий город с лязгом перешагнул через какое-то ущелье внизу. — Я оказался на борту флотилии кораблей, направлявшихся к Солнечной системе после побега от восстания… — он должен был называть действия Хоруса восстанием, а не бунтом или сопротивлением, пока находился под прикрытием своей личности. — Это прошло…неудачно. Кустодианская стража вмешалась, и многие погибли. Но я смог сбежать на небольшом судне и добраться до наших активов, которые уже были на месте.
Ассассин поморщился при упоминании Легио Кустодес и отвернулся.
— Эти высокомерные, золотые мудаки! Я хотел бы убить одного из них прямо у них на глазах. Хотя бы раз. Чтобы напомнить им, что они не совершенны. Пусть знают, что есть оружие получше, — он взглянул на Хальна, и едва сдерживаемая жестокость, проявленная им ранее, вернулась. — Мне нужна цель, слышишь меня? Мне нужна она. Иначе я бесполезен!
Хальн прищурился.
— Я не могу просто найти тебе кого-нибудь для убийства, даже в таком месте, как это. Только не таким способом, как ты это делаешь, — он кивком указал на меченую руку, руку с оружием убийцы, и снова вспомнил мертвецов из святилища. — Это слишком рискованно. Останутся следы, которые будет слишком сложно замести.
— Тогда найди мне то, зачем я прибыл сюда, — выпалил убийца. — Быстро.
То, что последователи сделали своей церковью, когда-то было широкой частью шлюза, расщелиной между двумя большими охлаждающими каналами, которая направляла сточные воды из атмосферного процессора и сбрасывала их в воздушное пространство под Гесперидами в виде грязных осадков.
Накопленные слои ржавчины и грязи говорили Гарро о том, что система не работала годами, возможно десятилетиями. Это подтверждалось тишиной, исходящей из охлаждающих труб; в них ничего не текло. Вся область орбитальной платформы была неактивной и по большей части покинутой, погребённой глубоко под килем летающего города, куда никогда не попадал солнечный свет.
Церковь была подвешена на одной из десятков решётчатых палубных рам, каждая из которых находилась одна над другой в комплексном изобилии. Он спустился на один из нижних уровней и нашёл точку наблюдения за тем, что происходило наверху, и стал ждать.
Над легионером верующие ходили туда-сюда, никто из них не подозревал, что нарушитель уже пробрался в их дом. Один раз он увидел верующего, который сбежал от бандитов на рыночной площади, услышал, как он рассказывал товарищам об опасностях, подстерегающих их в переулках. В то время как конкретная угроза бородатого и его дружков была устранена Гарро, существовали и другие, о которых эти бедные глупцы лишь смутно подозревали.
Прошла большая часть дня. Гарро усилием воли ввёл тело в состояние стойкости, став неподвижным в процессе томительного ожидания. Ему не нужна была вода и пища. Его био-импланты были более чем способны поддерживать его в течение нескольких месяцев на запасённых питательных веществах, распределяемых между его искусственными органами. Он освободил свой разум, поглощая звуки молящихся верующих. Он слушал их, пока они тихо пели старые запрещённые псалмы, или читали отрывки из текстов Лектицио. В основном они держались вместе небольшими группами, и их разговоры, независимо от содержания, крутились вокруг одной бесперспективной темы. «Когда Воитель прибудет на Терру?»
Затем голос, который Гарро не слышал в течение нескольких лет, проник в его спокойный разум и вернул его на поверхность полного осознания.
— Приветствую, друзья мои, — легионер поднял голову, чтобы получше рассмотреть церковный помост, едва видимый сквозь дыры в напольных пластинах, и там он увидел старика. — Я рад тому, что вас здесь так много.
Когда-то, этот старик носил одежды высшего имперского итератора и говорил только о крестовом походе Императора против идолопоклонничества, чрезмерной религиозности и чумы суеверия. Но после эволюции молодой женщины в Святую, он стал величайшим новообращённым нового учения — почитания Императора Человечества как живого бога.
Кирилл Зиндерманн сложил руки и поклонился собравшейся пастве. Гарро мог сказать по скрипу пола над головой, что импровизированная церковь была забита до предела, хотя никто из собравшихся не повышал голос громче шёпота.
Несмотря на преклонные года, голос Зиндерманна разносился над ними с ясностью, порождённой рвением.
— Я знаю, что вы напуганы, — начал он. — Конечно. Страхи многих из вас оправданы. Мы стоим на краю бездны, и следующий шаг отправит нас к нашему концу. Не просто к смерти, напомню вам. Не к материальному концу плоти и костей, но самих наших душ. Нашей веры, — он замолчал, посмеиваясь про себя. — Были дни, когда я не верил в такие эфемерные понятия, — признал итератор. — Это осталось в прошлом. Мои глаза были открыты Святой, которая в своём величии показала мне частицу воли Бога-Императора…и тьму, которой Он противостоит.