— Вулкан… — вновь поманил меня голос.
Я взревел и ударил кулаком по ближайшей стене. На ней не осталось и вмятины. Я опять взревел, запрокидывая голову и хищно зовя в темноту. Монстр вырвался на свободу и жаждал крови.
Кёрз, невидимый в темноте, опять ранил меня, протянув вдоль бицепса цепь из блестящих рубинов. Это еще больше распалило меня. Третья атака рассекла пекторальную мышцу, залив грудь красными слезами крови. Третья скользнула по бедру. На этот раз мне почти удалось схватить его, но поймать его было не проще, чем дым.
— Вулкан… — прошептал он, все скрежеща когтями, все дразня меня.
Кровь лилась из по меньшей мере десятка ран, стекая по ногам и между пальцев, так что я оставлял за собой кровавые следы. И я уже собирался войти в очередной коридор, когда заметил на его полу один такой след — смазанный, но легко узнаваемый отпечаток собственной ступни.
Я обреченно поник, не видя своему гневу иного выхода, кроме как внутрь. Закрыв глаза, я увидел бездну. Я сидел на самом краю, смотря в ее глубины.
Вспышка боли в боку вырвала меня из этого состояния, заставив зарычать.
— Не беспокойся, — прошипел Кёрз, вцепляясь когтями мне в плечо и погружая нож в правый бок, — тебя это не убьет.
Я развернулся, шипя от ярости, намереваясь оторвать его голову с плеч, но Кёрз пропал, и я схватил лишь воздух.
Он оставил после себя только смех и становящийся вездесущим скрежет когтей.
Все перед глазами окрасилось в алый — в цвет моего гнева. Я уже собирался последовать за ним, хотя и чувствовал подсознательно, что он на это и рассчитывал, когда увидел нечто, заставившее меня замереть.
На моем пути стоял он. Прямо передо мной, такой же четкий и реальный, как моя моя собственная рука, поднесенная к лицу.
Вераче, летописец.
— Я тебя уже видел, — прошептал я, протягивая вперед руку, словно пытаясь определить, был ли ничем не примечательный человек настоящим или призрачным.
Вераче кивнул.
— На Ибсене, теперь зовущимся Кальдерой, — сказал он.
— Нет, не там, — я нахмурился, пытаясь вспомнить, но гнев путал мысли. — Здесь…
— Где? — спросил Вераче.
Я остановился не дойдя до него пары метров.
— Здесь, — повторил я, когда он сам сделал шаг мне навстречу; мой разум начал проясняться. — Ты был с ними — с пленниками, которых Кёрз заставил меня убить.
Он озадаченно взглянул на меня:
— Ты убил их, Вулкан?
— Я не сумел их спасти. И на пиру ты тоже был. Я помню твое лицо.
— Что еще ты помнишь?
Вераче стоял от силы в метре от меня. Я опустился на колено, чтобы наши глаза оказались примерно на одном уровне. Так было принято у Саламандр.
— Я примарх. — Я чувствовал себя спокойнее в его присутствии; в его присутствии осколки моего разума складывались воедино. — Я Вулкан.
— Да. Ты помнишь, что я однажды тебе сказал?
— На Ибсене?
— Нет, не там. На Ноктюрне.
Мои глаза наполнились слезами, так страстно я надеялся, что это не очередная галлюцинация, не жестокий обман, призванный подтолкнуть меня еще ближе к безумию.
— Ты сказал, — начал я, запинаясь от переполнявших эмоций, — что постараешься следить за нами, когда сможешь.
— Закрой глаза, Вулкан.
Я подчинился, опустив голову, чтобы он мог положить на нее руку.
— Мир тебе, сын мой.
Я ожидал откровения, вспышки света, хоть чего-то. Но была лишь тишина. Когда я открыл глаза, Вераче уже исчез. Мгновение я сомневался, был ли он реален, но, встав, ощутил, как конечности наполнились силой, а сердце — решимостью. Монстр внутри меня был прочно скован цепями. Мой разум — во всяком случае, пока — вновь принадлежал мне. Я не знал, как долго это продлится. Подаренный мне мир в душе в этом месте долго не выдержит. Нужно было действовать.
Кёрз был поломанным существом — я знал это еще на Хараатане. Он всегда таким был — лишенным надежды, изливавшим свою злость и внутрь, и наружу. Не могу себе представить, каково с этим жить, однако в тот момент я думал лишь о всех тех муках, которые он причинил, и о жизнях, отнятых им исключительно ради удовлетворения своих садистских желаний. Я вспомнил Неметора и всех остальных, измученных и убитых единственно во имя развлечения.
Моя жалость пропала, моя решимость крепла с каждой секундой.
— Ты был прав, — обратился я к теням, в которых, как я точно знал, скрывался мой брат. — Я действительно считаю, что я лучше тебя. Так, как ты, Конрад, сражаются лишь слабаки и трусы. Наш отец правильно поступил, не вняв твоему хныканью и выбросив тебя вон. Подозреваю, его от тебя тошнило. Только ты знаешь, что такое истинный ужас, значит? — я нахмурился. — Как же ты слаб, как же жалок. Не Нострамо сделал тебя бесполезным ничтожеством. Тебе было уготовано барахтаться в грязи с маньяками с того момента, когда наш отец по ошибке тебя создал, — я самодовольно рассмеялся. — Следовало ожидать, что один из нас окажется дефектным, полным человеческих слабостей, столь гнилым, что будет не в силах терпеть самого себя или других. И ты не можешь не сравнивать себя со всеми нами, верно? Сколько же раз ты обнаруживал, что сравнение не в твою пользу? Когда ты осознал, что винить своих братьев и условия, в которых рос, уже не получается? Когда повернул к себе зеркало и увидел, в какую пародию превратился?
Тьма не отозвалась, но гнев моего брата ощущался так же явно, как железный пол под ногами.
— Никто не испытывает перед тобой страха, Конрад. И ты не изменишься, назвавшись другим именем. Открою тебе секрет… Нам тебя жаль. Всем нам. Мы терпим тебя, потому что ты наш брат. Но никто из нас тебя не боится. Ибо кого тут бояться — вздорного ребенка, беснующегося в темноте?
Я ожидал, что он бросится на меня с выставленными вперед когтями, но вместо этого услышал, как внизу, под самим лабиринтом, заработал какой-то гигантский механизм. Со звуком массивных вращающихся шестерней часть стены ушла в пол. Затем вторая, затем третья. Через несколько секунд передо мной возник коридор, а в конце его были ворота, выполненные в том же стиле, что вход в Железный лабиринт.
Я знал, что самому мне выход не отыскать. Когда туман звериной ярости рассеялся, я осознал, что существовал лишь один способ добраться до цели. Кёрз должен был показать мне путь. Я и мои братья отличались от приемных сыновей наших легионов. Создавая себе потомков, наш отец вложил во всех нас часть своей сущности и воли. Легионес Астартес он сделал армией воинов, существующих для одной цели — чтобы объединить Терру, а затем и галактику. В моих братьях и во мне самом он хотел видеть генералов, но не только: он хотел видеть в нас равных, он хотел сыновей. Весь свой несравненный интеллект и все свои невероятные познания в биоинженерии он использовал для нашего создания. Мы стали больше чем людьми, все наши свойства, все хромосомы были улучшены и доведены до генетического максимума. Сила, скорость, боевые умения, тактический талант, инициатива, выносливость — чудесные научные изыскания Императора увеличили их все. Но как нельзя приблизить одну деталь на старой картине, не приближая остальные, так у нас, превосходивших и людей, и космодесантников, усилены были не только таланты, но и изъяны.
Поначалу это не имело значения: пока Крестовый поход ослепительной кометой несся вперед, освещая погруженные во мрак невежества небеса. Однако соперничество скоро превратилось в зависть, уверенность стала надменностью, гнев обратился в маниакальную жажду убивать. У всех нас были изъяны, ибо быть человеком, пусть даже улучшенным, как мы, — значит быть небезупречным. Не достичь совершенства тому, что несовершенно по сути.
Но Кёрз был дефектней остальных. Его изъяны были очевидны: каждое слово и действие подтверждало наличие слишком человеческих пороков. Жажда мести переполняла его. Терзала его, вызывая нигилистическое желание обращать свою боль на других. Он ненавидел себя, и потому выплескивал эту ненависть наружу. Но когда зеркало развернул кто-то другой, когда один из ненавистных братьев показал ему захлебывающееся от злобы к себе существо, которым, как он сам знал, он являлся… Он не мог сбросить это со счетов. За время заключения мой тюремщик не раз открывал мне свою душу. В последние дни я не раз задумывался, кто же с кем был заперт на самом деле. Я ударил Кёрза по слабому месту, и он показал мне выход. Он хотел освободиться так же сильно, как я.
Когда я двинулся вперед по коридору, ворота начали открываться. За ними был центр лабиринта, а в нем — мой молот, Несущий рассвет. А вокруг него, как я увидел, приближаясь к распахивающимся вратам, находились мои сыновья.
Там со всем этим будет покончено. Кёрз и я. Один получит свободу, другой будет проклят навеки.
Глава 29Хватит бегать
Элиас лежал на спине. Один. Охватившее его было беспокойство превратилось в страх, когда он осознал, что недоставало не только охотника. Фульгурит пропал. Он взглянул на ревущий катаракт из канализационных отходов, льющийся из многочисленных водостоков, сквозь заляпанные грязью линзы. Враг был там, где-то наверху. И копье находилось у него. Тот ублюдочный Саламандр, центурион, — это он вытащил его во время драки перед тем, как Нарек утянул его с собой вниз.
— Нарек.
Мгновение спустя запыхавшийся охотник ответил ему по воксу. Он определенно бежал.
— Наши обязательства перед друг другом исполнены, — сказал он.
— Нарек, я лежу в грязи… По-твоему, это надлежащее исполнение твоих обязательств?
— Ты всегда валялся в грязи, темный апостол. Жизнь за жизнь — твоя за мою. Теперь моя снова мне принадлежит. Нашему союзу пришел конец. Я ведь говорил, что выплачу свой долг, сделав вид, что ничего от тебя не слышал. Я решил, что завершу свою миссию сам. У меня есть к ним одно дело. Будь благодарен, что я оставил тебя в живых, — добавил он, и канал заполнила статика.
Элиас не стал тратить время на активацию варп-склянки: он подозревал, что Нарек свою уже уничтожил. Охотник не вернется; во всяком случае, к нему.