— Но ведь вступительная часть должна была подготовить нас к воссоединению с броней, — запротестовал Албард.
— Лорд Девайн счел, что вы и так более чем готовы, безо всяких предисловий, — ответил сакристанец. — Он настаивал.
Албард сглотнул. Рэвен наслаждался замешательством брата. Редким удовольствием было видеть напуганным его, обычно такого же заносчивого и грубого, как отец.
— Милорд, проходите, пожалуйста, — повторил сакристанец.
— Ладно, черт с тобой, — выпалил Албард, взбираясь по ступенькам.
Активировались пристегивающие механизмы, серебристый капюшон закрыл верхнюю половину лица. Албард задергался. Соединительные провода заползли в его тело. Когда жужжащие провода коснулись воспаленной плоти вокруг нейроконнекторов, лицо его исказила гримаса боли.
Взгляды братьев встретились. Рэвен не без удовольствия отметил в глазах Албарда слабость. Потаенную, обычно сокрытую от большинства тех, кто его знал, где-то в глубине его души, и вдруг вырвавшуюся наружу, почти кричащую.
— Готов, брат? — спросил Рэвен.
Албард ничего не ответил. У него от страха стучали зубы.
Удостоверившись, что оба брата надежно пристегнуты к своим тронам, сакристанец нагнулся к Албарду и шепнул ему на ухо несколько слов. Акустические особенности зала позволили Рэвену расслышать каждое слово. У него и самого расширились зрачки, когда он увидел, какой ужас исказил лицо его старшего брата.
— Змеиный бог жив, — прошептал сакристанец.
***
Над долиной едва забрезжил рассвет, когда Сибелла Девайн увидела, что Ликс поднимается к ней на стену, с которой открывался вид на вчерашнее побоище. Гускарлы, телохранители Сибеллы, уважительно отступили на подобающее расстояние. Сердце возлюбленной супруги лорда Девайна бешено колотилось.
— Все закончилось? — спросила Сибелла, не поворачиваясь к девушке.
— Да, — подтвердила Ликс.
— И что?
— Были некоторые… осложнения, — ответила Ликс, явно наслаждаясь нетерпением Сибеллы.
— Не тяни, Ликс, рассказывай.
— Рэвен удачно запечатлелся со своим доспехом. Его «Рыцарь» словно конь, бьет копытом и рвется в бой.
— А что Албард?
Ликс на миг замолчала. На ее лице появилось выражение поддельной печали.
— Как ни прискорбно, по после происшествия на Виа Аргентум Албард оказался не готов к ночи в зале Эха.
— Он выжил?
Ликс кивнула.
— Выжил, но «Рыцарь» не принял его. Бионевральное отторжение было столь сильным, что необратимо повредило разум Албарда. Боюсь, мы его потеряли.
Сибелла наконец удостоила Ликс своего взгляда. На лицах женщин появилось выражение, которое посторонний принял бы за разделенную печаль. На самом деле это были лица соучастниц.
— Твой ручной сакристанец устроил тот еще спектакль, — наконец произнесла Сибелла.
— На что только мужчины не идут из-за похоти, — согласилась Ликс.
— Но ему не удалось убить Киприана, — сказала Сибелла. — Две смертельных раны, а старый брюзга еще жив. Я им почти восхищаюсь. Почти.
— Верно, Киприан выжил. Но посмотрите, чего достиг Рэвен, — подчеркнула Ликс. — Народ видел, как он противостоял маллагре с одним лишь неработающим силовым мечом. Из таких историй и рождаются легенды.
— Нужны ли нам легенды?
— Будут нужны, — ответила Ликс.
В этот миг голова у нее закружилась, и перед глазами возник образ — огненное око в небесах, пылающих от края до края.
— Опять видение? — спросила Сибелла, поддерживая Ликс.
— Возможно.
— Что ты видела? — прошептала Сибелла.
— Грядет время великих перемен, — ответила Ликс. — Не сейчас, но спустя много лет, здесь разразится чудовищная война. Дом Девайн будет играть в ней решающую роль.
— Что будет с Рэвеном?
— Он станет великим воином. Его действия изменят ход истории.
Сибелла улыбнулась и отпустила руку Ликс. Она посмотрела на предрассветное небо и представила себе миры, которые склонят колени пред ее сыном. Ликс не единственная обладала даром предвидения, но ее тайная сила росла к каждым днем. Сибелла впервые видела такую мощь.
— Я смотрю, у тебя большие планы на брата, — произнесла Сибелла.
— Не больше чем у вас, мама, — ответила Ликс.
Джеймс СваллоуВсё что остаётся
Палуба под моими ногами была наклонена, и я передвигался по ней на крабий манер — одна нога на том, что раньше было полом, другая на том, что было стеной правого борта. Изменившееся притяжение причудливым образом преобразило коридоры корабля.
Возможно, это результат какой-то неисправности? Не уверен. Хоть я мало в этом понимаю, но живо представляю себе, как притяжение, подобно снежным сугробам, скапливается в углах коридора. Дома, на Номее, до того, как всё кончилось, тоже был снег.
Отбросив эту мысль, я двигаюсь дальше, используя настенные светильники как поручни, предварительно разбивая мерцающие электросвечи прикладом лаз-ружья. Остальные поспевают за мной, и я слышу, как их натужное дыхание в этом холодном и тяжелом воздухе. Мне не нужно оборачиваться, чтобы видеть световые ореолы вокруг их голов. Я знаю, что, как и раньше, у одних они красного цвета гнева, у других черного цвета ужаса.
Лишившись внутреннего корабельного освещения, мы могли ориентироваться только по мрачному свечению из помещения в дальнем конце коридора. Впереди нас протянулись тени, похожие на бездонные моря чернил. Я ощущал себя каким-то паразитом, ползущим по горлу мёртвого животного, чтобы вылезти из приоткрытой клыкастой пасти. Нас окружал скрежет гнущегося металла, словно сам корабль стонал. Я не был рождён в пустоте, но опыт многочисленных полётов на кораблях говорил мне, что такого быть не должно. Этот звук означал: что-то испытывает предельные нагрузки, и долго оно не выдержит.
Эти размышления утомили меня окончательно, и я остановился передохнуть. Я чувствовал себя мокрым и уставшим, как будто прямо в униформе, плаще и ранце меня протащили через ледяную воду. Остальные тоже остановились, и мы присели на выступе заклиненного люка.
Даллос сидел ко мне ближе всех, и я увидел, что он уже достал карты, и вертел их в своих тонких розовых пальцах. Он перебирал потёртые прямоугольники плас-бумаги с механической ловкостью каталы. Карты блеснули, и стало видно, что печать на «лицах» стёрлась в местах, где тысячи раз касались его пальцы. Я мог разглядеть только цифры и абстрактные геометрические фигуры на рубашках.
— Четвёрка — изумрудов, — пробубнил Даллос, не подозревая что говорит в слух. — Двойка — молотов. Сияющая стрела огня упала рядом с его подразделением, достаточно близко чтобы превратить в факелы остальных членов минометного расчета, но не достаточно чтобы убить Даллоса. Та часть лица, что я видел, была такой же розовой, как и его руки, которыми он сбивал с себя пламя. Такой же обожжённой и яркой была и его аура.
Никто из нас не был в порядке. Даже самый оптимистичный наблюдатель назвал бы нас жалким сборищем душ. Шестеро мужчин, одетых в форму великой Имперской Армии, собравшихся из разных батальонов, что были разбросаны по фронтам восстания. Мы были простыми пехтурусами, сынами разных миров, сведенные вместе безжалостной машиной этой новой войны. Я думаю, что у всех нас раньше были разные звания и должности, но на этом корабле это не имеет значения. Никто из нас не был главным, здесь не было командной цепи, мы просто были сами собой. Любые позывы салютовать или отдавать приказы выглядели бессмысленными. Множество вещей выглядели бессмысленными после всех тех ужасов, которым мы стали свидетелями.
Всё же мы выжили. Я потерял пальцы на руке, но так как она была левой я посчитал что мне еще повезло. Также в моём туловище и бедре до сих пор осталась картечь, которая мучает меня колющей болью при каждом шаге, и не даёт заснуть. Как я уже говорил, Даллос обгорел. На эбеновой коже Бренга были рубцы и шрамы, оставшиеся после газовой атаки. Говорить для него было мукой — гортань бедного дурачка сильно пострадала, так что он общался с нами кивая или мотая головой. ЛоМунд, я думаю раньше был офицером. Об этом говорят его длинные белые волосы и благородные черты лица. Его сломило ранение в живот, выпустившее его кишки в грязь. Он спасся только благодаря слепой панике и притоку адреналина, позволившие ему добраться до безопасной зоны, неся свои внутренности в руках. Были еще Ченец и Яо, с желтоватыми лицами и вечно надвинутым на глаза капюшонами. Оба происходили с одного мира, и оба едва не были убиты когтями и огнём стабберов.
Мы были небольшой стайкой ходячих раненых. Все имели ранения и все были мужчинами. Я не видел женщин с тех пор как мы высадились со спасательной шлюпки, что унесла меня с Номеи. Первым что я увидел здесь, были медицинские сервиторы, что бродили по административной палубе в поиске раненых. Они бы не обращали на нас внимания, если бы на борту этого скитальца были настоящие медики и хирургеоны.
Здесь нас было мало, но одно обстоятельство привлекло моё внимание — корабль не был пустым. В трюмах были дети. Мальчики-беженцы из разлучённых семей или разбомбленных схол, дюжины сирот. Иногда мы слышали, как они звали своих родителей, моля их ответить. Это жгло меня, ведь когда-то я тоже потерялся.
Это был только один корабль из нескольких, я полагаю. По правде, я не видел ни одного иллюминатора с тех пор, как мы прыгнули в кричащее безумие варпа, и бежали от коварства этого шлюхиного сына, Воителя. Жалкий конвой из нескольких канонерок, охраняющих грузовые корабли с ранеными, остановился на Номее чтобы забрать еще одну порцию раненых. Я слышал, что на некоторых судах конвоя находились раненые космические десантники. Я удивлялся, как это возможно? Казалось странным, что бессмертные чемпионы Империума могут сталкиваться с такими приземленными вещами, как простые ранения.
Итак, мы не имели ни малейшего понятия где мы, или в каком направлении эфирного компаса нас везут. Неизменным были лишь причитания полумёртвых, разносящиеся по похожим на пещеры палатам, когда они боролись с ночными кошмарами. Неизменным также был звук двигателей.