Дожив до седины,
Он людям шьёт штаны,
Живёт и не боится
Чертей и сатаны!
Певец резко ударил смычком по струнам, и одна из них с резким хлопком оборвалась. Вольфгер повернулся к Венделю, но его место пустовало. Посланец Фуггера исчез, даже не попрощавшись.
Вернувшись в свою комнату, Вольфгер с удивлением обнаружил, что в ней собрался весь его маленький отряд. Отец Иона дремал, устроившись в уголке с раскрытой Библией на коленях, а Ута, Алаэтэль и Рупрехт увлечённо играли в Глюкхауз.[115] Ещё в Вартбурге, чтобы как-то побороть зимнюю скуку, гном вырезал доску для этой детской игры, раскрасил и подарил Уте. Вещица оказалась настолько изящной и удобной, что девушка не пожелала с ней расстаться и взяла с собой в дорогу.
— Твой ход, Алаэтэль! — сказала Ута.
Эльфийка взяла стаканчик с костями, встряхнула и сделала бросок.
— «Свадьба», «Свадьба» выпала! — захлопала в ладоши Ута, — на свадьбу всегда делают подарки, клади монетку!
Алаэтэль улыбнулась и положила на клетку доски пфенниг.
— Теперь ты, Рупрехт! — продолжала распоряжаться игрой Ута.
— Совсем ты меня разорила, госпожа, — усмехнулся в усы гном. Он долго встряхивал стаканчик и выбросил кости, как-то особенно повернув его.
— Пусто… — разочарованно сказал он и тоже положил на доску монетку.
— Что, гноме, обыгрывают тебя? — громко спросил Вольфгер, чтобы привлечь внимание игроков.
— Мой господин, наконец-то ты вернулся! Какие новости ты принёс? — с улыбкой воскликнула Ута, но, увидев расстроенное лицо Вольфгера, посерьёзнела и замолкла. В комнате повисла неловкая тишина.
Вольфгеру стало стыдно, что он помешал простому домашнему отдыху людей, давно ставших ему близкими и дорогими, но делать было нечего. Он подсел к столу, осторожно отодвинул доску с разложенными на ней монетками и сказал:
— Новости неважные. Надо посоветоваться, что делать дальше. Алаэтэль, пожалуйста, разбуди отца Иону.
Монах тут же открыл глаза:
— А я вовсе и не сплю, сын мой, — сказал он, хотя Вольфгер видел, как за минуту до этого старик мирно посапывал, — что стряслось? Рассказывай.
— Да, в общем, пока ничего особенного, но беда в том, что Мюнцер опять улизнул от нас.
— Куда на этот раз? — спросил монах.
— Во Франкенхаузен.
— А это далеко?
— Нет, не очень, но дело не в расстоянии. Плохо то, что у Франкенхаузена расположен военный лагерь восставших крестьян, и туда же стягиваются отряды Швабского союза, ждут только подхода войска Иоганна Твёрдого. Со дня на день грянет битва.
— Иоганн Твёрдый? — удивлённо переспросил отец Иона, — а это ещё кто такой?
— Новый курфюрст Саксонии. Я забыл сказать, что Фридрих Мудрый, Саксонский Лис, скончался седмицу назад.
— Упокой его душу, господи! — набожно сказал монах и перекрестился.
— Так вот, как я уже сказал, будет битва. Королевский стольник Георг Трухзес фон Вальдбург не упустит шанс разбить крестьянскую армию Мюнцера. Пока он медлит, но кто знает, сколько времени у нас в запасе? Мюнцер, узнав о подходе войска Трухзеса, навербовал в Мюльхаузене отряд и ушёл с ним на помощь крестьянской армии. Встретиться с Мюнцером всё-таки надо, иначе начатое дело не будет доведено до конца, но ехать во Франкенхаузен опасно. Давайте посоветуемся, как быть? Я думаю, нам с Карлом надо завтра на рассвете ехать к Мюнцеру, а вам — выезжать из города в сторону Альтенберга. Где-нибудь в условленном месте мы встретимся.
— Сын мой, мне не нравится то, что ты предлагаешь, — сказал отец Иона.
— Почему? — удивился Вольфгер.
— Потому что в опасное время разделяться — это не есть правильно, — сказала Алаэтэль.
— Вольфгер, я поеду с тобой! — решительно заявила Ута.
— Та-ак… — растерялся барон, — это что же, бунт? А ты что скажешь, Рупрехт?
Гном многозначительно погладил бороду и сказал:
— Нельзя нам сейчас разлучаться. Мало ли что может случиться? Когда мы вместе, нас просто так не возьмёшь, а порознь — передушат, как котят…
— Да ведь там опасно, понимаете вы или нет?! — начал сердиться Вольфгер. — Оборони Бог, окажемся между двумя отрядами — раздавят ведь как орех, и даже не заметят!
— А мы не окажемся! Голова нам на что дадена? Не только чтобы шлем носить, ей иногда и думать полагается! — ядовито возразил гном.
— Ну-у… Раз думать, то конечно. Тогда я спокоен, ведь ты с нами! — отпарировал Вольфгер.
Гном начал багроветь и уже раскрыл рот для продуманного, изысканного оскорбления, но его прервал монах:
— Дети мои, не ссорьтесь. Вольфгер, ты не прав. Подумай, что будет с нами, если из отряда уйдут два лучших бойца.
Вольфгер уронил руки на стол и выдохнул:
— Ну, хорошо, будь по-вашему, поедем вместе. Тогда собирайтесь, завтра на рассвете мы должны покинуть Мюльхаузен.
До Франкенхаузена маленький отряд добирался весь день, и достиг окраины городка уже в ранних весенних сумерках. Улицы, по которым они ехали, были совершенно безлюдными.
— Что у них тут, чума, что ли, прошла? — с опаской спросил Рупрехт, — где все? Почему людей не видно? Даже собаки не лают…
— Попрятались, наверное, сидят по погребам, — ответил Вольфгер, — а может, в лес подались, от греха подальше. Наверняка до них дошли слухи о грядущей битве. Кто бы её ни выиграл, мирные жители всё равно останутся внакладе, и они это отлично знают. Им, считай, ещё повезёт, если город не сожгут, а только разграбят…
— Что будем делать? — деловито спросил Карл. — Будем искать место для ночлега или сразу поедем к Мюнцеру?
— Пожалуй, остановимся на ночлег, — подумав, решил Вольфгер, — отдохнём, приведём себя в порядок, а уж завтра с утра начнём поиски. Надеюсь, до этого времени ему не придёт в голову уехать куда-нибудь ещё.
Отец Иона не участвовал в разговоре. Весь день он неважно себя чувствовал, потирал грудь и морщился. Вольфгер с тревогой поглядывал на старика.
— А где же мы будем ночевать? — поинтересовалась Ута, — здесь, поди, и постоялого двора нет…
— Зайдём в любой брошенный дом, — пожал плечами Вольфгер, — всё равно, в какой, лишь бы крыша над головой была. Думаю, хозяева на нас не обидятся, если вернутся и обнаружит свой дом занятым, ну, а если обидятся, заплатим им за постой.
— Не вернутся, — со знанием дела объявил Рупрехт, который уже успел осмотреть ближайший двор и даже сунуть нос в дом, — уехали не торопясь, вещи вывезли подчистую, дрова и сено — и те забрали и пол подмели, ни щепочки, ни соломинки…
— А чем же мы печь топить будем? — не унималась Ута, — надо ужин приготовить, есть ужасно хочется.
— Дерева кругом полно! — беспечно сказал Рупрехт, — можно, например, забор разломать. Колодец здесь недалеко, я видел.
— Ну, что ж, устраиваемся, — облегчённо сказал Вольфгер. — Но спать будем по очереди. Кто хочет первым дежурить?
Утро следующего дня выдалось холодным и туманным. Волглая сырость сочилась в щели нетопленого дома, забиралась под одежду, разгоняя сладкий утренний сон.
Вольфгер проснулся, размял затёкшие от сна на полу руки и ноги и огляделся. Ута и Алаэтэль лежали в разных углах комнаты, укрывшись плащами, гном похрапывал, раскинув руки, отец Иона полусидел с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене. Карла не было видно.
Стараясь не шуметь, Вольфгер вышел во двор. К нему подошёл оборотень.
— Доброе утро, господин барон.
— Доброе утро, Карл, — кивнул Вольфгер, пряча в кулак зевок и ёжась от холода, — всё спокойно?
— Вроде да, с рассвета тихо, как на погосте, по улице никто не проходил. Нам пора идти?
— Да, Карл, давай поторопимся. Вдруг Трухзес решит дать сражение сегодня?
— Завтракать будем?
— Потом, сейчас не до еды. Пойдём, разбудим монаха и отправимся на поиски Мюнцера.
Вольфгер вернулся в дом, нагнулся над отцом Ионой и положил руку ему на плечо.
— Отец мой…
Монах открыл глаза.
— Просыпайся, отец мой, нам надо найти Мюнцера и побыстрее исчезнуть из этого города.
Отец Иона болезненно сморщился:
— Вот что, Вольфгер… сынок… Ты иди… вместе с Карлом… А я лучше полежу здесь, хорошо? А ты потом мне всё расскажешь…
Вольфгер нахмурился:
— Тебе нехорошо?
— Так… Ничего особенного… Ты не беспокойся… Не думай обо мне… Идите…
Вольфгер пригляделся и увидел, что за ночь лицо старого монаха посерело, глаза запали, а губы приобрели синеватый оттенок.
— Ута, — позвал он, — посмотри, что с отцом Ионой, он даже говорит с трудом.
Ута выбралась из-под плаща, присела возле монаха и взяла его за запястье. Вольфгера болезненно кольнул вид исхудавшей старческой кисти с безвольно распущенными пальцами.
— Говорю же, со мной всё в порядке! — попытался повысить голос отец Иона и тут же схватился за грудь.
Ута порылась в своём мешке, отлила из склянки в кубок какое-то снадобье, развела водой и дала монаху. Отец Иона выпил и закрыл глаза. Вольфгер поймал взгляд Уты и кивнул на дверь. Они вышли на крыльцо.
— Что с ним? — спросил Вольфгер.
— По-моему, что-то с сердцем.
— Это опасно?
— В его возрасте всё опасно, — вздохнула девушка, — мы с Алаэтэлью сделаем всё, что сможем, но…
— Он не умрёт, пока мы ищем Мюнцера? Что-то он совсем неважно выглядит.
— Ответ на этот вопрос знает только Господь, могу только сказать, что в данный момент он не умирает.
Вольфгер обратил внимание, что после того, как на Броккене Ута была лишена дара ведьмы, она стала упоминать имя Бога, чего не делала никогда раньше.
— Ох, как мне не хочется идти… — пробормотал барон, — но надо, надо! Дьявольщина!
— От того, что ты будешь сидеть рядом с отцом Ионой, ничего не изменится, ты всё равно не сможешь помочь ему. Делай что должно, и будь что будет, — непривычно жёстко сказала Ута.