Франц считал, что рыцарское сословие — цвет империи, и всегда грудью вставал на защиту его интересов, привечал слабых и обездоленных. В его замках Зиккинген, Ландштуль и Эбернбург вечно жили какие-то обедневшие рыцари, их жёны, дети…. Я ему тогда говорил: «Франц, что ты с ними возишься? Твои замки превращаются в богадельню!» А он только смеялся…. Эти замки так и называли: «убежища справедливости», да….
Зиккинген сражался под знамёнами императора Максимилиана, а когда тот скончался, вложил свои боевые перчатки в руки императору Карлу, принеся тем самым ему вассальную присягу. Кстати, говорят, что именно Зиккинген немало содействовал восхождению на трон Священной римской империи Карла Испанского, о чём впоследствии сильно жалел.
Став императором, Карл отблагодарил Зиккингена, но по-своему. Он назначил его имперским советником и камергером, только все эти пышные титулы, в сущности, ничего не значили и не приносили доходов. Карлу нужен был Зиккинген-военачальник, ведь, несмотря на Имперскую реформу, Максимилиану так и не удалось создать в Германии полноценную армию, так что в случае войн ему постоянно приходилось вербовать ландскнехтов, а командовать наёмниками может не всякий. Зиккинген — мог.
— Выходит, что постоянной армии не было и у Карла? — спросил Вольфгер, — я подал в отставку ещё при Максимилиане.
— Конечно, не было, это слишком дорого, а денежные сундуки империи давно показывают дно. Нынешний император предпочитает обходиться ландскнехтами и ополченцами. После окончания войны их распускают, и они пополняют шайки разбойников, рыщущих по лесным дорогам.
— Вы много сражались рука об руку с Зиккингеном?
— И да, и нет: во всяких мелких делах много, а в крупных походах, кроме Рыцарского восстания, только в одном, его ещё называют Французским походом. Но зато это было славное дельце!
Тогда императору удалось собрать целую армию — двадцать тысяч наёмников! Конечно, в одиночку командовать таким количеством отборных головорезов не мог даже Франц, поэтому он и позвал на войну нас, рыцарей, которых лично знал, и в чьей доблести был уверен. У каждого из нас был свой отряд, а высшее командование он поделил с графом Нассауским.
Мы вторглись во Францию, но с самого начала всё пошло наперекосяк. Французы сопротивлялись как бешеные, с тяжёлыми боями мы смогли дойти всего-навсего до Мезьера.
Тот поход вообще оказался каким-то несчастливым — снабжение с самого начала было из рук вон плохим, ну, и, ясное дело, вскоре начался голод, потому что мы наступали по разорённым местам. Французы, отступая, уносили с собой всё, что могли, а дома сжигали. Потом пришли обычные лагерные хвори — лихорадка, кровавый понос, а кое-где даже чума. Ландскнехты стали роптать, армия таяла прямо на глазах. А тут ещё Франциск I, умело маневрируя своей небольшой армией, наносил нам один удар за другим. Делать нечего, пришлось возвращаться, несолёно хлебавши.
Надо сказать, что именно после провала Французского похода император Карл разочаровался в своём военачальнике, и Франц это вскоре почувствовал.
Я уже говорил, что Франц всегда горой стоял за рыцарское сословие, а кто виноват в обнищании рыцарства? Купцы — все эти Фуггеры, Вельзеры и прочие — курфюрсты и монастыри — вот три ненасытные пиявицы, сосущие кровь из всех, от простого крестьянина до знатного господина. Конечно, в унижении рыцарского сословия свою роль сыграл и «всеобщий и вечный королевский земский мир», принятый на имперском сейме в Вормсе под давлением князей-курфюрстов. Этот мир был выгоден купцам, князьям да монахам, а рыцари, к примеру, потеряли возможность разрешать свои споры войной или честным поединком, как это водилось исстари. Нам объяснили, что войны, видите ли, слишком разорительны…
Искать правду в имперском суде? Ха! Законники — те же попы, они вытянут все твои денежки, но ничем не помогут.
Рыцарское сословие гибло прямо на глазах. И вот тогда Франц, ощутив холодность императора, почувствовал себя свободным от государственных дел и решил взять борьбу за восстановление прав рыцарства в свои руки.
Конечно, один он не мог сделать ничего, Францу нужна была поддержка. Сначала он попытался заручиться помощью лютеран.
Ещё давно, сразу после того, как Папа отлучил Лютера от церкви, Зиккинген через фон Гуттена предложил ему военную защиту от инквизиции и вообще от Рима. Но для этого Лютер должен был переехать из Виттенберга в замок Эбернбург, который принадлежал фон Зиккингену. Франц надеялся, что сторонники Лютера потянутся за своим вождём и станут основой новой армии, армии фон Зиккингена. Однако Лютер разгадал планы Франца, отказался и тем предал его.
— Простите? — переспросил Вольфгер, — я правильно расслышал, вы изволили сказать: «предал»?
— Именно, именно так я и сказал: «предал»! — с нажимом повторил Фюрстенберг. — Судите сами: Лютер раздумывал целых полтора месяца, а потом отказался от защиты под тем предлогом, что, дескать, он и его учение против насилия и кровопролития!
— Но, господин барон, — вежливо возразил Вольфгер, — я вовсе не собираюсь защищать Лютера, однако напомню вам французскую пословицу: «Предают только свои!» Разве Лютер из рыцарей? По-моему, он происхождения самого подлого, сын углекопа. Что у него может быть общего с рыцарством?
— Вы читали трактаты Лютера? — спросил Фюрстенберг.
— Конечно, нет! — высокомерно ответил Вольфгер, — я рыцарь, а не монах!
— Я, признаться, тоже не читал, хотя грамоте и обучен, — миролюбиво поднял руки, показывая, что сдаётся, старый барон, — но мне объяснял фон Гуттен. Этот-то не пропускал ни одной книжки, любил печатное слово, как крыса сыр, да и сам всё время марал бумагу.
Так вот, Ульрих фон Гуттен учил, что Лютер стоит за реформу католической церкви, да такую, что у нас дух захватывало. Монастыри — распустить, церковную десятину отменить, приходских священников выбирает община, иконы, почитание святых — долой, да я сейчас всего и не помню. Но главное, Лютер считал, что реформа церкви должна идти сверху, её должны были проводить курфюрсты под рукой императора. А на деле выходило наоборот: крестьяне, не дожидаясь милостивого приказа князей, сами расправлялись с попами да монахами. Если бы Лютер тогда встал под наши знамёна, за ним пошла вся страна, и мы бы победили. Но Лютер испугался крестьянского бунта и отказался. Поэтому я и говорю, что он предал нас.
— Теперь я понял вашу мысль, — сказал Вольфгер, — продолжайте, прошу вас, всё, что вы рассказываете, необычайно интересно.
— Да… Что же было дальше? — спросил сам себя Фюрстенберг.
Старый барон так разволновался, что отшвырнул шкуры, вскочил с кресла и начал мерять спальню широким шагом — от стены до стены. При этом полы халата время от времени распахивались, но он не обращал внимания на такие мелочи.
— Когда Франц и Гуттен поняли, что с Лютером у них ничего не получилось, они решили зайти с другой стороны и собрали в Ландау что-то вроде рейхстага или, как говорят поляки, сейма имперских рыцарей. Я был там и всё видел своими глазами.
Надо сказать, что рыцари были страшно возмущены и рассержены поведением императора. Всем давно стоял поперёк горла произвол коронного правосудия, корысть курфюрстов и алчность духовенства, многие были недовольны постановлением Вормсского рейхстага, объявившего Лютера вне закона, потому что видели выход из тупика в реформировании церкви по Лютеру, да только не знали, что сам Лютер, заваривший кашу, предпочёл отсидеться в кустах.
Кричали, спорили, пару раз дело доходило даже до поединков, но, в конце концов, Зиккинген добился своего — рыцари заключили союз и подписали документ, который назывался «Братским соглашением». Это был великий день — 13 августа 1522 года…
Все рыцари, подписавшие «Братское соглашение», обязаны были оказывать друг другу военную помощь, а для разрешения споров и ссор между ними устанавливался рыцарский третейский суд, имперские же суды над рыцарями были не властны. Подписывать соглашение могли не только рыцари, но и князья, даже целые города, а вот духовенству туда хода не было. Союз заключили на шесть лет, для управления им выбрали комитет из 12 рыцарей, а его главой, понятно, стал Франц. Это было справедливо: ведь это он всё придумал, он собрал рыцарей, он вёл собрания, и только текст соглашения написал Гуттен.
И вот Союз создан, теперь империя должна узнать о появлении новой силы. Но как? И тогда Зиккинген и Гуттен избрали рискованный способ — военный поход. Гуттен лил в уши Францу льстивый яд, что, дескать, если Лютер решил остаться в стороне, то и Бог ему судья! Теперь во главе Реформации должен встать совсем другой человек — военный вождь — опытный, бесстрашный, бескорыстный, словом, он, Франц фон Зиккинген. Ну, в самом деле, кто такой Лютер? Толстый монах… А Франц — рыцарь, за ним без колебаний пойдут в бой и пахари, и ремесленники, и студиозусы…
Гуттен написал обращение к войскам, в котором объяснял, что будущий поход направлен исключительно против врагов Реформации — епископов и попов. Он придумал даже название для его участников: «Рыцари креста против врагов Евангелия». Целью похода был объявлен Трир. У нас было пятнадцать тысяч солдат, из которых пять тысяч конных.
— Трир? А почему именно Трир? — удивился Вольфгер.
— Да потому, что Трирский курфюрст и архиепископ Ричард фон Грейффенклау-Фольратс был личным врагом Зиккингена, — вздохнул старый барон, опять усаживаясь в кресло. — Не знаю уж, что послужило причиной вражды, но тянулась она много лет, а Франц своих долгов не забывал никогда. Особенно таких.
К тому же, этот самый Грейффенклау-Фольратс был ярым папистом и люто ненавидел сторонников Реформации. Ну, и наконец, Франц считал, что Трирский курфюрст — самый слабый из всех его врагов, и он сможет с ним легко разделаться. Францу, во что бы то ни стало, была нужна победа. Но он жестоко просчитался. Впрочем, тогда мы все просчитались…
Франц убеждал нас, что Трирского курфюрста удастся застигнуть врасплох, город не гот