В башенке на каменной скамье развалился мужик в бараньем тулупе. На его обрюзгшей, щетинистой роже было разлито блаженство. Мужик жрал. Перед ним были разложены хлеб и мясо, а рядом стояла бутыль. Несмотря на сильный ветер, в башенке воняло плохо выделанной овечьей шерстью и немытым человеческим телом.
Вольфгер мельком глянул в лицо часового, и в его памяти тут же всплыли седые, окровавленные волосы, вмёрзшие в снег.
Что было дальше, барон точно не помнил. Его сознание заволокло багровой мутью, он закричал и с какой-то запредельной силой и злобой вцепился в горло часового, ломая его кадык. Мужик захрипел, пару раз дёрнулся и обмяк, но Вольфгер не отпускал мертвеца, продолжая давить на его жирную шею.
— Отпусти его, — проник в сознание барона голос гнома, — ты ему мало что голову не оторвал, с ним уже всё…
Вольфгер не обратил внимания на то, что в минуту опасности обычно вежливый гном перешёл на «ты».
Барон с трудом расцепил сведённые судорогой пальцы и начал оттирать их снегом. Гном быстро обшарил башенку. Его добычей стал скверно откованный меч, охотничий нож и арбалет с полудюжиной болтов. Арбалету гном особенно обрадовался.
— Добротная работа, настоящее боевое оружие! Но как запущено! Тьфу! Руки бы оторвать тому, кто… Впрочем, он своё уже получил. Ну-ка, попробуем!
Гном наложил болт на ложе, повернул рычаг, стальная тетива заскрипела, и болт лёг на своё место.
— Отлично! — довольно сказал Рупрехт, — вот оружие по мне, не то, что эта железная кочерга, — он презрительно кивнул на меч, валявшийся на скамье. — О, да тут кое-что съедобное осталось, может, подкрепимся?
— Я не могу, доедать после этой твари… — покачал головой Вольфгер.
— Это же обычная еда! Что в ней такого? Впрочем, не хочешь — не надо. Ну хоть глотни, тут что-то крепкое, на морозе — самое то.
Вольфгер взял бутыль, недоверчиво понюхал и, преодолевая отвращение, глотнул. В бутыли была сивуха. Вонючая, но крепкая. То, что надо.
— Второй часовой — мой, — с ноткой ревности объявил гном. — Надо арбалет опробовать. Эльза, веди.
Они подобрались к очередному повороту стены, и Вольфгер осторожно выглянул из-за угла. Второй часовой оказался осторожнее первого. Он не сидел в башенке, а ходил по стене, время от времени заглядывая вниз. На поясе у него висели длинный кинжал и сигнальный рог. Часовой был готов поднять тревогу в любую минуту.
Гном лёг в тень наружных зубцов стены и бесшумно пополз. Вольфгер пытался следить за Рупрехтом, но вскоре потерял его из виду в снежной круговерти, перемешанной с утренними тенями.
Внезапно гном появился за спиной часового и громко окликнул его:
— Эй, ты!
Разбойник стремительно обернулся, хватаясь за кинжал, но захрипел и грохнулся на спину, в агонии загребая руками и ногами. Из переносицы у него торчало оперение арбалетного болта.
Вольфгер выскочил из-за угла, подбежал к гному и заорал на него:
— Ты что вытворяешь, ненормальный? А если бы он успел тебя кинжалом пырнуть, а?
— Так не успел же, — пожал плечами Рупрехт, — а в спину я даже разбойникам не стреляю.
— Боги, за какие прегрешения вы послали мне этого твердолобого гнома? — пробормотал Вольфгер. — Что я такого сделал?
— Ладно, не ворчи, — примирительно сказал Рупрехт, — начало положено, двое мерзавцев уже получили своё, это главное. Кое-какое оружие у нас теперь есть, пора идти дальше. Эльза, скажи, чтобы спуститься со стены, нужно идти обратно?
— Нет, здесь есть другая лестница, идите за мной, я покажу.
Лестница, действительно, оказалась рядом, но без Эльзы барон и гном её бы не заметили, поскольку она не выступала над внутренним бортиком стены.
Оказавшись на земле, девочка тихо спросила:
— Теперь куда, господа рыцари?
— Теперь нам бы нужно вернуть свои вещи, — ответил гном, — ты не знаешь, где они могли бы быть?
— Наверное, в покоях матери-аббатисы, где же им ещё быть? Больше негде…
— Ты можешь отвести нас туда? Покои не заперты?
— В монастыре нет замков, — ответила Эльза, — пойдёмте, только чур я первая.
Они шли по территории монастыря, и Вольфгеру казалось, что их ведёт не обычная девочка, худенький и несчастный ребёнок, а демон мести — холодный, безжалостный и беззвучный, как ночной кошмар.
Внезапно Эльза, свернувшая за угол какого-то строения, резко отшатнулась и упёрлась ручками в грудь Вольфгера.
— Дальше нельзя, — прошептала она, — там!
— Что там?
— Там разбойник. Стоит…
— Один?
— Я видела одного…
— Этого попробуем взять живым и допросить, — сказал барон.
Он половчее перехватил охотничий нож часового и выглянул из-за угла. Перед ним лежала маленькая площадь, на другой стороне которой виднелся дом с освещёнными окнами, по-видимому, трапезная. Оттуда доносились пьяные крики. Посередине площади выделялась засыпанная снегом клумба, в которую было вкопано распятие с фигурой Христа. Перед распятием стоял вдребезги пьяный человек в распахнутом полушубке и, качаясь, мочился на него. Он был так увлечён своим занятием, что не услышал шагов Вольфгера у себя за спиной.
Разбойник задушенно ахнул, когда почувствовал у горла холодное и острое лезвие ножа.
— Ты кто такой? Ты это чего? — прохрипел он, не делая попытки вырваться, потому что чувствовал, как по шее бежит струйка крови от пореза.
— Я-то? — усмехнулся за спиной незнакомец. — Ну, считай, что я твоя смерть. Иди вперёд, и не вздумай дёргаться. И спаси тебя Господь орать. Понял?
— Понял, понял… Не убивайте!
Они зашли за стену трапезной, Вольфгер убрал нож, дёрнул полушубок за воротник, спустив его с плеч разбойника и, таким образом, лишив его возможности шевелить руками, и повернул лицом к себе. Он увидел белые от ужаса глаза и дрожащие губы невзрачного человечка.
— Ты?.. — изумлённо пробормотал он, — как же это ты выбрался? А ведь я говорил…
— Заткнись! — пнул его ногой в голень Вольфгер.
Человек взвизгнул и замолк.
— Кто вы такие? — спросил барон.
— Мы-то? — Да мы-то известно кто. Мы — перекрещенцы.
— Перекрещенцы? А, понял, анабаптисты…
— Ну да, вроде так нас называют, ну те, которые образованные.
— Сколько вас?
— Дюжина… Десять вон там, — мужик кивнул на трапезную, — и двое часовых на стенах. И ещё дюжина утром вернуться должна.
— Вернуться? Откуда? А ну, отвечай, живо!
— Дык за пропитанием они уехали, и пастор наш, отец Штюбнер, значить, с ними. Раньше-то мы продукты в одной деревне брали, ну, той, что рядом с монастырём, а крестьяне взяли, да и сбежали. Все пожитки свои собрали, и сбежали, значить, чтобы не платить оброк. А другие деревни далеко, вот и приходится теперь надолго уезжать…
— Поня-я-ятно, — протянул Вольфгер. — Теперь скажи-ка мне вот что: монахинь кто убил?
— Дык, мы же их и того… По приказу отца Штюбнера.
— За что?
— Вам бы отца Штюбнера послушать… По его выходит так, что светопреставление скоро. А монастыри есть семя греховное, диавольское, и тот, кто монаха порешит, значить, душу свою спасёт от пламени адского…
— А шестерых монахинь зачем оставили?
— Дык, эта… перекрещать их будем в истинную веру! — заржал мужик, потом вдруг забулькал, захрипел, и мягко завалился под ноги Вольфгера, который не выдержал и ударил его ножом в сердце.
— Осталось девять, — невозмутимо заметил гном, отпихнув носком сапога сведённую предсмертной судорогой руку разбойника. В руке была горсть подтаявшего снега.
— Всё равно, многовато, — ответил Вольфгер. — Может, устроим засаду у трапезной? Должны же они выходить до ветру? Будем их резать по одному.
— Не выйдет, — помотал головой гном. — Одного, ну, двоих, мы тихонько прикончим, а потом остальные поднимут тревогу и все вместе вывалятся на улицу. Не отбиться нам. Но у меня есть идея получше, только бы до своего мешка добраться!
— А что за идея?
— Увидишь! — таинственно сказал гном, — Эльза, пошли в покои аббатисы.
Войдя в дормиторий[74] и закрыв за собой дверь, Рупрехт засветил коптилку и огляделся.
Перед ними лежало пустое, неуютное помещение без мебели, пол которого был засыпан соломой.
— Куда дальше? — спросил он у Эльзы.
— Это комната, где спали сёстры, справа лестница на хоры, а нам вон туда.
Недлинный коридор привёл их в келью аббатисы. Простая кровать, шкаф для одежды, стол, распятие на стене, перед ним деревянная подставка, покрытая вытертым ковриком, на которую она вставала на колени, когда молилась, вот и всё убранство.
В углу кельи были свалены вещи барона и гнома.
— Смотри, Вольфгер, вот твой меч и кинжал! Целёхоньки! — радостно воскликнул Рупрехт, — а вот и мой мешочек. Ну-ка поглядим, не совал ли в него кто-нибудь свои грязные, загребущие лапы?
Гном развязал мешок и стал перебирать его содержимое. Наконец он выудил какой-то свёрток, бережно положил его на стол и развернул несколько слоёв ткани. Вольфгер нагнулся и при тусклом свете коптилки увидел два шара, изготовленных из тусклого зелёного стекла. Каждый был размером с кулак Карла.
— Что это за штуковины?
— А это как раз и есть то, что поможет нам покончить с разбойниками, — весело сказал Рупрехт, завязывая мешок. — Скоро сам всё увидишь.
— Какие красивые… — прошептала Эльза, осторожно поглаживая шар.
— Смотри, чтобы на пол не скатились, — поспешно предупредил её гном, — а то, знаешь… Мне нужна верёвка. Можно её здесь найти?
— Длинная? — спросила девочка, не отрывая заворожённого взгляда от блестящего стекла.
— Чем длиннее, тем лучше!
Эльза вздохнула, с трудом оторвалась от необычной игрушки, прошла вглубь кельи и вытащила из шкафа нечто, похожее на верёвку.
— Вот, запасная подпояска матушки, — сказала она, — подойдёт?
— Пожалуй, подойдёт, — сказал гном, прикидывая её длину на руке. — Теперь пошли к трапезной! Там, внутри, какие-нибудь перегородки есть? — спросил он у Эльзы.