— А ты что не охотишься, Вольфгер?
— Ты же знаешь, не люблю я охоту, — отмахнулся Вольфгер. — Так, пару раз из вежливости съездил, когда комендант особенно настаивал. Тут и так охотников больше, чем дичи. Без меня обойдутся.
— Ну, хорошо, оставим охоту. Скажи мне, сын мой, что мы будем делать дальше? Как ты считаешь, теперь-то наша миссия завершена?
— Домой хочешь? — улыбнулся Вольфгер, — понимаю, сам хочу, ночами наш Альтенберг снится, замковый лес, озеро с ундиной… Не знаю, что тебе и сказать. Ты сам-то как думаешь?
— Да я уже всю голову сломал, — с досадой ответил монах, — ничего толкового придумать не могу. Получается, всё зря… Курфюрст Альбрехт — не кто-нибудь, кардинал — только пожимает плечами. Уж как на Лютера надеялись, а, вышло тоже напрасно. Что же теперь делать? У кого совета просить? Не в Рим же ехать?
— Нет, в Рим мы не поедем, — покачал головой Вольфгер, — ещё посчитают нас еретиками и на костёр отправят! Я, конечно, не Ян Гус, да и ты тоже, но гореть у столба мне что-то неохота. А Лютер… Знаешь, мне кажется он смертельно боится.
— Лютер, боится? Чего?
— Ну, подумай сам: простой монах из крестьян, человек, которого никто не знал, взял и написал свои тезисы против индульгенции. Сначала, как я понимаю, он рассчитывал на обычный теологический диспут, которых в церковном мире ежегодно бывают десятки, если не сотни. О них никто не знает, кроме их участников, они как разгораются, так и гаснут. Вот и в Риме подумали, что имеют дело с обычным полоумным монахом, одуревшим от воздержания, постов и чтения сочинений отцов церкви. А получилось так, что эти тезисы подняли на дыбы всю страну. Жалкий ручеёк неожиданно разбух и превратился в мощный поток, сносящий на своём пути берега, мосты и плотины. В одночасье рухнуло здание католической церкви, которое создавалось веками. Лютер рассчитывал, что на смену одному порядку, по его мнению, неправильному, придёт другой порядок, правильный, честный, такой, как заповедано в Евангелии. А что вышло? Бунт и война. Лютер полагал, что реформация церкви пойдёт под управлением императора и курфюрстов, князей и землевладельцев. А вместо этого крестьяне стали жечь монастыри, убивать монахов и своих господ.
Мы разгромили только одну банду анабаптистов, но, похоже, в стране их сотни, а что начнётся весной, когда сойдёт снег и просохнут дороги, я и подумать боюсь. Иегуда бен Цви был прав: грядёт война всех против всех, то есть самая страшная, кровавая и беспощадная война, в которой брат пойдёт на брата, а отец на сына. И Лютер винит в этом себя и свои трактаты. А тут ещё мы с вестями о грядущем конце света. А что если действительно светопреставление кара за Реформацию?! Не знаю, как Лютер выносит на душе этакую тяжесть.
— Понимаю, — вздохнул отец Иона.
Он нашарил на полу Библию и прочитал:
И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время.
И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своём.
И сказал господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов, и птиц небесных истреблю; ибо я раскаялся, что создал их
Ной же обрёл благодать пред очами Господа.[89]
Отец Иона замолчал, молчал и Вольфгер, поражённый мрачной красотой и величием древних слов.
— Где же нам найти воистину праведного? — наконец спросил монах, — а, Вольфгер? Может быть, ему, а не богословам и князьям церкви откроется истина?
— Не надо искать истинно праведного, — тихо сказал барон.
— Не надо? Почему?
— Потому что истинно праведный и так среди нас, — убеждённо ответил Вольфгер
— Что ты такое говоришь, сын мой?! Остерегись богохульствовать! — повысил голос отец Иона. — Кто же он, по-твоему?
— Ты.
— Я? Да ты что?!! — почти закричал монах, привставая с кресла.
— Тихо, тихо, не волнуйся ты так, — сказал Вольфгер, усаживая старика обратно в кресло и укрывая сползшей с колен медвежьей шкурой. — Ну, посуди сам: кто шёл к людям с верой и молитвой, облегчая их горести, исцеляя и успокаивая? Ты? Ты. Кто чувствовал в храме Божью Благодать? Ты? Ты. Сколько людей мы ни спрашивали, никто, слышишь, никто, кроме тебя — от кардинала и доктора теологии до простого приходского священника — не чувствовал снисхождения на них Божьей Благодати. А ты чувствовал. Да и поход наш состоялся по твоему слову. И вовсе не потому, что именно ты так уж боишься страшного суда. Ты больше не можешь помогать людям, крестьянам, живущим близ замка, вот что тебя по-настоящему страшит. Всем наплевать, а ты, уже немолодой человек, ринулся в странствие. Так кто воистину свят?
— Ты и взаправду так думаешь, сынок? — дрожащим голосом спросил монах.
— Конечно, а разве я тебе когда-нибудь лгал? — твёрдо глядя старику в глаза, сказал Вольфгер.
— Благослови тебя Господь, — выдохнул монах, смахнув набежавшую старческую слезу. — Но на самом-то деле ты заблуждаешься: я всего лишь недостойный и грешный человек, никакой святости во мне нет и в помине. Дай-ка мне руку…
Вольфгер осторожно вложил ладонь в руку своего старого учителя, безвольно лежащую поверх шкуры, и почувствовал слабое пожатие.
— А теперь иди, — сказал отец Иона, — мне, пожалуй, будет над чем подумать. Приходи завтра, только не с самого утра, а то я что-то полюбил долго спать. Да, знаешь что? Скажи, чтобы подогрели для меня кувшинчик хорошего красного вина. Оказывается, я не пил вина с того момента, как меня ранили. Представляешь, Вольфгер?! Две недели без вина!
— Слава Иисусу! — облегчённо сказал барон, — теперь-то я точно знаю: ты идёшь на поправку! Я, пожалуй, попрошу, чтобы с вином тебе принесли свежего хлеба и ломоть ветчины, а?
Отец Иона улыбнулся и кивнул.
— Вольфгер, можно к тебе? — в комнату заглянул улыбающийся гном.
— Входи, Рупрехт, что-то тебя давно не было видно. Где пропадал? Небось, со Штюбнером в кости играл на его кандалы?
— С кем? — удивился гном, — А-а-а, с этим… Нет, конечно. Я тут… Э-э-э… Ну, в общем…
— Что «в общем»? — насторожился Вольфгер, — давай уж рассказывай, не мямли.
— Ну, понимаешь, Вольфгер, — сказал гном, усаживаясь на табурет, — я тут немного помог коменданту, внёс кое-какие улучшения в лафеты крепостных пушек, ну, он меня и отблагодарил.
— Могу себе представить благодарность нашего коменданта, — усмехнулся барон, — что, разрешил в караул сходить?
— Да ну тебя! — притворно обиделся гном и шмыгнул носом, — в какой ещё караул?! Он мне ключи отдал от лаборатории алхимика, вот! Понимаешь, оказывается, в замке раньше жил алхимик, ну, и у него была своя лаборатория. Куда этот алхимик делся, я не знаю, но лаборатория целёхонька и неплохо оборудована, есть даже два атанора и «пеликан»…[90] Только пыльно там очень было. Ну, это ничего, я уже всё прибрал.
— Скажи, Рупрехт, а ты в лаборатории пятен на потолке или стенах не видел? — с невинным видом осведомился Вольфгер.
— Каких пятен? — удивился гном.
— Ну, разных… Может быть одно большое, а могут быть этакие мелкие брызги.
— Нет, не видел. А причём тут какие-то пятна? А… А-пчхи!
— Как причём? Ты же интересовался судьбой предыдущего хозяина лаборатории, так вот, пятна — это всё, что могло от него остаться. Обычная судьба алхимика.
Гном надулся, покраснел, исподлобья посмотрел на Вольфгера, потом не выдержал и визгливо захихикал, раскачиваясь на табурете.
— И в кого ты такой ехидный уродился, а? — спросил он, вытирая выступившие на глазах слёзы. — Не было там никакого взрыва, всё стоит на своих местах, даже посуда расставлена по размеру, алхимик, видно, был большим аккуратистом.
— Тогда остаётся одно, — невозмутимо продолжал Вольфгер, — твоего алхимика сожгли на костре. Может, наш комендант, простая душа, и сжёг.
— Как это? — спросил гном и снова чихнул.
— Ну, как? Заподозрили в чёрной магии, передали отцам инквизиторам, а у тех разговор короткий… Ты смотри, с Берлепшем не откровенничай, а то кто его знает… Кстати, чего это ты чихаешь? Где простудился?
— Да в лаборатории этой, — гнусаво ответил гном, — она же в подвале, а там холодно и сыро, вот и простыл… Но шутки шутками, а простуда простудой. Знаешь, Вольфгер, а ведь, пожалуй, ты прав, надо бы мне за языком своим длинным последить.
— Вот! Хвала Создателю! Наконец-то! — картинно воздел руки Вольфгер.
— Да ведь я же не спорю, — миролюбиво отмахнулся гном, — но, вообще-то, я к тебе, Вольфгер по делу. Дай мне на время свою книгу.
— Какую книгу? — притворно удивился барон.
— У тебя что, много книг? — немедленно отомстил ему гном, — а я и не знал! Ну, ладно-ладно, ты не Лютер, не притворяйся, ты знаешь, о какой книге идёт речь. О той, что ты купил у этого, как его, Иегуды бен Цви. Ты ещё давал мне её читать на барке.
— А зачем она тебе?
— Да, понимаешь, описан там один ритуал… Хочу попробовать Врата открыть.
— Ты что, спятил, гноме?! — вытаращил глаза Вольфгер. — Никак забыл, что осталось от дома колдуна-недоучки в Дрездене, а? Ну, так я напомню: яма! Яма, полная какого-то нехорошего дыма. А самого колдуна разнесло в клочья! Ты что, хочешь, чтобы от замка осталась кучка оплавленных камней? Не дам, и не проси!
— Ну-у, Вольфгер, — заныл гном, — ну чего ты… Сравниваешь какого-то колдунишку с настоящим учёным! Обидно даже… У меня всё будет как по маслу, вот увидишь! Никакой опасности! Я уже всё приготовил, нужна только книга, сегодня ночью можно было бы и попробовать.
— Да на что тебе Врата?
— Как на что? Эльфийку отправим обратно.
— Разве она тебе мешает?
— Мне-то как раз не мешает, но ты вокруг посмотри: в замке из-за неё скоро друг друга резать начнут, а она ходит и всем мило улыбается. Вот помяни моё слово, не кончится это добром! И потом, мы же обещали отправить её обратно.