[2640], епископ Орлеанский заявлял, что «религиозный праздник, учрежденный в этом городе в память о его освобождении Жанной д’Арк» отныне вновь будет отмечаться[2641], и подробным образом описывал программу торжеств, разработанную префектом «в согласии» с самим Бернье.
Со своей стороны городские власти делали все возможное, чтобы превратить 8 мая 1803 г. в светский праздник, который они именовали в переписке «публичной», «гражданской» и даже «муниципальной» церемонией[2642]. По их настоянию в программу был включен военный парад[2643], а мэр Орлеана должен был лично позаботиться об организации открытия памятника «Жанна д’Арк в сражении» работы парижского скульптора Эдме Гуа-младшего[2644].
Тем не менее, как и задумывал епископ Бернье, праздник 1803 г. получился, скорее, религиозным по своему содержанию. Именно так описывал его Сильвен Руссо, отмечавший, что никогда раньше он не присутствовал на столь выдающейся церемонии[2645]. Торжества начинались в 7 часов утра «большой мессой» (la grande Messe) в соборе св. Креста, продолжались процессией, в которой принимал участие «весь клир города и окрестных приходов» (tout le clergé de la ville et des paroisses des environs de la ville), и заканчивались поздно вечером иллюминацией и фейерверками. Оратора, произносившего панегирик в честь Жанны д’Арк, в этот год назначил сам епископ, и префект признал за ним данное право[2646].
Точно так же, насколько можно судить по «Дневнику» Сильвена Руссо, проходил праздник и в 1804 г.[2647] Автор особо подчеркивал, что торжества проводились «в честь Орлеанской Девы» (en Ihonneur de la pucelle dorleans)[2648], ее именем они назывались как в официальных документах (например, в опубликованной заранее программе[2649]), так и в переписке местных чиновников[2650]. Подобное положение дел, когда светские и церковные власти делили между собой заботы об организации дня 8 мая, сохранялось вплоть до 1813 г.: программу торжеств мэр и епископ Орлеана разрабатывали совместно, муниципалитет отвечал за техническую сторону процесса, а епископ — за назначение очередного панегириста[2651].
К сожалению, от начала XIX в. до нас дошло всего два текста панегириков в честь Жанны д’Арк — 1805 и 1809 гг.[2652] Выступившие с ними аббаты Пато и Нутэн полагали, что праздник 8 мая учрежден в память о Деве[2653], «мученице за Родину» (martyre de la Patrie) и «героине Орлеана» (l'héroïne d'Orléans)[2654]. Отмечая, что уже современники поклонялись ей как святой[2655], авторы утверждали, что именно по этой причине торжества в городе также носят религиозный — «святой» — характер[2656].
Ситуация, однако, резко изменилась в 1814 г., когда епископская кафедра оказалась вакантной[2657]. Этим обстоятельством не замедлила воспользоваться мэрия Орлеана, мгновенно взявшая в свои руки все вопросы, связанные с празднованием «дня Девы», в том числе и приглашение ораторов. В 1815 г. был изменен порядок прохождения традиционной процессии по улицам города: отныне местом сбора всех участников объявлялся не собор св. Креста, а здание ратуши[2658]. В том же году была составлена «Записка о празднике Девы», в которой утверждался исключительно светский характер всей церемонии (une fête purement municipale)[2659]. Неизвестный автор с прискорбием сообщал своим читателям, что документы, относившиеся к основанию праздника, полностью сгорели в период Революции, и заявлял, что отныне крайне сложно найти подтверждения тому, что его проведение всегда было прерогативой именно городских властей (les prérogatives accordées au Corps de la ville)[2660]. Идя на прямой обман, он утверждал, что именно они во все времена назначали панегиристов[2661], а роль епископа Орлеана в возрождении праздника в 1803–1804 гг. вообще следует считать выдумкой, поскольку в послании министра культов Порталиса 1803 г. говорилось о восстановлении праздника как светского мероприятия (comme fête vraiment civique)[2662].
Насколько можно судить, именно этот документ стал в период Реставрации (вплоть до 1830 г.) основой для организации празднеств в Орлеане. Порядок их проведения был сильно изменен: так, части военного гарнизона города (во главе которых по-прежнему шествовал человек, изображавший Жанну д’Арк) отныне проходили первыми в процессии. Только после этого парада наступала очередь для панегирика, оратора для которого назначал теперь лично мэр. Он же приглашал на праздник всех гостей, будь то гражданские, военные или представители церкви[2663].
Изменения коснулись и содержания панегириков в честь Жанны д’Арк, которые произносились в эти годы в Орлеане. И если у Жозефа Берне в 1817 г. главная героиня по-прежнему представала святой[2664], сравнимой в ее мученичестве с самим Иисусом Христом[2665], а светский элемент сводился к похвалам в адрес муниципалитета[2666], то начиная с 1818 г. агиографический дискурс, до того времени присущий всем без исключения панегирикам, начал постепенно заменяться на героический. В речи аббата Менара, произнесенной в этом году, не было уже ни единого намека на святость Жанны д’Арк или на ее близость Спасителю, и даже сам день 8 мая не назывался «праздником Девы», зато — как и у Берне — заключение было посвящено магистратам города и их роли в поддержании традиций[2667]. Обращение к этой теме стало неотъемлемой частью всех орлеанских панегириков 1817–1830 гг.: комплименты в адрес светских властей содержались в текстах Дени Фресину 1819 г., Жан-Франсуа-Гиацинта Фётрие 1821 и 1823 гг., аббата Лонгeна 1825 г., Шарль-Жана Жиро 1826 г. и Франсуа-Жозефа Ле Куртье 1830 г.[2668] Единственными исключениями из нового правила стали речи Гаспара Дегерри 1828 г. и Э. Мориссе 1829 г., однако и эти авторы придерживались прежде всего героического дискурса, именуя свою героиню «одним из выдающихся героев, каким только может похвастаться Франция», «одним из видных капитанов» и даже «рыцарем»[2669].
Впрочем, подобным образом описывали Жанну д’Арк в это время практически все панегиристы. Так, Ж.-Ф.-Г. Фётрие использовал определение «героическая Дева» (Vierge héroïque), а Ж.-Ф. Ле Куртье — «бесстрашная амазонка» (intrépide Amazone)[2670]. Жиро называл девушку «честной и храброй героиней» (héroïne sincère et vaillante) и писал, что Церковь чтит ее за «мудрость и мужество» (sa sagesse et ses vertus)[2671]. Тема возможной святости сменилась в этих текстах рассуждениями о «политических и моральных истинах» (les Vérités politiques et morales), которые проповедовала Жанна, о ее любви к родине (оказывавшейся значительно важнее ее веры), которая и привела ее в результате к «героической гибели» (une mort héroïque)[2672]. Намеком на религиозное прочтение истории Девы в панегириках 1817–1830 гг. могла бы, возможно, считаться любопытная трактовка темы ангела, которым она якобы являлась, однако, выражения «словно ангел», «как архангел», «как ангел мира» указывали, скорее, на переносное значение, в котором они использовались[2673]. Единственной, пожалуй, темой, на которую панегиристы позволяли себе рассуждать более или менее свободно, была библейская история — примеры вмешательства Господа в судьба народа Израиля должны были подсказать внимательным слушателям и читателям, насколько близкой к ним оказывался случай Жанны д’Арк: с этих пересказов начинался практически каждый из рассматриваемых текстов[2674].
Июльская революция 1830 г., положившая конец правлению старшей ветви династии Бурбонов, еще больше усилила светский элемент в праздновании дня 8 мая в Орлеане. В 1831–1839 гг. здесь не проводилось вообще никаких религиозных процессий и не читались панегирики в честь Жанны д’Арк. Хотя само название «праздник Девы» сохранилось, единственным напоминанием о французской героине стало торжественное ношение по улицам города ее бюста во время военного парада (le buste de Jeanne d’Arc, entouré de la Garde nationale), который предварялся и завершался артиллерийским салютом[2675]