[2797]. Обе кандидатуры защитников были одобрены епископом Дюпанлу, который, отчасти в нарушение канонического законодательства, контролировал весь ход слушаний[2798]. В то же самое время был составлен список предполагаемых судей, заседателей, писцов и — главное — свидетелей на процессе[2799].
Для их опроса А. Коллен и Ф.-Э. Денуайе издали специальную инструкцию, включавшую 30 статей и охватывавшую все стороны жизни Жанны д’Арк[2800]. Несмотря на формальный запрет вмешиваться в ход следствия, монсеньор Дюпанлу также принял активное участие в редактировании списка вопросов для будущих свидетелей: по его предложению были добавлены два последние пункта, посвященные вере Жанны д’Арк в собственную миссию и ее добродетелям, проявившимся в ходе допросов в Шиноне и Пуатье[2801]. Впрочем, в инструкцию входил не только перечень статей, ответы на которые обязаны были знать участники процесса. А. Коллен и Ф.-Э. Денуайе позаботились и об источниках информации для этих последних: к каждому вопросу прилагалась своего рода «шпаргалка», указывающая, в каких именно изданиях можно найти те или иные сведения. Лидирующее место среди них, безусловно, занимали материалы обвинительного и оправдательного процессов, опубликованные Ж. Кишра. В том же пятитомнике будущим свидетелям предлагалось ознакомиться и с хрониками XV в. (прежде всего, с сочинениями Персеваля де Каньи, Жана Шартье и Тома Базена), и с трудами теологов, посвященными Жанне д’Арк. Не менее важными адвокаты веры сочли упоминавшиеся выше работы С. Гуйона и К. де Л’Аверди, а из современных исторических трудов выделили сочинения Лангле Дюфренуа и А. Мартена[2802].
Чтение всей этой литературы, по мнению А. Коллена и Ф.-Э. Денуайе, должно было не просто облегчить выступление свидетелей в суде, но настроить их на дачу совершенно определенных показаний. Заранее составленные и разосланные заинтересованным лицам вопросы практически не предусматривали рассуждений на тему возможной святости Жанны д’Арк: в их формулировку изначально были заложены готовые ответы. В особенности это касалось статей 5–23, посвященных подробному рассмотрению всех христианских добродетелей, присущих французской героине (ее любви и преданности Господу, покорности Его воле, ее дара откровений и пророчеств, простоты и невинности, презрения к материальным благам, великодушия, веры и благоразумия, справедливости и силы духа, терпения и целомудрия, смирения и мягкости характера, послушания)[2803]. Задачей свидетелей, таким образом, становилось лишь подтверждение (с возможной опорой на источники) их наличия в жизни героини. Единственными вопросами, на которые предполагалось получить более или менее развернутые ответы, были статьи, посвященные описанию чудес, якобы совершенных Жанной (ст. 24); отношению к ней как к святой при жизни (ст. 25); ее почитанию после смерти (ст. 26), а также ее добродетелям, проявившимся во время допросов в Шиноне и Пуатье (ст. 30).
Тем не менее, насколько можно судить по сохранившемуся в архиве Орлеана черновику материалов ординарного процесса, далеко не все из одиннадцати привлеченных к следствию свидетелей готовы были занять соглашательскую позицию[2804]. Безусловно, в показаниях А. Валлона, самого именитого и важного свидетеля на процессе 1874–1875 гг., Жанна д’Арк представала в том же каноническом образе святой, какой был запечатлен на страницах его исторического труда[2805]. Валлон признавал героическими (т. е. присущими ей в высшей степени) все христианские добродетели Жанны д’Арк[2806]. Он сообщал, что ее репутация святой подтверждалась не только показаниями на процессе по ее реабилитации, но уже содержанием тех обвинений, которые были ей предъявлены в 1431 г.[2807] Тот же источник он использовал и для обоснования тезиса о чудесах, совершенных его героиней при жизни: оживление ребенка в Ланьи, писал он, было сочтено настолько выдающимся событием (un miracle), что о нем Жанну специально допрашивали в Руане[2808]. Что же касается ее почитания после смерти, то здесь Валлон в качестве одного из доказательств приводил «изображение XV в.», на которой девушка была представлена вместе с Девой Марией, младенцем Иисусом и архангелом Михаилом и — как и все они — имела нимб над головой[2809]. (Илл. 39) Позицию Валлона в большей или меньшей степени разделяли Н.-Ф. Дешан, граф де Пибрак, А.-Л. Виго и М. де Саль. Все они признавали героический характер присущих девушке добродетелей и подробно рассказывали о якобы совершенных ею чудесах. Конечно, списки последних могли варьироваться. Например, для Дешана таковыми являлись узнавание Робера де Бодрикура в Вокулере и дофина Карла в Шиноне, нахождение меча в Сент-Катрин-де-Фьербуа и оживление ребенка в Ланьи[2810]. Граф де Пибрак особо упирал на освобождение семи французских городов всего за четыре месяца[2811], А.-Л. Биго упоминал только случай оживления[2812], а М. де Саль отмечал, что вся жизнь Жанны была одним непрекращающимся чудом (un miracle perpétuel)[2813]. Тем не менее, все эти свидетели полагали, что уже при жизни Жанна снискала себе репутацию святой[2814], а после смерти удостоилась всенародного почитания[2815]. Если бы ее останки не были выкинуты в Сену, писал Н.-Ф. Дешан, а были бы захоронены в Домреми или Орлеане, ее могила превратилась бы в место настоящего паломничества (la vénération publique)[2816].
Остальные шесть свидетелей, однако, придерживались иного мнения по данному вопросу. Некоторые из них, как, например, А. Жермон, Ш. Кошар и М.-Л. Баше, отказывались давать показания о чудесах Жанны д’Арк, заявляя, что ее деяния сложно подвести под каноническое определение «чудесного», а сама она никогда не говорила о том, что творит чудеса[2817]. Для А. Жермона столь же спорным оказывалось и утверждение об исключительном милосердии Девы, которое, как он признавался, он оценить не в состоянии[2818]. Он ничего не говорил о восприятии Жанны как святой при ее жизни, обходили этот вопрос молчанием и П.-Э. Омберг, Э.-А. Жанти, Л.-Ф. Додье[2819]. Ш. Кошар аккуратно ссылался на тот факт, что «современники считали» Жанну «набожной, простой и целомудренной» девушкой, «истинной католичкой»[2820]. М.-Л. Баше полагал, что при жизни она считалась «такой хорошей девушкой, как если бы она была святой»[2821]. Даже посмертное почитание Девы подтверждали не все свидетели на процессе 1874–1875 гг.: например, Э.-А. Жанти, описывая памятники Жанне, установленные в Орлеане и Руане, не использовал сам термин «почитание» (vénération), а Ш. Кошар и вовсе отказывался высказываться по данному пункту[2822].
И все же, несмотря на достаточно противоречивые мнения свидетелей, заслушанных в ходе следствия 1874–1875 гг., епископ Дюпанлу решился отправить материалы ординарного процесса папе Пию IX. В письме от 2 января 1876 г., адресованном одному из адвокатов веры, он торопил своих коллег с изготовлением чистовой копии текста и отсылкой ее министру иностранных дел Франции, который взял на себя труд «в тот же день» переправить ее в Рим[2823]. К тому же времени относилась и его просьба, обращенная к прелатам Франции и Бельгии, направить в Конгрегацию обрядов письма в поддержку канонизации Жанны д’Арк[2824], о чем его просил кардинал Билио. Данные послания, по мнению представителя Ватикана, должны были лишний раз засвидетельствовать желание всего французского общества получить новую национальную святую[2825]. О том же говорили и ораторы, выступавшие в Орлеане с традиционными панегириками 8 мая. Так, в 1876 г. Морис д’Ульст, сравнивая Деву с уже канонизированными святыми, заявлял, что надеется на скорейшее официальное признание данного статуса и за своей героиней, тем более, что орлеанцы «только что отправили понтифику свои горячие пожелания подобного признания»[2826]. Ему вторил в 1877 г. Жак-Мари-Луи Монсабре, заявлявший, что присутствующим и так все хорошо известно о Жанне д’Арк, и ему приходится быть лишь «эхом» предшествовавших панегиристов[2827].
Однако, политические перемены, как раз в это время захлестнувшие Францию, не позволили епископу Орлеанскому в полной мере достичь своей цели. Обострившаяся в 1877–1878 гг. борьба за власть между монархистами и республиканцами привела в январе 1879 г. к отставке президента Мак-Магона и избранию на его место Жюля Греви. Победа Республики вела, по выражению современных исследователей, к «созидательной эйфории»