. Жан Жерсон также считал, что небольшое промедление позволило ясно понять, что Жанна послана самим Господом, спешка же, напротив, могла привести к противоположному решению[278]. Однако теперь, когда для королевских советников все было очевидно, дофин ни в коем случае не должен был, с их точки зрения, отвергать помощь Девы: напротив, в любой ситуации он обязан был к ней прислушиваться. Желю советовал Карлу «позволить Господу, который столько раз демонстрировал ему Свое Провидение, направлять его посредством этой юной девушки, которая послана Свыше как Его ангел»[279]. Дофину рекомендовалось следовать ее советам, не опираясь на собственное мнение и не потакая посторонним, иначе он рисковал утратить расположение Господа[280]. Ибо «когда в действие вступают Божественные силы, становится опасно, самонадеянно и безрассудно порицать и критиковать порядки, установленные самим Богом»[281].
Как мне представляется, эта идея получила интересное развитие в откликах сторонних наблюдателей. Дабы подчеркнуть связь, которая отныне установилась между дофином и Всевышним через посредство Девы, Генрих фон Горкум вводил в свое повествование совершенно вымышленную, но оттого не менее убедительную историю с Божественной инвеститурой — передачей Французского королевства в управление от Карла Жанне д’Арк как представителю самого Господа[282]. Этот сюжет затрагивал и Жан Дюпюи, описывавший, как однажды девушка якобы попросила короля сделать ей подарок, и этим подарком должно было стать ничто иное, как его королевство. После некоторых раздумий тот согласился, и Жанна приказала составить хартию, подтверждавшую этот дар, и торжественно зачитать ее перед собравшимися. Однако, спустя всего мгновение она передала Французское королевство во владение самого Господа, а еще через секунду, повинуясь полученному Свыше приказу, вновь вручила страну ее королю[283].
Военный характер чуда, явленного Жанной д’Арк, как мне представляется, не смущал окружение дофина: библейская история Гедеона, упоминавшаяся еще в «Заключении» из Пуатье, и его победа в сражении, которая явилась знаком, дарованным ему Свыше, должна была подготовить сторонников Карла именно к такому развитию событий. «По плодам их узнаете их», — цитировал «Евангелие от Матфея» Жак Желю[284], полагавший, что помыслы людские открыты лишь Господу, людям же остается судить об окружающих по их поступкам[285]. Что же касается Девы, то ее основную задачу он видел отныне в руководстве королевскими войсками, в разгроме противника, изгнании его и возвращении королю его земель[286]. Безусловно, здесь в «Dissertatio» чувствовалось знакомство его автора с письмом Жанны д’Арк англичанам и, точно так же как и там, всячески подчеркивалась активная роль девушки в будущем претворении ее пророчеств в жизнь.
С последним — очень важным в его глазах — обстоятельством Желю связывал, как мне кажется, и использование Жанной мужского костюма. Он отмечал, что закон может быть нарушен вследствие необходимости, и различал законодательство (писаный закон) и закон жизни, когда время, место и обстоятельства оказываются важнее любых условностей. «Знать закон означает знать не законодательство, но цели», — заявлял он[287], объясняя, что мужской костюм был нужен Жанне для выполнения ее миссии: «Господь мог приказать, чтобы Дева стала предводителем вооруженных людей и направляла их, чтобы она могла сражаться и смело побеждать в привычном [для этого] облике, в мужской одежде»[288]. Идентичными оказывались аргументы, приведенные в оправдание мужского костюма Жанны д’Арк и Жаном Жерсоном. Этому вопросу была полностью посвящена вторая часть «De mirabili victoria», в которой говорилось, что юридические ограничения, налагаемые древним законом (т. е. запрет на ношение женщиной мужского костюма, упоминаемый во «Второзаконии»[289]), в данном случае снимаются, поскольку должны учитываться такие показатели как «время, необходимость, цель, способ и прочее условия». Кроме того, добавлял Жерсон, закон не запрещает «ношение мужского костюма и доспехов Девой, являющейся воином и действующей по-мужски»[290]. С «потрясающей активностью» и военным образом жизни связывал мужские доспехи Жанны и Генрих фон Горкум[291]. Когда же она оставляла поле битвы и слезала с боевого коня, писал он, она вновь становилась «исключительно наивной, неопытной в светских делах [особой], беззащитной словно ягненок»[292]. Впрочем, Горкум все же ставил ей в пример Есфирь и Юдифь: по его мнению, эти библейские героини (несмотря на то, что их наряды были чересчур соблазнительными) смогли сохранить свою женственность даже в самые опасные моменты жизни[293].
Уподобление Жанны библейским персонажам в связи с ее военной карьерой заслуживает, с моей точки зрения, особого внимания. Дебора Фрайоли, анализируя различные этапы discretio spirituum, писала, что подобное сравнение весьма странно и нетипично для средневековых трактатов, посвященных этой проблеме[294]. Данное утверждение, однако, не соответствует действительности, поскольку уже в «De distinctione verarum revelationem a falsis» Жан Жерсон в качестве образца смирения приводил в пример пророка Моисея, протестовавшего против приказа Яхве отправиться к фараону, а также Иоанна Крестителя, отказывавшегося крестить Христа[295]. Таким образом, наличие библейских аналогий в сочинениях, относящихся к процедуре discretio в случае Жанны д’Арк, безусловно, имело свое особое значение.
Наиболее часто здесь упоминалась Дебора, пророчица, предводительница израильских племен и одна из «судей израилевых». О ней вспоминал и Жан Жирар в письме, адресованном Жаку Желю, видевший в ее судьбе определенное сходство с историей Жанны д’Арк[296]. О ней писал и сам Желю: оценивая действия Жанны под Орлеаном, он отмечал, что Господь может даровать победу женщине, «как это видно на примере Деборы»[297]. Ему вторил Жан Жерсон, сравнивавший подвиг Жанны с «не менее чудесными» (non minus miracidosa) деяниями пророчицы[298]. Генрих фон Горкум полагал, что Жанна — как и Дебора — спасет свой народ[299]. Так же считала и Кристина Пизанская[300]. А Жан Дюпюи, напротив, заявлял, что военные свершения Жанны значительно более удивительны, нежели действия библейской героини, которая «лично никогда не участвовала в сражении»[301].
Впрочем, ветхозаветная пророчица была далеко не единственным персонажем, с которым сравнивали Жанну д’Арк сторонники дофина весной и летом 1429 г. Жак Желю, к примеру, использовал образ пророка Самуила[302], а Жан Жерсон — Иуды Маккавея и Моисея[303]. Генрих фон Горкум уподоблял девушку Давиду, Иосифу, Моисею и Гедеону[304]. Кристина Пизанская также упоминала Моисея и Гедеона[305]. Выбор этих героев был, на мой взгляд, далеко не случайным. Всех их, как мне представляется, объединяло нечто общее — то, что имело для сторонников дофина Карла особое значение в обстановке, сложившейся во Франции в то время. Все они являлись предводителями своего народа, сражались за его освобождение и в своих действиях чаще всего руководствовались откровениями, полученными Свыше. Таким образом, они представляли тот особый тип библейских пророков, характерный прежде всего для Ветхого Завета, который отличали способность и желание действовать, с Божьей помощью активно вмешиваться в ход событий и изменять их ход к лучшему, когда никто ни на что уже не надеется[306].
Тип «активного» пророка был хорошо знаком французским средневековым авторам: часто именно он — а не кто-то из ветхозаветных царей — становился в их сочинениях образцом для подражания для того или иного короля. Так, например, Карла Великого и Людовика Благочестивого уподобляли Давиду, а Людовика Святого — Давиду, Моисею, Соломону, Гедеону, Самуилу и Маттафии, отцу Маккавеев[307]. Начиная с середины XIV в. с Давидом последовательно сравнивали всех французских королей, начиная с Карла V и заканчивая Карлом VIII[308]. Как мне представляется, те же самые аналогии были использованы в случае с Жанной д’Арк для того, чтобы также подчеркнуть действенный характер предлагаемой ею помощи. Не менее важным являлось и то обстоятельство, что все без исключения ветхозаветные пророки, с которыми сравнивали французскую героиню, всегда одерживали верх над своими врагами. Они были победителями, и эта особенность имела определяющее значение в формировании образа Жанны на самом раннем этапе ее политической и военной карьеры.