Так, в письме, направленном от имени английского короля императору Сигизмунду 8 июня 1431 г., говорилось о том, что народ Франции излишне легко воспринял новые и крайне опасные верования, распространяемые Жанной, еще до того, как было доказано, что ее утверждения имеют Божественную природу (т. е. прежде, чем была завершена процедура discretio spirituum[782]. Однако истинные католики не должны поддаваться влиянию чьих-то ошибочных фантазий и выдумок, особенно в «последнее время, когда повсюду наблюдается появление многочисленных лжепророков, сеющих заблуждения [среди людей][783]. В борьбе с ними авторы письма видели главную задачу любого христианского правителя и, с этой точки зрения, расценивали процесс над Жанной д’Арк как чрезвычайно успешную операцию по борьбе за чистоту веры.
Та же позиция была обозначена и в письме, разосланном от имени Генриха VI 28 июня 1431 г. прелатам, герцогам, графам и прочим светским сеньорам королевства, а также французским городам. Жанна, говорилось в нем, отвратила сердца многих людей от истины, заставив уверовать в «сказки и выдумки» и почитать ее как святую[784]. В действительности же процесс, проведенный против нее, подтвердил, что она — одна из тех лжепророков, которые наводнили королевство и с которыми следует бороться всеми силами, дабы истребить «опасный яд ложных верований» (venin périlleux defaulse creance)[785].
Наконец, в письме Парижского университета папе римскому и его кардиналам речь также шла о ложных пророках, чьи «тлетворные усилия загрязняют святую церковь различными заблуждениями»[786]. Ссылаясь на слова апостола Матфея о лжехристах[787], авторы утверждали, что «последние времена», о которых упоминалось в Библии, уже наступили: появилось огромное количество «новых пророков», заявляющих о своей Божественной избранности и смущающих умы людей предсказаниями будущего. Их «чужеродные учения» и надлежит контролировать церкви, во всяком случае, пока их носители не пройдут процедуру discretio spirituum[788]. Именно с этой заботой авторы письма связывали процесс против Жанны, представлявший, с их точки зрения, «впечатляющий пример» (spectabili exemple) того, насколько важнее прислушиваться к церковным наставлениям, нежели к «выдумкам суеверных женщин» (supersticiosarum mulierum fabulis)[789].
Концепция лжепророка как еретика, своими предсказаниями сбивающего окружающих с пути истинного и отвращающего их от Бога, была достаточно внятно, как мне представляется, изложена в рассмотренных выше письмах английских властей и Парижского университета[790]. Однако — и это обстоятельство следует особо подчеркнуть — она не получила какого бы то ни было развития в откликах современников на процесс 1431 г.: даже в тех из них, где приводилась официальная формулировка приговора, она не сопровождалась комментариями самих авторов. Так, например, Клеман де Фокамберг отмечал в своем дневнике: «Жанна, которая называет себя Девой… была сожжена в Руане. И на ее колпаке было написано: «Еретичка, вероотступница, идолопоклонница»[791]. Антонио Морозини цитировал в своем дневнике письмо анонимного итальянского купца от 22 июня 1431 г., в котором содержалось в высшей степени вольное описание произошедшего: «Англичане дважды или трижды хотели сжечь ее (Жанну — О. Т.) как еретичку, однако им всякий раз угрожал французский дофин. Несмотря на это… на третий раз они ее [все-таки] сожгли»[792].
Более правдоподобная информация, выдающая знакомство автора с официальными документами, была приведена в хронике Персеваля де Каньи, созданной по заказу герцога Алансонского в 1436–1438 гг.: «[Они] допрашивали ее любыми известными им способами, стараясь изо всех сил найти в ее поведении какие бы то ни было признаки ереси: в ее словах о том, что ее откровения (как они утверждали) происходят от Бога, в ее непотребном мужском одеянии, в ее военных кампаниях»[793]. Интересно отметить, что сдержанность, с которой де Каньи излагал ставшие ему известными подробности процесса 1431 г., была расценена многими специалистами как враждебное отношение к Жанне д’Арк. Ссылок на его хронику старались избегать, несмотря на то, что она стала практически первым текстом, подробнейшим образом излагающим историю французской героини[794]. В действительности, на мой взгляд, кажущаяся сухость автора была связана лишь с тем, что он цитировал именно официальную версию событий: его близость к дому Алансонов изначально предполагала доброжелательное отношение к Жанне, что подтверждается основным текстом его сочинения, в котором все значимые события военных операций, предпринятых девушкой, все ее собственные поступки и слова расценивались не иначе как чудеса (merveilles, faits miraculeux)[795]. Таким образом, отношение де Каньи к процессу 1431 г. следовало расценивать как сугубо негативное, что, тем не менее, не помешало ему предельно точно передать его суть и основные выводы[796].
Подобной точности мы не найдем, однако, ни в одном ином отклике на процесс Жанны д’Арк, появившемся в 1430–1440 гг. Французские авторы (например, Жан Шартье[797] или секретарь Ларошельской ратуши[798]) вовсе обошли данный вопрос молчанием, кратко упомянув лишь о том, что девушка была сожжена в Руане. Нормандский историк Робер Блондель, писавший в период 1450–1456 гг., предпочел закончить свое повествование о деяниях Жанны эпизодом коронации Карла VII в Реймсе[799]. Включившие в текст своих сочинений официальное письмо Генриха VI герцогу Бургундскому хронисты Эберхард Виндеке и Ангерран де Монстреле, тем не менее, никак не прокомментировали этот документ[800]. Даже пробургундски настроенный Парижский горожанин, несмотря на свою прекрасную осведомленность о списке обвинений, выдвинутых против Жанны[801], не стал приводить в своем «Дневнике» формулировку окончательного приговора[802]. Так же поступил и автор «Хроники францисканцев», имевший сходные политические симпатии и знавший немало подробностей о следствии в Руане, но ограничившийся лишь упоминанием о казни девушки на костре[803].
Замалчивание результатов процесса 1431 г. в целом ряде источников 30–40 гг. XV в. не означало, однако, что современники событий в принципе не давали ему никаких оценок. Напротив, личность Жанны д’Арк, как мне представляется, вызывала у многих из них живейший интерес даже после смерти девушки, хотя интерпретировали они ее действия по-своему. В их откликах, шедших вразрез с позицией официальных церковных и светских властей, обвиняемая по-прежнему представала ведьмой, а не еретичкой. Так, анонимный английский автор, чья хроника была создана около 1432 г., именовал Жанну «лживой ведьмой» (a false witche), которую французы почитали как провидицу и даже как «достойную богиню» (a worthy goddesse)[804]. Анонимный автор нормандской хроники, датирующейся 1439 г., сообщал, что противники видели в ней колдунью, чьи победы были добыты при помощи заговоров, магических танцев и иных запретных практик (par enchantemens, caraulx ou autrement)[805]. На использование девушкой магических, с точки зрения англичан, амулетов (в частности, кольца) указывал и шотландец Уолтер Боуэр, продолжатель «Шотландской хроники» Джона Фордана[806]. Впрочем, даже авторы, хорошо знакомые с подробностями процесса 1431 г., также видели в Жанне д’Арк ведьму.
Именно так рассматривал ее, к примеру, Парижский горожанин, отмечавший ее противодействие судьям на процессе, характерное для «той, что одержима дьяволом»[807]. Влиянию дьявола автор приписывал и отъезд Жанны из отчего дома[808], что неминуемо, с точки зрения людей Средневековья, вело к превращению любой девушки или женщины в проститутку, а впоследствии и в ведьму[809]. Святых Михаила, Екатерину и Маргариту, якобы являвшихся к его героине и помогавших ей советами, Парижский горожанин рассматривал как демонов, вслед за которыми, по его мнению, Жанну посещал и сам дьявол, «который ужасно боялся выпустить ее из своей власти»[810]. Наконец, он приписывал ей связь с сектой других «ведьм»: Екатерины из Ларошели, Пьеронн Ла Бретонн, верившей в избранность Жанны и казненной в сентябре 1430 г., и ее «сообщницы»[811]. Этой группой, по мнению автора, руководил уже упоминавшийся выше брат Ришар, имевший репутацию колдуна[812]. Любопытно отметить, что мысль о пребывании Жанны в ведовской секте, нашла свое отражение и в «Муравейнике» Иоганна Нидера, который также отмечал ее связь с «двумя женщинами, схваченными в Париже» и признанными одержимыми дьяволом (