». Содержание и стиль этого сочинения ясно указывали на влияние гуманистических идей на французскую традицию историописания[1424], а ведь оно оставалось одним из наиболее популярных исторических трудов на протяжении всего XVI в.[1425]
История королевства представала в изложении Гагена как череда великих свершений его правителей, достойных славы и памяти потомков. Не удивительно, что при таком подходе основное внимание автора было уделено военным событиям — описаниям походов французских войск, подробностям отдельных битв, взятию городов и восхвалению того или иного конкретного монарха, заслугой которого являлась очередная победа[1426]. Однако, именно эти сюжеты в XV в. стали основными прежде всего для исторических сочинений итальянских гуманистов, полагавших, что только так они смогут придать истории дидактический смысл, продемонстрировать личные качества участников событий, делающих их для потомков примерами для подражания[1427]. Не случайно главными авторитетами в историописании для итальянских авторов XV в. (а вслед за ними и для их французских коллег) стали Тит Ливий и Гай Саллюстий с их вниманием к внешнеполитическим событиям и войнам (т. е. к светским аспектам истории) и стремлением объяснить их происхождение психологическими мотивами[1428]. Признавая за человеком личную ответственность за те или иные его поступки, итальянские историки-гуманисты использовали для описания прошлого героический дискурс, хотя и понимали под «героями» далеко не всех людей, но лишь выдающихся личностей — государственных мужей, военачальников и прежде всего правителей. Данная особенность была крайне характерна, в частности, для историографии Неаполитанского королевства, где главным действующим лицом любого исторического сочинения всегда выступал монарх, а события группировались исключительно вокруг его фигуры[1429].
Тот же принцип описания событий прошлого мы наблюдаем в сочинении Робера Гагена и, в частности, в пассаже, посвященном Жанне д’Арк. Здесь — как и в «Хронике» Жиля ле Бувье, и в «Розарии войн» Пьера Шуане — рассказ шел не за посланницей Господа, но за Карлом VII, это была история его свершений и его побед, при описании которых девушка упоминалась лишь потому, что являлась одним из королевских военачальников. Даже в удачном снятии осады с Орлеана Гаген видел заслугу самого монарха, отмечая, что это событие стало важнейшим в его судьбе[1430]. Решение о походе в Реймс на коронацию, с точки зрения французского гуманиста, также было принято лично Карлом[1431]. Что же касается описания последующих военных кампаний, то их, по мнению автора, вел исключительно король[1432]: о присутствии в его войске Девы упоминалось лишь при рассказе о неудавшемся штурме Парижа[1433].
Таким образом, стиль изложения событий прошлого в сочинении Гагена оказывался идентичным стилю, избранному Жилем ле Бувье и Пьером Шуане. Иными словами, «Хроника» и «Розарий войн» точно так же, как и «Компендиум» и, соответственно, как итальянские образцы, тяготели к биографическому жанру историописания, а их авторы выступали в данном случае в роли настоящих панегиристов[1434]. Вместе с тем сочинение Пьера Шуане подпадало и под определение жанра «трактатов о государе», столь свойственных итальянским историкам XV в., — наставлений просвещенному правителю, снабженных многочисленными поучительными примерами (exempla), почерпнутыми из прошлого[1435]. Подобные сочинения относились к так называемой парадной истории, написание которой должно было соответствовать определенным правилам: maiestas (величие), dignitas (достоинство), decorum (красота)[1436]. Однако наиболее важным, с моей точки зрения, оказывалось требование brevitas — краткости изложения, при которой в тексте сочинения следовало упоминать лишь выдающиеся события, необходимые для возвышения фигуры правителя[1437]. Как мне представляется, влияние этого принципа гуманистического историописания мы обнаруживаем и в «Розарии войн», где были представлены только значимые события, касавшиеся истории Карла VII, в том числе — описания действий Жанны д’Арк как одного из королевских военачальников[1438]. Французская героиня, таким образом, не выступала здесь как «практически святая» посланница Господа[1439], чьим предсказаниям и советам следовал король. Она была представлена как воин, как сильный и доблестный капитан французского войска, под руководством короля освобождающий страну от захватчиков и достойно принимающий от них смерть.
Подобная трактовка истории Орлеанской Девы в «Розарии войн» отнюдь не являлась, на мой взгляд, следствием «сухости» Пьера Шуане или Людовика XI, их недоброжелательного отношения к соратнице Карла VII. Скорее, она свидетельствовала об определенных изменениях в восприятии французской героини, а, возможно, и о глобальной смене парадигмы, в рамках которой выстраивался ее образ. Как отмечал Джордж Хапперт, во французских исторических сочинениях конца XV-начала XVI в. четко прослеживалась тенденция замалчивания заслуг Жанны д’Арк: о ней вспоминали лишь потому, что без рассказа о ней невозможно было рассказать о правлении Карла VII[1440]. Приверженность принципам гуманистического историописания требовала от авторов концентрации внимания на фигуре правителя, на его выдающихся решениях и поступках. В подобной ситуации трактовка образа Жанны как «практически святой» Французского королевства была, как мне представляется, невозможна, как невозможны были и любые намеки на канонизацию девушки, противоречившие новому пониманию истории: скромная фигура помощницы не должна была заслонять собой главного героя — Карла VII Победителя[1441]. Именно поэтому, по мнению Дж. Хапперта, историки XVI в. предпочитали скорее молчать о Жанне, нежели говорить о ней. Типичным примером подобной оценки событий прошлого являлись «Десять книг о деяниях франков» Павла Эмилия, итальянского гуманиста, приглашенного на должность официального историографа лично Людовиком XII (1498–1515): в его интерпретации Карл VII всего лишь позволял девушке — как и другим своим военачальникам — помочь ему в борьбе с англичанами[1442]. Такова была официальная концепция истории во Франции XVI в.[1443]
И все же Жанна д’Арк не исчезла полностью из исторических сочинений этого времени. Хотя авторы обширных «Историй» и «Анналов» французских королей писали о ней действительно мало[1444], ее деяния, напротив, стали одним из излюбленных сюжетов разнообразных жизнеописаний знаменитых людей, под влиянием итальянского Возрождения во множестве появившихся в это время во Франции. Здесь Жанна д’Арк представала перед читателями как самостоятельный персонаж, как главное действующее лицо истории. Здесь она вновь превращалась в героя, достойного восхваления и памяти потомков в не меньшей степени, нежели король, которому она оказала поддержку и помощь.
§ 2. Античные образцы и прототипы
Традиция жизнеописаний выдающихся людей прошлого брала свое начало в одном из первых исторических сочинений европейского гуманизма — компендиуме «О знаменитых мужах» Франческо Петрарки (1337 г.), идеи которого были затем развиты в «Знаменитых женщинах» Джованни Боккаччо (1360-е гг.)[1445] — произведении, оказавшем огромное влияние на последующее развитие данного жанра не только в Италии, но и во Франции: уже в 1401 г. оно было переведено впервые на французский язык[1446]. Истории, рассказанные Боккаччо, воспроизводила в своей «Книге о граде женском» (1404–1405 гг.) Кристина Пизанская[1447], пользовались они большой популярностью и у представителей первого поколения французских гуманистов, в частности, у Жана Жерсона[1448]. Второе издание «Знаменитых женщин» вышло в Париже в 1521 г., однако читатели могли знакомиться с этим сочинением и опосредованно: компиляция Джакопо Филиппо Форести да Бергамо, во многом опиравшегося на текст Боккаччо, была в 1504 г. переведена в сокращенном виде А. Дюфуром[1449].
Боккаччо — как в свое время и Петрарка — придерживался мнения, что понять современность возможно, лишь обратившись к событиям далекого прошлого[1450]. Как следствие, описание человеческой личности мыслилось им прежде всего как компиляция из образов героев, отобранных в произведениях древних авторов, а потому подготовленные им 106 жизнеописаний представляли собой сборник рассказов о выдающихся женщинах Античности, реальных или вымышленных. При этом следует, на мой взгляд, особо отметить, что большинство героинь Боккаччо являлись воинами: именно их боевые, т. е. по сути своей мужские, заслуги автор всячески превозносил, настаивая, таким образом, на явном превосходстве слабого пола над сильным