[1765]. Именно поэтому так важны были решения, вынесенные в 1455–1456 гг.: реабилитация французской героини и публичное признание ее святости[1766], по мнению Ф. де Бельфоре, «успокоили подданных короля», встревоженных «лживыми слухами, распускаемыми англичанами против Его Величества»[1767]. Впрочем, полагал Л. Триппо, смешно было и думать о том, что Карл мог обратиться за помощью к какой-то «еретичке и ведьме», ведь он был истинным противником всякой магии[1768].
Важно отметить, что во всех без исключения отзывах на историю Жанны д’Арк, появившихся XVI в., при описании обвинений, выдвинутых против нее в 1431 г., в обязательном порядке упоминались занятия колдовством, причем чаще всего данное преступление являлось, по мнению авторов, основным (если не единственным). Как ведьму (sorcière et magicienne), с точки зрения Ф. де Бельфоре и Ж. дю Тилле, судили французскую героиню англичане и бургундцы[1769], считавшие (как полагали Ж. Мейер и П. Массон), что ее магическое искусство (auspiciis) принесло им поражение под Орлеаном и в долине Луары и позволило Карлу короноваться в Реймсе[1770]. Той же интерпретации событий придерживались и авторы XVII в.: обвинение в ереси, вошедшее в окончательный приговор по делу Жанны в 1431 г., если и упоминалось в их сочинениях, то исключительно вместе с колдовством[1771]. Во многих же произведениях занятия магией и связь с демонами так и оставались единственным преступлением против веры, якобы совершенным французской героиней[1772]. И именно они — в рамках доктрины discretio spirituum — противопоставлялись святости девушки[1773].
Подобное внимание к проблеме колдовства в сочинениях 1560–1650 гг. объяснялось прежде всего тем фактом, что именно на этот период во Франции пришелся расцвет охоты на ведьм[1774], начало которой в Европе было положено еще в начале XV в. появлением первых демонологических трактатов[1775]. Массовые гонения на «секты» ведьм и колдунов, ранее других начавшиеся в альпийском регионе, в середине XVI в. захлестнули и Французское королевство, чему в определенной степени способствовало претворение в жизнь постановлений упоминавшегося выше Тридентского церковного собора. В число последних, в частности, был включен вопрос об откровениях: четко устанавливалось, кто и при каких обстоятельствах может их получать, какие из них следует считать Божественными, а какие нет. Лишь специально назначенный священник имел право в ходе судебного разбирательства (discretio spirituum) выносить решение о чудесной (или дьявольской) природе подобного явления, о том, истинный святой или ведьма претендует на общение с высшими силами[1776]. Важным фактором также явилась централизация светской судебной власти к середине XVI в., что позволило постепенно выработать единую систему восприятия такого преступления как колдовство и его правовой оценки[1777].
С этой точки зрения, безусловно, особого внимания заслуживают идеи наиболее известного французского демонолога XVI в., Жана Бодена, изложенные им в «Демономании колдунов», впервые изданной в Париже в 1580 г. Занимая с 1576 г. пост королевского прокурора в бальяже Лана, Боден имел возможность детально изучить материалы многочисленных местных ведовских процессов и составить о них собственное мнение[1778]. По подсчетам исследователей, только за 1580–1600 гг. «Демономания» была издана десять раз на французском, два раза — на латинском и один раз — на итальянском языках[1779]. Многочисленные уточнения, исправления и добавления, которые вносил сам автор в последующие переиздания, свидетельствуют, что для него данное сочинение имело особое значение: как отмечал Пьер Менар, в «Демономании» Боден попытался представить собственную систему познания мира, опиравшуюся на естественную, Божественную и человеческую историю[1780].
Следует отметить, что для Бодена вопрос о том, является ли колдовство иллюзией или нет, не стоял так остро, как для его предшественников XIV–XV вв. Будучи судьей, он искренне верил в реальность данного преступления, в реальность зла, причиняемого людям ведьмами и колдунами: не случайно его сочинение было переполнено описаниями конкретных процессов, на которых обвиняемые признавались «без допроса и пытки» в многочисленных убийствах, потраве скота, наведении порчи и насылании разнообразных болезней[1781].
Впрочем, Бодена интересовали не столько вопросы преследования колдовства судами церковной Инквизиции, сколько сама сущность данного явления, возможность познания тайн природы, с которыми люди сталкиваются в жизни постоянно. Выступая против представителей натурфилософии, Боден заявлял, что человек не в состоянии постигнуть ни «обычные секреты» окружающего мира, ни «чудесные явления»[1782]. Естественные причины, которые, по мнению его оппонентов, лежали в основе всех природных явлений, Боден отвергал на том основании, что за любой подобной тайной стоит либо сам Господь (чьи помыслы человеку познать не дано), либо — если рассматриваемое событие относилось к разряду опасных или ужасных — дьявол. Он высмеивал тех, кто «сравнивает естественные явления со сверхъестественными, а действия животных — с деяниями ангелов и демонов»[1783]. Он нападал на врачей, полагающих, что «знают абсолютно все о секретах природы и ничего не смыслят в секретах Бога»[1784].
Вся четвертая книга «Демономании» была посвящена критике концепции одного из главных, с точки зрения автора, представителей натурфилософии XVI в., Иоганна Вейера, придворного врача герцога Клевского, издавшего в 1563 г. в Базеле свой главный труд «Истории, споры и рассуждения об иллюзиях и обманах, насылаемых демонами»[1785]. Его основной целью было доказать, что природа, «мать всего сущего», способна сама объяснить любые феномены, которые человек по своему незнанию приписывает вмешательству дьявола[1786]. Для Бодена, однако, осознание существования тайн, сокрытых в природе, представлялось лишь возможностью указать человеку на его бессилие в познании окружающего мира, который был задуман и создан Богом[1787]. К этим тайнам он, в частности, относил и контакты между людьми и сверхъестественными силами (ангелами и демонами)[1788], при помощи которых Господь поощряет праведников и наказывает грешников[1789]. При этом он отмечал, что встречи с ангелом может удостоиться лишь поистине святой человек[1790], проводящий дни в молитве и размышлениях. Сам он никогда не ищет подобной встречи, она даруется ему Свыше, как и способность достичь мудрости и раскрыть секреты мироздания посредством Божественных откровений. Напротив, общения с демонами люди ищут целенаправленно, вызывают их заклинаниями и пытаются всячески удержать при себе, заключая с ними договор. Как следствие, ответственность за такие контакты полностью лежит на самом человеке, это его «свободный выбор» (franc arbitre)[1791], превращающий его, таким образом, в колдуна, который стремится при помощи сил ада обрести богатство и сокровенное знание[1792] — «узнать от дьявола правду о секретных вещах»[1793]. Это знание, однако, не может считаться истинным, поскольку дается не Господом, но дьяволом, способным лишь обманывать своих адептов, чьи заклинания имеют не больше силы, чем фрукты, изображенные на картине, или статуи, или другие «созданные искусственно вещи» (autres choses artificielles)[1794]. Иными словами, полагая вред, наносимый ведьмами и колдунами, реальностью, Боден в то же самое время считал полнейшей иллюзией их «магические» знания и умения.
Сложная концепция колдовства, разработанная Боденом, его критика натурфилософского взгляда на мир и приверженность идее постоянного присутствия демонов в жизни людей оказали влияние не только на развитие французской демонологии второй половины XVI — первой половины XVII в.[1795] Следы этих представлений, как мне кажется, можно найти и в произведениях, посвященных Жанне д’Арк и созданных в тот же период. Не случайно Р. де Серизье еще в 1639 г. специально настаивал на том обстоятельстве, что судьи Жанны д’Арк в 1431 г. желали обвинить ее не только в «обычной магии» (la magie ordinaire), познаниями в которой девушка якобы обладала с самого детства, но и в общении с демонами, что делало из нее «ужасную ведьму» (une plus meschante sorciere)