[1823]. Таким образом, д’Обиньяк, понимая, что его заключение полностью противоречит принятой на тот момент точке зрения[1824], приходил тем не менее к выводу, что в данном случае власти имеют дело с грандиозным «обманом и профанацией», что никакой одержимости демонами не существует и речь может идти лишь о психически нездоровых людях[1825].
И все же в выпущенной несколькими годами позже пьесе «Орлеанская девственница» (1642 г.) д’Обиньяк, насколько можно судить, несколько смягчил свои позиции. Данное произведение было посвящено всего одному, но, с точки зрения автора, ключевому событию в истории Жанны д’Арк — процессу 1431 г.[1826] При этом единственным, на чем он сосредоточил свое внимание, являлось обвинение в занятиях колдовством.
С одной стороны, колдовство, которым якобы занималась девушка, в интерпретации д’Обиньяка, полностью подпадало под «ученое» определение запретных практик. Наряду с «деревенскими» магическими умениями (способностью приворожить, навести порчу или отравить при помощи «крови дракона» или «саше с ядовитыми травами»[1827]), в тексте пьесы присутствовали указания на возможную связь Жанны с дьяволом, помогающим ей создавать иллюзии, на ее регулярное посещение шабаша, на колдовские амулеты, усиливавшие ее силу (например, меч из Сент-Катрин-де-Фьербуа)[1828]. С другой стороны, описание отношений, которые якобы поддерживала Жанна со своими демонами, как справедливо отмечает Дебора Блокер, оказывалось стилистически весьма близким рассказам того же автора о случаях одержимости в Лудене[1829]. Так, д’Обиньяк вкладывал в уста графа Соммерсета слова о том, что все поступки Жанны, в том числе ее поведение в тюрьме, являются всего лишь происками обманщика-демона, в которого собственно и превратилась их заключенная[1830]. Того же мнения придерживалась и графиня Уорик, называвшая Жанну «игрушкой демонов» (le iouët de Demons)[1831]. Особого упоминания, по мнению англичан, заслуживал также взгляд французской героини — как и у одержимых Лудена, ее глаза выдавали связь с силами ада[1832]. Иными словами, сомневаясь, возможно, в реальности колдовства, д’Обиньяк частично заменял демонологический дискурс «дискурсом одержимости», тем самым допуская существование последней.
Вместе с тем мне представляется важным подчеркнуть, что само описание процесса 1431 г. в пьесе д’Обиньяка шло в рамках уже знакомой нам доктрины discretio spirituum, поскольку весь сюжет выстраивался вокруг спора Жанны с англичанами или этих последних между собой, следует ли признать девушку ведьмой — или речь идет все же о святой[1833]. Для самого автора данный вопрос не представлял никакой проблемы: по ходу пьесы он даже заставлял одного из персонажей, графиню Уорик, изменить собственное мнение и признать в узнице «святую деву» (fille saincte)[1834]. Смерть Жанны, описанная как «жертвоприношение» (un sacrifice religieux), как гибель мученицы за веру[1835], чье сердце осталось нетронутым огнем как истинная реликвия[1836], добавляла веса данному убеждению. Однако особый интерес вызывает вводимое д’Обиньяком сравнение всей французской нации с англичанами, для которых как для «настоящих христиан» их противники не могли рассматриваться иначе как колдуны[1837].
В действительности, данная метафора, по замыслу автора, должна была прочитываться наоборот: это французам как истинным католикам, избранному народу, которому помогает Господь, противостояли соперники, отринувшие веру отцов, принявшие протестантизм и превратившиеся в слуг Сатаны[1838]. Впервые, насколько можно судить, данная тема появилась во французских сочинениях, посвященных Жанне д’Арк, в конце XVI в. В «Орлеанской девственнице» Бероальда де Верви ля 1599 г. в сцене ранения главной героини ее выздоровлению способствовал ангел, пришедший на помощь французам, тогда как на стороне англичан действовал демон, пытавшийся своими происками погубить Деву[1839]. В первой половине XVII в. данный сюжет не только получил развитие, но и приобрел более четкие формы: отныне речь шла не о противостоянии французов и англичан в Столетней войне, но о борьбе католиков с протестантами. Данная тема по-прежнему оставалась крайне актуальной во Французском королевстве, для населения которого издание Генрихов IV Нантского эдикта вовсе не означало окончания Религиозных войн. Напротив, они были продолжены кардиналом Ришелье, сделавшим подавление гугенотов главным приоритетом своей внутренней политики в 1625–1628 гг.[1840]
Именно Ришелье после взятия Ла Рошели Н. Вернуль посвятил свою пьесу, изданную в 1629 г., уподобив таким образом кардинала, победившего врагов Франции, своей героине, Жанне д’Арк[1841]. В уста же самой Девы автор вкладывал призыв к войску поднять «святой крест» против англичан, уподобляя их тем самым не просто врагам истинной веры, но язычникам (массагетам), против которых следует начать новый крестовый поход[1842]. В этих своих рассуждениях Вернуль опирался, в частности, на «Историю Жанны д’Арк» Ж. Ордаля, послужившую ему главным источником знаний о французской героине, в которой также говорилось о том, что истинная вера всегда окажется сильнее любых религиозных заблуждений и суеверий[1843]. Ту же мысль развивал и А. Дюбретон, называя Францию «истинно христианским королевством» (royaume vrayment Chretien)[1844], а англичан, захвативших в плен Жанну, — «варварами», которые были бы способны подчинить своей власти не только Францию, но и Испанию, Италию, Германию и «прочие народы», если бы на их пути не встала «эта божественная дева» (cette divine fille)[1845]. «Прислужниками Сатаны» (suposts de Sathan) называла англичан и Ж. Гийом[1846]. Однако наиболее интересные рассуждения содержались в анонимном памфлете 1649 г., чье появление было обусловлено недавними событиями в Англии: неизвестный автор призывал «всех принцев мира» заключить перемирие, объединиться и отомстить «особым образом» за смерть Карла I[1847]. Сам текст при этом представлял собой ничто иное, как торжественную речь, с которой к правителям европейских стран обращалась Жанна д’Арк, спустившаяся ради столь благородного дела с небес на землю. Она напоминала своим слушателям, что однажды уже была послана Господом к Карлу VII, дабы «сохранить его государство и вернуть корону, которую английский варвар пытался у него отобрать, узурпировав его земли»[1848]. Она полагала этот случай весьма похожим на ситуацию в Англии, заявляя, что «те, кто идут войной против Господа, способны на любые преступления», а потому война против этих «врагов Создателя» является законной и справедливой[1849].
Жесткое противопоставление католиков и протестантов, актуальное для истории Франции XVI — первой половины XVII в. и нашедшее весьма своеобразное отражение в сочинениях авторов-католиков, посвященных Жанне д’Арк[1850], заставляет внимательнее присмотреться и к их возможным оппонентам — французским протестантам, также, пусть и не в столь большой степени, обращавших внимание на деяния Орлеанской Девы. Данная тема, насколько я могу судить, никогда не поднималась в специальных исследованиях, однако она представляется мне чрезвычайно важной для понимания феномена Жанны д’Арк, ее роли в политической и религиозной истории страны, ее восприятия как святой в образованных кругах французского общества раннего Нового времени.
§ 5. Жанна д’Арк между католиками и протестантами
Формирование протестантской историографии во Франции пришлось на период, последовавший за Религиозными войнами, т. е. на конец XVI в., когда, по справедливому замечанию Мишеля де Серто, протестантизм из «ереси», каковым его воспринимали на протяжении практически всего предшествовавшего столетия, превратился во вполне официальную «религию», право на существование которой уже не нужно было отстаивать[1851]. Впрочем, даже в этот период сочинения историков-протестантов носили, скорее, «частный», мемуарный характер, трактуя преимущественно события Религиозных войн и историю участия в последних самого автора, его покровителей и/или его семьи. Таковы были, к примеру, «Мемуары» Жана де Мерже, в 1554–1589 гг. принимавшего участие в религиозных столкновениях в Сентонже[1852], или «История Франции» Анри де Ла Попелиньера, изданная в 1581 г. и охватывавшая период с начала Религиозных войн до конца 70-х гг. XVI в.