Проснулся я несколько иным. Просветленным и очищенным, что ли. Будто пропустили через сито, и по ту сторону решетки остались все невзгоды, болезни и заботы. Словно заново родился. Я ощущал удивительную легкость. Казалось, земное тяготение не властно надо мной. Может, я… умер?
Бросило в пот. Резко сел и скрючился от боли в ребрах. Жив, черт возьми, еще как жив.
Отдышался, медленно встал на ноги, оперся о подоконник. Небо над Припятью окрасилось румянцем. Темный лес прятал молчаливые серые здания. По улице Лазарева брела стайка слепых псов. Они принюхивались, водили мордами — учуяли трупы у ДК. Под окнами, среди стволов ольхи плелся зомби. Позади него из ниоткуда появился здоровенный упырь, обхватил зомби «замком» и облепил шею мясистыми щупальцами. Зомби задергался, автомат застучал очередью по мерзлой земле. Вампир не испугался, держал жертву крепко и сосредоточенно высасывал кровь. Зона… Каждый норовит съесть другого. Здесь свято чтят закон Дарвина: выживает сильнейший.
— Кто стрелял? — встревожился Альт.
Только что сталкер мирно посапывал и вот уже стоял рядом, осматривал окрестности. Зона хорошо натренировала его.
— Упырь завтракает, — ответил я.
— А…
Альт потерял интерес к улице, заметил вопрошающий взгляд Миледи и сказал ей:
— Ложная тревога, спи.
Поразительное хладнокровие! У меня при одном упоминании о кровососущей братии мурашки бежали по спине. Альт настолько свыкся с Зоной, что чувствовал себя, как дома. Уж не Господь ли послал мне такого помощника? Не с Божьей ли помощью я попал в группу Дегтярева? Не Бог ли спас меня от смерти в аномалии? Не Его ли длань отделила меня от товарищей, дала свободу действий? Уж очень много везения. В то же время Альт отказался вести меня к Монолиту. Не знак ли это: искомое вовсе не в промзоне?
Нет, я спятил. Во всем вижу Божье участие. Или хочу видеть… Не оттого ли Зону одухотворяют, потому что так легче? Необъяснимое пугает, тревожит. Соблюдение этикета Зоны — не что иное как борьба со страхом смерти. Ты блюдешь законы Зоны, проявляешь к ней уважение. Если она разумна, то логично ожидать ответной милости.
— Череп, о чем задумался?
Альт и его псина изучали игру моего лица.
— Я пойду с тобой, — решение далось тяжело, но я верил, что оно правильное.
Альт улыбнулся краем губ и одобрил выбор:
— Правильно. Нечего под пули монолитовцев подставляться. Я тебя выведу. Даст Аллах, Зона будет тебе вспоминаться с легким сердцем.
— Погоди, я не говорил о Большой Земле. Мне по-прежнему нужны деньги, и я намерен получить их за артефакты.
Альт поскучнел, посмотрел на мой живот, спросил снисходительно:
— Как же ты собираешься собирать артефакты? Ты, как портной без иглы.
— То есть?
— Артефакты радиоактивны, а тебе придется их подолгу носить при себе. Нужны свинцовые контейнеры, они значительно уменьшат облучение твоего тела.
Я ответил не сразу. На ум приходило лишь мародерство. Липучее, гадкое слово, но… с каждой секундой я убеждался все сильнее, что мародерство — важный пункт в инструкции по выживанию в Зоне, такая же жизненная необходимость, как вода и «калаш» с полной обоймой. А лучше двумя. Или тремя. В идеале — полный рюкзак. Полный, но невесомый.
— Может, у наемников найду, — сказал и сам себе опротивел.
— Найдешь. Эти любят устраивать торги, ежели найденный артефакт не заказан изначально. Но и костюм твой заточен не под Зону, а больше штурмовой. Как понимаешь, комбинезон с трупа не стянешь. От дырявого проку мало.
Я вспомнил Студента. Тот по аномалиям шастал без серьезной защиты. Правда, на то он и Студент, что без царя в голове. Опять же, ликвидаторы последствий аварии в восемьдесят шестом работали на промзоне и вовсе без респираторов и перчаток. Теперь получают грошовые пособия по инвалидности…
— Не удивлюсь, если и сменных фильтров у тебя нет, — добил Альт.
Я сокрушенно помотал головой. Предполагалась короткая операция на короткой дистанции.
— Но ведь как-то сталкеры начинают, — задумался я. — Где-то можно купить костюм?
Альт кивнул и назвал цену, от которой мои брови поползли вверх.
— Впрочем, можно взять в кредит. У серьезных барыг большие связи, от них не скроешься, поэтому они не боятся давать товар вперед денег зарекомендовавшим себя людям. Отрабатывать придется долго, поэтому вряд ли этот вариант тебе подходит. Да и доверие надо сначала как-то заслужить.
— Ну, а ты как начинал?
— Я по началу в ОЗК бегал, — признался Альт. — Тогда зашибать деньгу было много легче: артефакты прямо на дороге валялись. Буквально. Никакой детектор не был нужен. Ходки совершались быстрее, ошибались меньше. Так и получилось, что старожилы одеты не хуже спецназа.
— Так, значит, мой костюм неплох, — заметил я злорадно.
Альт смутился, попытался оправдаться:
— Я ж о тебе забочусь. Ты слаб и неопытен. Сгинешь ведь здесь. У тебя жена, дети есть?
Вопрос точно перещелкнул что-то в голове. Я увидел Магомаева. Он стоял на огромном валуне, у ног валялись стрелянные гильзы, «калаш» в правой руке смотрел дулом в небо. Весь рожок высадил, сука. Попался. Не сводя с Магомаева прицела, я перешагнул через тело Голобокова, сократил расстояние между собой и боевиком — для точности выстрела.
— Что будем делать? — Ермолов дышал тяжело, кровь из рассеченной брови заливала глаза, на майке сбоку расползалось темное пятно.
— Нэ стреляйте. Сдаюс, — испуганно промолвил Магомаев. — Видыш, сэржант, кладу автомат.
Боевик медленно присел, опустил «калаш» у ног. Магомаева надо было скрутить и отдать под суд — так велено чинами. Мне же хотелось иного: нашпиговать его черное тело пулями. Чечен, похоже, почувствовал мой настрой.
— Сэржант, может, разойдемся?
— Чего-о?! — возмутился Ермолов.
— Ты нэ пали, мы ж цывылизованные люди. Ты же нэ убьешь бэзоружного? У тэбя ведь есть мама, жэна? Дочка?
Я вздрогнул. Да какое ему дело? На жалость давит?
— Вижу, есть, — удовлетворенно заметил Магомаев. — Ай горевали бы они, кабы ты погиб. И у мэня есть жена, сын.
— Товарищ младший сержант, давайте пристрелим эту собаку, — зарычал Ермолов. — Никто ведь не узнает, что он сдавался. Не было у нас выбора, не было.
Я смотрел в злые глаза Магомаева. Обычно следят за руками, ведь именно они несут смерть. Это ошибка. Я знал, насколько могут быть быстры руки, а вот глаза предупреждали об угрозе заранее. За доли секунды до резкого движения глаза атакующего расширяются. Контратака, уход из-под прицела всегда представляют собой прежде всего рывок. К сожалению, у каждого правила есть исключения.
Магомаев не двигался и так же неотрывно смотрел мне в глаза. Говорил по-отечески ласково, вытянул вперед руку и показывал ладонь, мол, нет ничего в ней. Я старался не обращать на нее внимания, не слушать елейного голоса. Глаза красноречивее. Но Магомаев перехитрил.
По камням что-то покатилось. Я уже по звуку догадался, что именно.
— Ложись! — крикнул и отпрыгнул за насыпь.
— Твою мать, — ругнулся Ермолов.
Когда мы опомнились от взрыва, Магомаева и след простыл.
— Эй. Эй, ты слышишь меня? — пытался достучаться Альт.
Горы исчезли. Я снова в квартире с отлупившимися обоями.
— Не смотри на меня, как на врага, — смешался Альт. — Гость адыга все равно, что в крепости сидит.
— А когда выйдем из дома?
— Ты меня оскорбляешь. Я — не убийца.
— А я — не инвалид. Основную силу ударов принял на себя костюм. Его конструировали замечательные умы, чтобы ты ни говорил. Дай мне день.
— За день ребра не срастутся.
— Через день я буду в норме, — повторил я с нажимом.
— Посмотрим.
Альт — враг или друг? Почему он хотел обмануть меня? Из чистых побуждений, или боится конкуренции? Чем больше артов найду я, тем меньше достанется ему. Друг или враг? Враг или друг?
— Альт, ты воевал в Чечне? — вырвалось у меня вперед мысли.
— Какое это имеет значение здесь и сейчас?
— Воевал или нет?
Увиливание от ответа меня раздражало, и Альт не мог не заметить этого, но вопрос не закрыл.
— Мое прошлое тебя не касается, — сдержано произнес сталкер. — Я ведь не пытаю тебя расспросами.
Меня разобрала злоба. Я ненавидел неопределенность, не переносил кавказцев и меня бесило, когда люди юлили.
— Отвечай: ты убивал русских солдат?
Псина сталкера подскочила, зарычала. Альт побледнел, холодно предупредил:
— Я не вынимаю кинжал дважды, опомнись.
— Как я могу доверять тебе, если ты темнишь?
— Не забывай, благодаря кому ты жив.
Я заиграл желваками. Чувствовал себя и правым, и неправым одновременно. Стоило ли настаивать на ответе?
Наши взгляды скрестились, как шпаги на дуэли. Первым не выдержал Альт.
— Хорошо, я тебя скажу, о любопытнейший. Я не убивал русских солдат. Я — кабардинец, а мы достаточно спокойный народ. Тем не менее я не одобряю ваше вторжение в Чечню. Пообещали суверенитет всем, кто пожелает, а слово не сдержали. Сравняли деревни с землей, разгромили Грозный, вырезали полнарода, а потом удивляетесь, что ваши дети гибнут в Беслане. Как говорят у меня на Родине, кто зла ищет, тот гибнет от зла. Удовлетворен ли ты, о назойливейший?
Я готов был придушить сталкера. Останавливали псина, поедавшая меня злобными глазенками, да усилившаяся с участившимся дыханием боль в ребрах. Я отчетливо помнил видеоролики, гулявшие по Интернету во времена первой чеченской кампании. На них боевики с садистским наслаждением измывались над нашими ребятами. Я помнил и рыдающих матерей, черные толпы, следовавшие за черными гробами, молодых парней, смотревших с черных надгробий. Не забыл я и ямы, в которых держали, как зверей, пленных. Не забыл распятых юнцов, отказавшихся предать Бога.
Я сжимал кулаки до белизны костяшек и чуть ли не скрежетал зубами. Руки тянулись к автомату. Я без сожаления всадил бы в адыга обойму.
— Да как ты смеешь? — с трудом выговорил я.
— Ты сам подумай, с чего президент откармливает Чечню? Знает, что виноват, вот и замаливает грехи перед чеченцами. Кормит пряником иссеченного кнутом.