ействительно быстрее.
Сталкер говорил с любовью. Я пристыжено молчал. Впрочем, Альт все равно догадался, к чему я задал вопрос:
— Она ни разу меня не укусила. Ты не смотри, что морда свирепая. Главное — воспитание.
— Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит, — и тут же пояснил: — Русская пословица.
Счетчик Гейгера затрещал. Альт буднично сказал:
— Поворачиваем.
Вилять пришлось часто. Голова затуманилась, одежда под комбинезоном взмокла, невыносимо остро хотелось курить, есть, пить. Мучила одышка, как ветхого деда. Левый бок пылал. Думалось только об одном: «Когда?» Когда все это закончится.
— Добрались, — произнес, наконец, Альт, ласково, словно увидел родной дом.
ГЛАВА VII
Впереди светилась проплешина. Лес уступал железным путям, на которых темнели составы тепловозов.
Миледи перестала петлять и все подряд обнюхивать. Остановилась, пошевелила ушами, морда, казалось, повеселела, и псина бросилась к рельсам. Видимо, Альт тут бывал часто.
Не успел я ступить на «железку», как счетчик Гейгера тихонько затренькал. Ржавые цистерны и вагоны дышали радиацией, как костер — жаром. Точно пьяницы, мы с Альтом брали то вправо, то влево, старались держаться как можно дальше от фонящего металла. Прямой путь в Зоне — редкость.
Некоторые вагоны выглядели на удивление ново, словно только из цеха. Они светились изнутри где ровно, где импульсами.
— Аномалии? — спросил я.
— Советую внутрь не соваться.
— Отчего же, жалко?
— Тебя. Там и ловкачи сгорали, а ты — калека-профан.
Я поставил в памяти зарубку: доведется — разведаю. Как говорится, доверяй, но проверяй.
За маленькой рощей белело кирпичное одноэтажное здание. Окна-арки закрывали катанные свинцовые листы, переливавшиеся из красного в фиолетовый. Большие двустворчатые двери тоже были из свинца, причем вычищенного до блеска. Видимо, их постоянно мыли: занижали фон. Перед входом висела табличка: «Сложи оружие и обтряси подошвы». У порога лежала решетка, об которую предполагалось соскребать грязь с обуви. Мы потопали, пошаркали и толкнули створки двери.
Обдало теплом, пахнуло куревом, потом и спиртом. За спиной захлопнулись двери, зал станции погрузился в сумрак. Помещение освещалось масляными фонарями и свечами. За многое видавшими столиками сутуло стояли сталкеры: пили, ели, тихо разговаривали и просто тяжело молчали. Все с оружием на плечах и в комбинезонах: разных, но приспособленных под одно — добычу артефактов. Я не заметил ни на ком противогаза, что удивляло, ведь ЧАЭС совсем близко. Тем не менее народ здесь собрался серьезный, опытный. Наверное, станция вымывалась не реже дверей, с радиацией боролись неустанно, раз сталкеры не опасались вдыхать неотфильтрованный воздух.
Я с радостью снял шлем, потер одеревеневшую шею, стянул противогаз. Какое ж это блаженство: содрать с лица липкую, грязную мерзлую шкуру и ощутить, как кожа жадно задышала всеми порами! Освободил от перчаток руки, отер пот с лица и лысины. Еще бы в баньку, и почувствовал бы себя человеком.
Наше появление вызвало лишь несколько ленивых взглядов и дружелюбное приветствие из окошка кассы обилечивания.
— Аллоха! — воскликнул молодой брюнет с увязанными в короткий хвостик волосами, его глаза искрились лукавинкой, тонкие губы насмешливо улыбались. — О, и Миледи с тобой. Альт, ты бы ее вытрусил да утюгом через влажную тряпочку. Небось, на шерсти целые рейганы таскает. А кто твой новый друг?
Бодрость и радужность голоса плохо сочетались с напряженными, опущенными под прилавок руками. Я готов был поспорить, что сталкер держал оружие, скорее всего дробовик. Темные глаза внимательно следили за каждым моим движением. Вполне ожидаемая реакция на СКАТ — снарягу военстала.
— Это Поп, — громко объявил Альт, — да будет всем известно. Прошу любить и жаловать.
Теперь мной заинтересовались и другие сталкеры. Кто смотрел вопросительно, кто настороженно, но преимущественно — враждебно.
— Ты бы еще кровососа притащил, — бросил хвостатый брюнет.
Я хотел огрызнуться, но Альт сжал меня за запястье.
— Гаваец, помнится, о Миледи ты так же отзывался. Пока она тебя от контроллера не спасла.
Брюнет смутился.
— Кстати, она соскучилась по твоим тефтелькам, — добавил Альт, Миледи поддержала ворчанием.
— Неси-ка сюда лучше ты свое добро. Или гол, как сокол?
— Не дождешься. Но это после. Ну, чего стоишь? Моя волчица еще голодна, да и у нас с Попом кишки марш играют.
— Миледи угощу, а ты меня не спасал — плати.
— Коммерсант… Ты меня с Попом накорми, а заплатить я не забуду.
— Знаю я вас. Брать горазды, отдавать — до смерти тянете.
Сталкеры возмущенно загудели.
— Нет в тебе адыгства, Гаваец, — деланно разочаровался Альт. — Смотри, кровопийца, все контейнеры забиты.
Альт начал вытаскивать арты по одному. В цене сходились быстро. Значит, ничего нового Альт не принес. Я с сожалением наблюдал, как камни проходили мимо меня, молил, чтобы Альт не вспомнил об артах в моих контейнерах.
— Поп, «ломоть мяса».
Во мне будто что-то оборвалось. Нехотя я отдал мягкий прессованный кусок органических тканей.
— Как ребра? — поинтересовался Альт, явно намереваясь продать и «светляк».
— Побаливают.
Альт кивнул и спросил Гавайца с напускной строгостью:
— Долго нам еще ждать ужин?
Гаваец улыбнулся, в приподнятом настроении запер арты в сейфе, выложил на прилавок сухпаи, две фляги с водой и — о, мой Бог! — сигареты.
— Выпивку? — предложил Гаваец.
— А как же. Если б ты знал, чего мы натерпелись. От стресса надо избавляться, — ответил Альт.
На деревянную полку со стуком опустилась литровая бутылка. «Чернобыльские зори», — гласила этикетка с трехлепестковым знаком радиактивности.
— Бери-хватай, — сказал мне Альт, сгреб часть ужина и понес к свободному столику. — Запомни того упыря, — поучал сталкер по ходу. — У него можно достать все, что нужно в Зоне. Как говорят у меня на Родине, у него и мыши жируют.
Гаваец тем временем дразнил Миледи дохлым ошкуренным тушканом. Альт одарил торговца мрачным красноречивым взглядом, Гаваец поскучнел, спрятал грызуна и высыпал из картонной коробки сырые тефтели. Миледи заглатывала лакомства целиком, с голодной жадностью, сопением и чавканьем.
Несмотря на дикий голод, ел я без удовольствия. Столовых приборов не было, приходилось брать пищу пальцами, липкими от пота, пахнущими пороховой гарью. Сколько раз я облучался аномалиями и артами? Да еще и к Янову шли после выброса. По-хорошему, обмыться бы, тщательно, с обеззараживающим порошком. Доставляло беспокойство и повисшее в воздухе недоверие. Со всех сторон я чувствовал на себе косые взгляды сталкеров. Как бы не зарезали во сне.
— Кушай, или не сыт? — обратился ко мне Альт.
— Когда все вокруг желают, чтобы ты подавился, кусок в глотку не лезет, — ответил я тихо.
— Не воспринимай близко к сердцу. Тут всегда относятся с подозрением к новичкам.
— Не каждый новичок одет в форму спецназа.
— Ты — мой друг. Твоя обида — моя обида. Будь спокоен, меня здесь уважают. Аллах мне судья, тебя не тронут. Лучше радуйся, что едим не суп из утки.
Слова Альта немного успокоили, но забывать о бдительности я не собирался. Береженого Бог бережет. Крестик будто сам запросился в ладонь. В задумчивости я водил большим пальцем по граням и рельефной фигурке на распятье, запоминал угрюмые лица сталкеров, пытался прочесть их. «Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся и постыдятся мгновенно». Строки из псалма всплыли в памяти произвольно, хоть я и не заучивал их. Что производит впечатление, запоминается поневоле.
— Ты меня слышишь? — похоже, Альт окликал меня не в первый раз.
— Ну?
— Стаканы, говорю, долго стоять не должны.
В руке сталкера я заметил граненный. Такой же стоял и подле моего локтя, полный водки.
— А тебе вера позволяет? — удивился я.
— Мы в Зоне, друг. Это слепая точка в обзоре Аллаха.
Я пожал плечами, бросил безразлично:
— Как знаешь.
В нос ударил запах полыни, спирт обжег горло, в животе затеплился огонек. Такой водки я еще не пробовал. По телу пробежала приятная дрожь. Язык зазудел: просил еще.
— Между первой и второй промежуток небольшой, — повеселел я.
Альт разлил хрустально чистую жидкость по стаканам, произнес тост:
— За удачный исход!
— Давай.
Чокнулись, опрокинули. Тепло растеклось по венам, ослабило натянутые нервы. Как же мне не хватало в Зоне простой водяры! Порою подмывало выйти в чисто поле и заорать во всю глотку. Помогали сигареты и Бог. Странно их ставить на один уровень, но я не мог обойтись ни без того, ни без другого. Благодаря ним я пока не сломался, ни разу не взорвался на службе, оставался человеком.
С каждым стаканом голова тяжелела, а груз на душе легчал. Губы тянулись в беспричинной улыбке. Я летел навстречу эйфории. Вспоминалось только светлое. Меня наполняла уверенность: все получится, дерзай. Будущее казалось предсказуемым и оптимистичным.
Не помню, как мы вышли из-за столика. Проснулся я в каком-то погребе. Горели свечи, однако их света не хватало, чтобы рассмотреть все детально. Лежал я на сыром старом матрасе, по сторонам — такие же бездвижные тела на подстилках. Над нами витали громкий храп толстого сталкера, крепкий перегар и запах нестиранных портянок.
Литр на двоих — детская забава, так что поднялся я легко. Чуть побаливала голова, но это мелочь. На воздухе пройдет.
Я подобрал пожитки и неуверенно двинулся к лестнице. Пару раз чуть не споткнулся о спящих сталкеров. Опираясь на перила, поднялся в бывший зал ожидания. За столиками почти никого не застал. Значит, проснулся рано.
— Доброе утро! — произнес грудным голосом гладко выбритый, стриженный «бобриком» армянин с седеющими висками. Его русоволосый сосед молча вскинул руку в приветственном жесте.
— Доброе, наверное, — ответил я.