Рынок прятался за стеной леса, всего в ста с лишним метрах от станции. Первое, что бросилось в глаза, — асфальт голый. Кругом снег, а рыночная площадь чиста, лишь островки мха и худые гребни жухлой травы местами вспучивали асфальт и пускали по нему сеть трещинок. По периметру площади тянулся ряд бурых от ржавчины скелетов — каркасов торговых прилавков. Шифер навесов вопреки ожиданиям не держал шапки снега, а зеленел все тем же мхом. В центре площади возвышался главный навес, огромный и высокий, защищенный на полвысоты белыми оштукатуренными стенами. Под крышей серела рифленая полоса оцинковки, над ней вздымалась большая надпись «РЫНОК» из железных трубок и прутьев. К навесу прилепилась низкая пристройка, должно быть, с кладовыми и туалетом. Стены коридора покрывала светло-зеленая плитка. Его темное нутро настораживало. Казалось, внутри поджидают кровососы.
Стоило ступить на рыночную площадь, и мороз остался позади. Воздух поразил пустынной сухостью. Дышать знойным днем тяжеловато, в противогазе — подобно пытке. Я вертел головой и никак не мог понять, в чем дело. Пот тек как никогда. Исподнее прилипло к телу, противогаз присосался к лицу, дыхание участилось. Я словно шел по Сахаре.
Добравшись до пристройки, замерил фон. Показало почти полрентгена. После вагона с «электрой» — пустяки. Затянул на голове ремень с фонарем, включил. Выставил перед собой руки. В левой — детектор артефактов, в правой — «вальтер». Ну, с Богом!
В пристройке оказалось прохладнее. Я задерживался у каждой двери, прислушивался, не пищат ли за ней тушканы, не сопит ли бюрер. Слава Богу, на мутантов не наткнулся. Впрочем, как и на что-нибудь ценное — один хлам.
Под навесом фонарь не понадобился. Свободное пространство между стенами и кровлей давало света сполна. На почерневшей от грязи плитке мои берцы оставляли четкие следы, ветер за годы намел немало песка. На прилавках, которыми служили синие парты, хоть рисуй. В центре стояли два рукомойника. Краны покрылись рыжими пятнами, растягивали сухими носиками нить паутины.
Артов, к сожалению, я не нашел. Осмотрел все помещение — ничего. Неужели Гаваец надул? Ох, и всыплю ему!
Стоило выйти на площадь, как меня снова накрыла стена жара. Видимо, аномалия таилась снаружи, значит, и арты где-то там. Если меня не опередил другой сталкер.
С кучки обломков асфальта я подобрал горсть мелких кусочков. Действовал проверенным методом: раскидывал на пути камешки. Седьмой бросок открыл тайну площади. Не успел обломок коснуться асфальта, как к небу взвился столб пламени. Мощная струя покачивалась, как деревце на ветру, ревела, точно включили газовую горелку. Невольно вспомнился кабан моего деда, обсмоленный до черноты. Тогда я был ребенком, и картина жестокой расправы намертво отпечаталась в памяти. Воображение ее чуть подправило, и на месте кабана оказался я.
Пламя пошалило и скрылось так же внезапно, как и появилось. Я замерил фон и чуть не подпрыгнул. У аномалии показывало с десяток рентген! Сколько же было в вагоне, где аномалии сидели одна на другой? С противогазом пришлось смириться.
Не знаю, сколько я пробыл на рынке. Долго, утомительно долго. Двигался со скоростью улитки. Пару раз присаживался, чтобы унять головокружение. Потом снова отправлялся искать. Огненные хвосты психованно метались, того гляди заденут. Я зорко следил за их агонией, в нужный момент пригибался. Приникнуть к асфальту — гораздо безопаснее, но для этого следовало проверить целую окружность. Столько камней и времени я не имел. Падать же на непроверенное место… Слишком живо я представлял опаленного кабана.
Крестик с цепочкой накалились, блестели рубином и вместе с тем напоминали: Бог со мной. «Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит», — подкинула память. Я приободрился. Выберусь. Выберемся.
Муки вознаградились. Детектор открыл глаз. Жирная зеленая точка обрадовала так, будто я увидел бутылку воды. Арт прятался в ряду навесов для открытой торговли. По мере приближения к ним температура росла. Обтянутый резиной череп точно бросили в духовку. Уверен, это чувство запомнится мне надолго, и, вспоминая, я буду задыхаться вне зависимости от погоды.
Наконец, «Велес» привел меня к цели. Оставалось всего несколько шагов. Счетчик Гейгера беспрерывно трещал. Арт проявился под прилавком — шар-уголек размером с подростковый кулак. Я сел и метнул камешек. Струя пламени ударила в ржавые трубы, описала дугу, вернулась назад, повиляла и успокоилась.
Соображалось туго. В глазах стояли только красные огоньки, тлеющие внутри арта. Я зажмурился, потерял равновесие и чуть не упал, вовремя уперся рукой в асфальт.
Поднялся. Камни кончились. Стрелять? Патроны еще пригодятся. Господи, спаси и сохрани. Собраться! Не терять рассудок! «Господи, утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои».
Носочком берца прощупал асфальт справа. Шагнул. Снова вытянул ногу и тут же отдернул, уже дымящуюся. Полыхнуло. От близости к огню дыхание перехватило. Я отшатнулся, закашлялся, легкие до боли сжались. Вокруг помутнело. Я зашептал «отче наш», и «жарка» замолкла. Жадно втянул крохи кислорода.
Глаза заливало потом, повсюду прыгали разноцветные пятна, воздух дрожал, и все же я видел. Значит, идти мог. Попробовал продвинуться влево. Преодолевая пядь за пядью, я приблизился к торцу прилавка, подлез под него и гуськом добрался до арта. Быстро схватил шар, не обращая внимание на зловещее шипение, кинул в контейнер. Пластикатовую перчатку прожгло, хлопковая потемнела.
Я привалился к ножке прилавка, оценил расстояние до леса. Как до Москвы.
В полуобморочном состоянии выбрался к центру площади. Земля качалась. Я боялся упасть в аномалию и сел. С ненавистью стянул противогаз и судорожно вдохнул, запрокинув голову. Плевать на радиацию!
Сидел минут пять, потом стиснул зубы и побрел к снегу. Белоснежные сугробы волновали душу, как оазис посреди пустыни. Нырнуть в холодную перину, набить ею рот — вот это будет экстаз. Образ Люды отговаривал: «Ты же заболеешь, дурачок». Сопротивлялся я недолго, обещал не делать глупостей.
Опушка! Дошел! Прислонился спиной к прохладному стволу клена. Легкий ветерок обдувал лицо. Блаженство… Спасибо, Господи! Спасибо, что не оставляешь грешного.
— Смотри на этого чудика, без защиты гуляет, — услышал я из леса.
Хруст снега обозначил шаги группы людей. Я вскинул автомат. Навстречу вышли трое в синих комбинезонах и легких бронниках. Двое — в гражданских противогазах, третий — в «хомяке». Назывался так, потому что имел пухлые щеки, туда вставлялись фильтры. Противогаз редкий, запоминающийся.
Хомяк поднял руку — его спутники остановились. Значит, лидер, ведущий.
— Опусти оружие, браток, — попросил он. — Мы с миром. Шли аномалию, епта, разведать, а тут ты стоишь. Чего с головой непокрытой? Епта, до ЧАЭС рукой подать. И выброс был…
Я молчал. Сил не осталось, да и напрягали ребята. Голос лидера сквозил фальшью.
— Меня Хомяком кличут, — представился ведущий.
Я думал улыбнуться, но шевельнулся только уголок губ.
— Это — Молчун, — продолжал Хомяк, — а это, епта, — Гиена. Пусть позывало тебя не смущает, парень душевный. Ну, а ты кто? Раньше не видел тебя, хотя, епта, уже неделю тусуюсь на Янове.
— Поп, — прохрипел я и удивился тому, как изменился голос; бета-ожог, наверное.
Гиена засмеялся. Действительно, гиена. Хомяк гневно посмотрел на товарища, сказал мне дружески:
— Извини, браток. В Зоне редко кого встретишь с крестом, — Хомяк указал пальцем на мое запястье. — Епта, тут скорее в Сатану поверишь.
— Если есть Дьявол, есть и Бог, — заметил я безучастно.
Гиена снова прыснул со смеху. Молчун отвесил ему подзатыльник.
— Ты это, епта, с рынка? — спросил Хомяк.
Я кивнул.
— Есть там чего? Ну, ты понимаешь, о чем я.
— Нет ни беса. Чуть не убился только. Жарко, как в Аду.
— А ружьишко-то, епта, у тебя недурное… Давно Зону топчешь?
Я напряг желваки. Хомяк то ли любопытный, то ли зондировал меня.
— Да нет, — Хомяк ответил за меня, — я бы о тебе услышал. Епта, с крестом-то… Значит, говоришь, на рынке делать нечего? Пойдем, значит, Сердце искать, да, парни?
— Кореш, там троих мало. Опасное местечко, — прогундосил Гиена.
— Ну, епта, с такими помощниками, конечно, троих мало. Браток, Поп, а ты как, не желаешь с нами?
— Что еще за сердце? — заинтересовался я.
— Епта, не слышал? Да это же легенда! Сердце Оазиса — дорогущий артефакт, исцеляет любые болезни и раны, епта. Башню новую не нарастит, но дырки от пуль, епта, как не фиг делать залатает.
Точно в прорубь окунули. Я вмиг пришел в себя. Сталкеров, верно, направил ко мне сам Бог. Исцеление болезней — это ведь то чудо, которое я искал, спасение моей семьи. Люда, ты будешь жить! Будешь! Машутка, забудь о процедурах! Заживем, как прежде.
— Где он? — выпалил я, пожирая глазами Хомяка; я был готов марафон одолеть, хоть на край света бежать.
— Да неподалеку, епта. Все сталкеры ищут, а мы, епта, нашли. Только химера там шляется. Ты, вижу, мужик способный: военстала завалил, а они поодиночке не ходят.
Хотел сказать, что снаряга моя, но, слава Богу, вовремя опомнился. Военный для сталкера — враг, а численный перевес вовсе не на моей стороне. Упоминание химеры меня окончательно отрезвило, вернулась рассудительность.
— Ты уверен, что арт там, где ты думаешь? Ты его видел? Легенда порой оказывается всего лишь легендой.
— Браток, там камень, там. Как тебя, видел. Только химера не дала подойти. Патронов было мало, а не то, епта, мы ей бы показали.
Я неплохо читал лица людей, зачастую мог понять, лгут они или нет. Если б не противогазы, мои сомнения развеялись бы. Новые знакомые напрягали, однако вряд ли Бог столкнул меня с ними просто так. Если Хомяк говорил правду, то только с ним я отыщу Сердце Оазиса. Разве мог я упустить шанс одним махом разрешить свои проблемы? Семья надеялась на меня, ждала меня.
Иди, Вадим, иди. Только будь начеку.