Утром я поднялся с больной головой и дурными глазами. Позавтракал прихваченным с Янова и засобирался в магазин за продуктами. Дед Иван тут же отговорил:
— Пьянь какая прицепится, лучше я сам. Да и любопытные понабегут. Новое лицо у нас не часто встречается.
— Рано или поздно все равно узнают, что живешь не один.
— Ко мне никто не ходит. Разве Кузьмич когда на бутылку попросит. А зимой тем более все по домам сидят. Одни алики чкаются. Что им мороз, когда водка греет?
— Все равно узнают. Для одного многовато тут покупать.
— А, быть может, я на неделю запасаюсь. Старому ходить по сугробам несподручно. А узнают, так иттить их так.
Я поскреб заросшую скулу, махнул и отсчитал старику деньги. Может, правда, нам с Альтом было лучше не светиться, хотя кого можно опасаться в Богом забытой Гдени, я не представлял.
По словам деда Ивана, сосчитать жителей деревни хватило б пальцев рук. С крыльца поверх забора я разглядел как относительно свежие аккуратные домики из белого кирпича, так и приземистые бревенчатые. Как узнал позже, многие пустовали. После развала СССР Гдень оказалась в буфере между украинским загранпостом и белорусским. Получилось так, что имевшие родственников за речкой, по закону были обязаны совершить целую одиссею, когда по сути до родных рукой подать. Одна женщина даже отсидела год в колонии за незаконное пересечение украинской границы.
Уже в девяностые годы школу и прочие административные здания деревни начали разбирать по кирпичику, растаскивать по дворам. Малочисленные дети учились в соседнем селе Комарин, а после Второго Взрыва Гдень покинули последние молодые семьи. С тех пор перестала заезжать и автолавка. Старикам приходилось шаг за шагом пробивать в снегу тропу к магазину. Или платить за то мужикам, охочим до выпивки. Улицы деревни молчали, иногда слышались пьяные крики и только. Зимой старики старались из дома лишний раз носа не высовывать. Сидели в тепле, в ожидании смерти. Мертвецов находили не сразу. Одна бабка в прошлом году пролежала ползимы. Когда морозы спали и снег начал таять, люди стали чаще видеть друг друга. Тут-то и заметили: кого-то не хватает. Хату вскрыли, а там смердит, как в могиле. Главное, все ценное вычищено. Значит, кто-то знал, что бабка померла и не сказал.
Дед Иван все иконы предусмотрительно сдал в областной краеведческий музей. Оставил одну, маленькую, чтобы молиться. Думал, и картины сына продать, да больно тяжко с ними было расставаться. Дед часто останавливался перед ними и подолгу смотрел невидящим взором. Маляр, как я и подумал, ходил в Зону не раз. Его прельщала дикость Зоны, манили ее загадки, опасности. В Зону его толкала не нужда, как большинство охотников за артами, — авантюризм. Маляр стремился к захватывающим приключениям. Как в любимых им книгах. Остроту и яркость впечатлений переводил на холст. Дед Иван не раз старался образумить сына, но тот не слушал и вроде бы даже обдумывал роман о Зоне. К сожалению, романтикам и мечтателям в Зоне не место. Однажды Маляр из ходки не вернулся. Дед Иван до сих пор не знал, что стало с сыном. Надеялся от нас что услышать, но нам оставалось только отрицательно качать головами. На самом деле Альт знал, чем закончилась судьба Маляра: его загрызли псевдопсы. Сталкер рассказал мне об этом ночью, шепотом, пожалел старика.
Гдень напоминала место, где я родился, где малым проводил летние каникулы, потому я знал, чем могу помочь старику. Не хотелось быть обузой. Себя мы с Альтом кормили за свой счет, сами готовили, убирали в доме, топили, кормили овчарку. Альфа перестала на нас лаять и принимала за своих уже на второй день. О Миледи беспокоился Альт, я по волчице не скучал, хоть и былая неприязнь к ней прошла. Альт же мог просидеть с ней в сарае полдня.
Свободное время я проводил у телевизора. Что показывали, значения не имело. У голубого экрана время текло быстрее, да голова забивалась чем-нибудь отвлеченным. Иначе начиналась хандра. Я мысленно подгонял Артема. Мне часто чудился скрип калитки. Я мигом оказывался у окна и, конечно, никого не видел. Порою мое состояние можно было смело называть лихорадочным. Во снах каждую ночь видел и семью, и Артема, и Леху, и Сердце Оазиса. Арт хранил у сердца, как Султан. Комбезы, оружие и прочие артефакты мы с Альтом спрятали на чердаке. Вор лезть туда не додумался бы, а дед Иван не смог бы по старости лет.
Приезд Артема помню, как сейчас. Он стоял, как мне грезилось тысячу раз: в распахнутой калитке, немного растерянный, в черной куртке — «аляске», с откинутым капюшоном, в камуфляжных штанах «серый камыш» и утепленных начищенных до блеска берцах. Коротко стриженный, гладко выбритый, одетый в новенькое и чистенькое он составлял со мной, бородатым, с воспаленными глазами, в блеклой висевшей мешком байковой рубахе и линялых спортивных штанах, резкий контраст.
— Вадик? — удивился Альт и оглядел меня с головы до пят.
— Тёмка. Тёмыч!
Я распахнул объятия, слетел с крыльца и сгреб друга в охапку, крепко сжал руку, выдохнул:
— Рад видеть.
— И я… — неуверенно выдавил Артем, рассматривая мое осунувшееся, заросшее лицо. — Что стряслось?
— Идем в дом. Холодно. Чаем напою.
— Чей это дом? Как ты тут оказался?
— Идем, идем, внутри все расскажу.
Ведя Артема в хату, я норовил его потрогать: то по плечу похлопаю, то на спину надавлю легонько, пропуская вперед, то колкие волосы на затылке потреплю. Не верилось, что вот он, Тёма, не видение, а живой, во плоти.
Дед Иван лежал тогда у себя в спальне. Услышав незнакомый голос, крикнул:
— Захар, кто там?
— Друг приехал. Наконец-то.
Дед Иван зашаркал тапками, шел встречать гостя. Альт, наоборот, поспешил покинуть дом. Сталкер по-прежнему не хотел ничего знать обо мне, а мой разговор с Артемом предполагал много лишней информации. Альт холодно поздоровался с Артемом, бросил мне:
— Поп, ты знаешь, где меня искать.
Я кивнул. Альт шел к Миледи. Больше некуда.
— Захар, Поп… — смешался Артем. — Почему они тебя так называют?
— Так вот ты каков, дружок, — появился на кухне дед Иван, — Захар замаялся тебя ждать. Ну, садись чай пить. Или, быть может, голоден? Меня Иваном зовут.
— Здравствуй, отец! Я — Артем. Надеюсь, Захар вам не сильно докучал?
— Что ты. Мне одному скучно, а тут целых два гостя. Помощника. Не знаю, как без них буду обходиться, — засмеялся старик. — К хорошему привыкаешь быстро.
— Да ты тут, гляжу, обжился, — шепнул мне Артем.
— Захар, что стоишь? Ставь чайник.
Дед Иван по-командирски раздавал инструкции, где что взять и как накрыть стол. Вскоре наши чашки дымились земляничным ароматом, и мы втроем уселись у окна, за маленьким столом.
— Ну, рассказывай, — произнес Артем тоном, выражавшим полную готовность долго и внимательно слушать.
Тёмыч угадал. В двух словах объясниться не удалось. Я начал с операции в Припяти и закончил «прыжком» в Гдень. Конечно, сталкерские будни подробно не описывал, останавливался только на самом главном. Артем хмурился, вскидывал брови, морщился, почесывал шею. К концу рассказа плотно сжал губы да еще рукой прикрыл, будто с трудом сдерживал рвущиеся наружу вопросы. Дед Иван тоже слушал с интересом и все охал, качал головой, когда мне доставалось от Зоны.
— Ясно, — задумчиво сказал Артем. — Значит, артефакт нашел. С чего взял, что он поможет? Испытания ведь не прошел. Артефакты радиоактивны. Не станет ли Люде хуже?
Про универсальность Сердца Оазиса я распространяться не стал, про испытания на собственной шкуре — тоже. Другу доверял, но ведь он мог случайно сболтнуть кому об арте и подвергнуть себя опасности. На вопросы не ответил, вышел с кухни, пообещав скоро вернуться. На днях я выпросил у деда Ивана старую шкатулку. Когда-то в ней хранились немногочисленные украшения хозяйки этого дома. Туда я и положил Сердце Оазиса. Зажег свечу — подсвечник всегда стоял на столе-книжке в зале на случай отключения электричества — и запечатал воском замочек.
— Ты что там колдуешь? — спросил из кухни Артем, наверное, учуял запах плавленого воска.
— Сейчас, сейчас. Уже иду.
Я потушил свечу, перешел в кухню и протянул шкатулку Артему.
— Вот, возьми.
Артем оглядел шкатулку, удивленно промычал, заметил:
— Даже опечатал. Не доверяешь что ли?
— В поезде всякие люди шатаются. Гляди в оба. Содержимое этой шкатулки мне дороже жизни.
— Не волнуйся, доставлю в целости и сохранности. Надеюсь, не выгонишь на улицу прямо сейчас. Честно говоря, сюда не так-то просто добраться.
— Что ты говоришь? Конечно, оставайся. Аслан все равно спит на полу, а я потеснюсь. Отец, ты ж не против?
— Нехай, — махнул старик. — Имей в виду: автобус ходит к нам раз в неделю.
— Что? — в один голос воскликнули я с Артемом.
Старик пожал плечами и невозмутимо продолжил:
— Раньше два было да школьный ходил. После Второго Взрыва один рейсовый да и то раз на неделе. Да вы не пугайтесь. Емельяна попрошу, свезет до Комарина за бутылку.
— Спасибо, отец, — выдохнул я с облегчением.
— А сам-то куда подашься? — поинтересовался Артем.
— Вернусь на базу.
Артем озадаченно провел ладонью по стриженному затылку, будто решал, сказать мне что-то или промолчать.
— Думаешь, не стоит? — насторожился я.
— Да уж не знаю, не сочтут ли они тебя за дезертира… Да дело даже не в этом.
— А в чем?
— Ну… Короче, нашли мы убийцу Лехи.
Я вскочил опрокинув табурет, замер в ожидании продолжения.
— Спокойнее, — попросил дед Иван. — Сядь, Захар, сядь.
Я поднял табурет и сел.
— Кляксой зовут, — продолжал Артем. — Раскололи мы его, выяснили, кто заказал. В общем, тут он засел, заказчик. Известен как Куцый. Имеет тесные связи с криминальным миром как в России, так и в Украине. Занимается куплей-продажей артефактов, оружия, психотропных веществ. Нас в Зону не пустят, украинские менты в его ловле не заинтересованы. К тому же, возможно, у Куцего там имеются свои люди, иначе его давно бы выгнали из запрещенной зоны.