Я не злюсь на усатого. Его любопытство вполне естественно, да и не он один интересовался на этот счет. Правды добивались от меня многие, но знали ее только Артем, брат и мои девочки. Они корили меня за честность. За то, что вернул Сердце Оазиса. Люда не решилась. Я же привык выполнять обещания, даже данные самому себе. Если мужчина не держит слово, он не достоин называться мужчиной.
Выйти на ученых помог Стельмах. Я написал Озерскому, но на встречу в Киеве явился Герман. Видимо, счел коллегу слишком наивным, мягким. Сам Герман говорил со мной холодно, как с провинившимся. Даже благодарил сдержанно. Перед прощанием я справился у него об Альте. Герман покачал головой и сказал, что его давно никто не видел. Одни говорят, что Альта застрелили, когда он вернулся за трупом Миледи. Другие шептали о том, что кабардинца забрал Черный сталкер и Альт стал одним из Хозяев Зоны, ни ножи, ни пули не брали его. Третьи бились об заклад, что Альт покинул Зону. Надеюсь, он вернулся к жизни. Настоящей.
— Вади-им, — осторожно, будто лунатика, позвала Люда. — Ты опять летаешь?
Я прижал ее к себе сильнее, прошептал:
— Обещаю, день будет веселый.
Восьмое марта — ответственный день для мужчины. В этот день я становился слугой моих девочек. Никогда мы не просиживали задницы перед телевизором. Я будил фантазию и старался, чтобы с моих любимых лиц не сходили улыбки до самого вечера.
На сегодня первым по расписанию завтрак, приготовленный, конечно, мною. Хоть один день в году женщина имеет право отдохнуть от плиты. Готовлю я не так хорошо, как Люда, поэтому завтрак ожидался скромненький, легкий. Приличная пища нас ждала в ресторане. Туда я собирался отвести семью на обед.
— День уже начался, — лукаво упрекнула Люда.
— Верно.
Я выключил телевизор и оставил недоумевающую жену одну. Ненадолго. Вернулся с «живым огнем» — так Люда назвала картину, увиденную недавно на выставке в художественном музее. На полотне из кучи пепла взмывал в небо, расправив крылья, Феникс. Денег пришлось отвалить немало, но оно того стоило. Люда при виде подарка подскочила на месте, хлопнув в ладоши, глаза радостно заблестели. Завопила бы, если бы дочка не спала. Бережно приняла картину и с минуту смотрела на песню красок, после чего восторженно выдохнула:
— Спасибо. Вадик, миленький, — и прильнула с поцелуями.
Дарить добро — вот залог счастья. В тот момент я любил мир несмотря ни на что. Не было даже этого «несмотря ни на что».
— Ну, оставлю вас наедине. Решай, куда повесить, — мягко сказал я.
— А ты куда?
— На кухню.
Люда хихикнула и принялась завороженно высматривать детали картины, с нежностью водя пальцем по жгучим перышкам Феникса.
Машке я тоже угодил. Подарил здоровенного плюшевого медведя. Обещал же. Давно, но папа слов на ветер не бросает.
Машка завизжать не постеснялась. Еще и на шею бросилась. Потом еле оторвал от медведя. Ну, как оторвал. Пришлось посадить Мишутку за стол как полноправного члена семьи. Хорошо, Маша не пыталась его накормить.
После завтрака мы отправились в парк. Люду тянуло к природе. В лесу, к сожалению, было еще топко, поэтому пришлось довольствоваться городским островком проклевывавшейся зелени. На свежем воздухе, в близости с природой как нигде ощущаешь себя свободным. Невидимый эфир просветляет голову и сбрасывает с сердца будничные гири.
Я подхватил Машку под руки и закружил. Обожаю ее смех. Колокольчики…
— Небо сегодня такое мирное, — зачарованно произнесла Люда. — А солнце улыбчивое.
Я опустил Машку. Шумно дыша, запрокинул голову. Да, погода сегодня не подвела, праздничная.
Люда любя оглядывала нарождавшиеся почки. Вдруг присела у скамейки и воскликнула:
— Ой, подснежник!
— Порой мне кажется, что у меня две дочери, — засмеялся я.
— Так и есть. Я будто заново родилась. Вадим, ты только посмотри на эту красоту!
Я хотел подойти, но в стороне блеснул «трамплин». Бросило в пот. Слава Богу, тревога ложная. Мимо просто пронесся пацаненок на велосипеде, и катафот сверкнул на солнце.
— Вадим? — с тревогой позвала Люда, видимо, заметила мою растерянность.
— Все хорошо, — улыбнулся я.
Боже, помоги вырваться из Зоны. Сквозь одежду я стиснул крестик, висевший на шее. Вроде бы и знаешь, что Его нет, что появились мы благодаря долгой эволюции, а сердце все равно не переубедить. Наверное, потому, что так проще.
— Подснежник — это вестник оттепели, — поучала нас Люда, — первый лучик тепла. Маш, глянь, какой красивый. Только не сломай.
Маша не спешила присоединиться к матери. Дергала меня за рукав с важным видом — назрел вопрос.
— Что на сей раз, профессор? — спросил я.
— Пап, а Петька говорит, что тебя в любой день могут убить.
— Какой Петька?
— Из третьего «Б». Он говорит, в твоей работе много риска. Может, сменишь ее?
— Да куда ж я от вас денусь? — ухмыльнулся я. — Небо порву, а вернусь.
— Я знала! Ты все можешь! А Конец Света тоже из-за тебя отменили? Для этого вы летали в Припять?
— Нет, детка. Его и не должно было быть.
— Но по телевизору…
— Никакие записи нельзя вести бесконечно, вот и календарь майя рано или поздно должен был закончиться. Конец Света тут ни при чем.
— А нам недавно на уроке рисования дали задание нарисовать былинных героев. Знаешь, кого нарисовала я?
— Кого же?
— Тебя.
— Учительница, наверное, была удивлена.
— О чем секретничаете? — к нам подошла Люда.
— Мам, правда папа у нас герой?
Люда тепло улыбнулась и подтвердила:
— Правда.
— А героев не убивают.
— Не убивают.
— Так что можешь, пап, оставаться на своей работе.
— Спасибо, принцесса. За оказанную милость получишь еще подарок.
Впереди я заметил приземистого человека с воздушными шариками, вытянутыми, как баклажаны. На полпути к нему я замер. У ног торговца сидел псевдопес! Я зажмурил глаза и снова посмотрел на собаку. Облегченно вздохнул: всего лишь пудель, нестриженный, грязный, со спутанной, вьющейся шерстью и печальными карими глазами. Такими же, как и у его хозяина. Он оказался старым дагестанцем. Или чеченом. Какая разница. Глубокие морщины избороздили смуглое лицо. Грубая заплатанная одежда поблекла от многочисленных стирок.
— Добрый день, отец! — воскликнул я.
— Здравствуйте. Кого вам связать? — оживился старик, тоска и усталость пропали бесследно.
— Ой, собачка! — заметила пуделя Маша. — Какая грустная. Наверное, голодная.
— А бабочку сможете? — спросил я торговца.
— Ерунда, — отмахнулся старик и проворно заработал руками. — Вуаля! Прошу, барышня, — он отдал фигурку Маше.
— Спасибо! — поблагодарила дочь.
— Вы — мастер, — похвалила Люда.
Старик скромно назвал цену, но я заплатил вдвое больше. На удивленный взгляд торговца ответил, кивнув на пуделя:
— Вас ведь двое.
— Пусть будет светел ваш путь. Счастливого дня!
Через несколько шагов, я услышал, как где-то неподалеку уныло играл саксафон.
— Непорядок. Сегодня праздник, а он плачет, — сказал я.
— А мне нравится, чувственно, — возразила Люда.
— Пойдем-ка, закажем что-нибудь повеселее.
Музыка приближалась, становилась ярче, сочнее, затрагивала все новые и новые струны души. В то же время мне слышалась совсем иная, не менее чувственная и такая же печальная. Гитара, треск костра и хрипловатый баритон:
— Забытый колодец — безлюдной деревни хранитель,
Некошеный, серый, под солнцем стареющий луг,
И купол вдали золотится — святая обитель,
И город пустой, перед ним возникающий вдруг,
И странные люди, одетые не по сезону,
И все, что ты видишь вокруг, называется Зоной.
Карелин Алексей © 2013.