– Я не думала, что ты так сильно, – она помедлила, поджав губы, – беспокоишься по этому поводу.
Голос ее предательски сел. Она старалась проявить участие, чувствуя, что душу Гийома что-то мучает, но, как ни силилась, не могла понять, о каких сомнениях речь.
– Я и сам не думал, – невесело усмехнулся Гийом, расщедрившись на новое откровение. – Если честно, я не говорил этого никому, кроме тебя.
Элиза обомлела. Она не знала, что ответить. Поблагодарить за доверие? Попросить объяснить подробнее, о чем он говорит?
От ее растерянности уголки губ Гийома поползли вверх, сложившись в подобие прежней улыбки, однако по лицу тут же пробежала печальная тень, а глаза сделались задумчивыми. Элиза почувствовала себя беззащитной под его взглядом и невольно огляделась, словно ища поддержки у сельского пейзажа. Молчание становилось тягостным. В отчаянной попытке нарушить его, Элиза вдруг выпалила:
– Послушай, а кто такая Изольда?
Гийом изумленно приподнял бровь:
– К чему вопрос?
– Да один из этих твоих… приятелей назвал меня так. Сказал, что я, словно ожившая златовласая Изольда. Это какое-то христианское, – она пожевала губу, подбирая нужное слово, – божество? Как… как Мать-Мария? Или Дева… – Элиза невольно зарделась. – Прости, я, наверное, все перепутала…
Отчего-то Гийом смутился не меньше. Невежество Элизы временами все еще заставало его врасплох.
– Ох, нет, – нервно усмехнувшись, ответил он. – Дева Мария, Богоматерь – это мать Иисуса Христа, Спасителя, сына Божьего. А Изольда – это девушка из одной легенды. Не библейской. И у нее были золотые волосы, как у тебя. Пожалуй, неплохое сравнение. А ты ни разу не слышала песен? Менестрели любят петь баллады об истории Тристана и Изольды.
– Менестрели, забредающие в наши края, предпочитают петь под сводами залы в твоем доме, а не на улицах, – мрачно отозвалась Элиза.
Мрачность в ней вызывала вовсе не тоска по дому Гийома – там она чувствовала себя неуютно и терпеть это была готова только ради общества юного графа. Именно этого общества ей и не хватало. Вдобавок на ум Элизе отчего-то пришло вскользь брошенные слова Фелис о том, что именно бродячего менестреля она выбрала отцом для своего ребенка. Прежде это не вызывало в девушке никаких чувств, а сейчас почему-то всколыхнуло неприязнь.
– Оно и понятно, – протянул Гийом. – В моем доме можно заработать своей музыкой куда больше, чем на сельской площади.
Элиза закатила глаза.
– В общем, как ты понял, я не слышала песен. Расскажешь, о чем эта легенда?
– Ох… – Он тяжело вздохнул, старательно вспоминая. – Я, вообще-то, не очень хорошо помню суть.
Элиза посмотрела на него почти умоляюще, и перед этим взглядом Гийом не устоял.
– Ну, это история про любовь. – Он заговорил протяжно, картинно закатывая глаза и чуть кривляясь.
Элиза просияла. Пусть Гийом все еще казался изможденным, в нем наконец проскользнули отголоски прежнего юноши, который был ей так дорог.
– Тристан был рыцарем, а Изольда – прекрасной белокурой дамой. Королевой, обещанной королю, которому служил Тристан. И он… Тристан, то есть… вез Изольду на корабле, чтобы… гм… вручить ее будущему мужу. Но они, если верить легенде, по ошибке выпили любовный напиток и воспылали друг к другу страстью. Не знаю про любовный напиток, думаю, они просто… – К удивлению Элизы, Гийом вдруг непривычно запнулся и поджал губы, словно осуждая себя. – В общем, Изольда изменила будущему мужу. Не помню, что там было дальше, но знаю, что они с Тристаном тайно встречались. – Он вновь опустил столь симпатичные ему прежде детали, неприязненно нахмурившись. – А потом Тристан уехал совершать подвиги. Там он женился, но не мог забыть Изольду, а жену свою так и не полюбил. Однажды Тристана смертельно ранили, и он попросил послать за Изольдой, чтобы последний раз в жизни поговорить с ней. Попросил, чтобы, если она согласится, ее привезли на корабле с белым парусом, если нет – то пусть на корабле будут черные паруса. Она согласилась, и у корабля были белые паруса. Но ревнивая жена Тристана солгала, что на горизонте корабль с черными парусами. Не выдержав горя, Тристан умер. Изольда прибыла и нашла его мертвым. Она прильнула к нему в слезах, в последний раз поцеловала его и умерла от горя. Их похоронили по две стороны от одной часовни, и из могилы Тристана пробился терновник, который пророс в могилу Изольды. Его несколько раз пытались срубить, но он вырастал вновь и вновь. Так сильна была их любовь, что продлилась и после смерти.[2]
– Как красиво! – тихим и мечтательным полушепотом произнесла Элиза, которой даже в столь бесстрастном пересказе легенда показалась трогательной.
– Ну, да, романтично, – пожал плечами Гийом. Он слышал эту историю не раз, и сейчас она уже успела надоесть ему, как и все, что часто повторяется.
– Даже обидно, что с Изольдой меня сравнил именно этот болван, – насупившись, буркнула Элиза.
– Ну, хочешь, и я сравню, – ухмыльнулся Гийом. – В вас и впрямь есть нечто общее. По правде говоря, я представлял ее похожей на тебя, когда услышал эту историю впервые от менестреля.
Элиза округлила глаза.
– Правда? Почему?
Гийом небрежно пожал плечами, вновь отведя взгляд.
– Не знаю.
– Ну, какая из меня королева? – Элиза кокетливо улыбнулась. – Я же…
Гийом, услышав столь игривые нотки в ее голосе, не сумел сдержаться, и отозвался теплой и немного азартной улыбкой.
– А может, ты зря скромничаешь? Ты могла бы быть неплохой королевой, – сказал он, вторя ее манере.
Элиза пожала плечами, тихо засмеявшись. Гийом слушал ее смех, и ему не хотелось, чтобы он кончался.
– Послушай, мне надо идти. Дела, – вдруг выпалил он. – Увидимся как-нибудь позже, ладно? – Он слегка придержал ее за руку, заглянув ей в глаза, и в который раз увидел в них едва скользнувшую печаль.
– Конечно, – Элиза улыбнулась. Он уже собирался уйти, однако она, повиновавшись внезапному порыву, подалась вперед, и задала ему еще один вопрос, надеясь удержать его рядом еще хоть на мгновение. – Постой! Гийом… хотела спросить, а ты носишь… то, что я подарила?
Гийом с искренней теплотой посмотрел на нее и, чуть помедлив, кивнул.
– Да. – Он слегка приподнял рукав, и на его руке показался браслет из деревянных бусинок: нескольких маленьких и одной большой, с искусно вырезанным узором.
– Хорошо. Не знаю, веришь ты или нет, но я думаю, что это охраняет тебя.
– Уж не знаю, нужна ли мне охрана, но он неплохо смотрится. Спасибо! – Вздохнув, он посмотрел в сторону своего дома. – До встречи, Элиза!
Улыбнувшись напоследок, он побрел прочь. Элиза, проводив его глазами, тоже направилась домой.
Гийом брел по двору к особняку, и его снедали мысли.
«И вправду, отчего же я сравнил язычницу с королевой из легенды? Потому, что считаю ее достойной этого? Потому что она – истинная Прекрасная Дама? В ней есть что-то колдовское, и дело вовсе не в том, что ее называют ведьмой. Как бы мне хотелось…»
Его мысли прервались. Гийом удивился: он не думал, что запрещал себе даже помышлять о чем-то подобном. Плечи его сникли.
«Нет, так нельзя! Плотское желание затмевает чувство и не дает мне любить Элизу только душой. Но… Боже, неужели это и вправду так ужасно?» – Он мучительно нахмурился. – «Когда об этом рассуждает Ансель, у меня нет никаких сомнений! Но Элиза с ним не согласна, и если я долго слушаю ее, то начинаю соглашаться с ней. Так что же есть плотское желание? Часть природы и всего того, что делает нас живыми? Или греховный процесс, заключающий душу в темницу тела? Откуда мне знать? Боже!»
Гийом остановился и перевел дух.
«Господи, отчего я сомневаюсь? Не дьявол ли пытается сбить меня с пути? Ансель предупреждал об этом, а он не стал бы лгать! Но… что, если дело не во лжи, а в простой ошибке? Ансель ведь может ошибаться? Или нет? А Элиза… она так уверена в том, что говорит, но ведь и она может быть неправой. Боже, я схожу с ума!»
Никто из обитателей графского дома не заметил, как Гийом тяжело пошатнулся, проходя через главные ворота. Он ухватился за одну из их створок и приложил ладонь ко лбу, стараясь не лишиться чувств. Силы почти покинули его: строгий пост, к которому он пока не привык, и бессонные ночи не прошли для него бесследно. Он мог бы сказать об этом Анселю, но не позволял себе этого сделать. Остальное семейство придерживалось поста без малейших жалоб, и Гийом не собирался уступать им, как и показывать тяжесть своего состояния. Он должен был справиться сам.
«Да поможет мне Бог», – подумал он, оттолкнулся от створки ворот и направился к себе.
Ансель де Кутт на миг замер у дверей библиотеки, и, повинуясь сиюминутному порыву, заглянул внутрь. Всмотревшись в полумрак помещения, он увидел именно то, что ожидал: при мерцающем свете факелов его ученик сидел за столом, склонившись над множеством раскрытых книг. Создавалось впечатление, будто он пытается читать их одновременно, хотя сейчас жадно впивался тонкими пальцами лишь в один том.
– Гийом, – тихо позвал Ансель.
Молодой граф резко вскинул голову, дернувшись всем телом, и чуть не захлопнул книгу, но удержался, увидев, кто перед ним.
– Ансель? – удивленно произнес он, собравшись с силами и вернув себе напускное спокойствие. – Доброй тебе ночи. Что, – он помедлил, устало потерев глаза рукой, – что ты здесь делаешь?
Ансель прошел в комнату, притворив за собой дверь, чтобы их голоса не помешали ничьему сну.
– Могу спросить тебя о том же, – смиренно кивнув, сказал он. – Ты ведь не первую ночь проводишь в библиотеке?
– Не первую, – честно ответил молодой граф, переводя отрешенный взгляд на книгу, от которой только что оторвался.
Ансель вздохнул и прикрыл глаза.
– Твой всколыхнувшийся интерес к чтению похвален, однако даже в этом стоит соблюдать некоторую осмотрительность.
– Осмотрительность? – переспросил Гийом. В глазах его сквозила тщетная попытка ухватиться за речь наставника, однако слова и мысли будто разбегались от него, оставляя за собой лишь звенящую болезненную пустоту. Ансель снисходительно улыбнулся лишь краешком губ и кивнул.