– Гийом?
– Граф де’Кантелё. Мой ученик.
– Он тоже катар? – тихо спросил Вивьен. Ансель не ответил, и пришлось потянуть его руку еще выше. Некоторое время он терпел, однако вскоре все же застонал, качнув головой из стороны в сторону, словно это могло помочь избавиться от боли. – Давай, Ансель, ты же уже начал говорить начистоту. Не останавливайся на полпути. Твой ученик – катар? Ты обучал его основам своей веры?
Почувствовав еще более сильную боль в плече, Ансель резко выдохнул.
– Боже… да! Вивьен, хватит…
– А его семья?
– Вивьен…
– Ансель, я очень не люблю повторять вопросы.
– Тоже. – Теперь голос его звучал надтреснуто и сокрушенно.
– Лоран спрашивал об этом?
– Лишь косвенно, – проскрипел Ансель. – Боже, Вивьен, хватит…
– Я смотрю, ты понемногу трезвеешь. Боль отрезвляет, не правда ли? – Вивьен нехорошо усмехнулся. – А теперь собери мысли в кучу и ответь, чем именно интересовался Лоран.
– Если… отпустишь, я тебе скажу, – проскрипел Ансель.
– Боюсь, условия ставишь не ты, – качнул головой Вивьен. – Отпущу, если ответишь. Я жду.
– Он интересовался делами в Кантелё, – тяжело дыша, заговорил Ансель. – Интересовался Гийомом: его состоянием, его обучаемостью. Спрашивал у меня, не обсуждал ли Гийом со мной богословские вопросы. Тогда я и подумал, что ты все рассказал. Я даже хотел сдаться, чтобы никого больше не тронули, но…
Вивьен резко отпустил руку Анселя, заставив того со стоном рухнуть прямо на землю. Выждав несколько мгновений, Вивьен присел на корточки рядом с Анселем и дождался, пока тот сумеет сесть. Придержав больное плечо, Ансель поморщился и недоуменно уставился на Вивьена.
– Зачем ты…
– Затем, чтобы показать тебе: ты не выдержишь допроса. – Он скорбно покачал головой. – Я, в целом, догадывался, что так и будет, но решил проверить. Ансель, не тешь себя иллюзиями. Если ты сдашься, тебя отведут в допросную комнату и хорошенько с тобой поработают. И вполне возможно, что ни мне, ни Ренару не позволят присутствовать, потому что мы должны будем проходить свидетелями по твоему делу. Нас тоже могут подвергнуть допросу, которым будет руководить лично Лоран – при условии, что он не запросит кого-то себе в помощь у папы. При таком раскладе некоторое время мы проведем в тюрьме. Потом с нами будут говорить. Скорее всего, наши ответы не удовлетворят пристрастность Лорана, и он применит более… дотошную форму допроса. То, что продемонстрировал я – даже не малая часть такого допроса, это ничто. А теперь представь, что с тобой сделают в допросной комнате. Дай Бог, тебя хватит на час этого процесса. Через час ты выдашь инквизиции всех: и Гийома, и его семью, и меня. Через два скажешь, что в катарской ереси повинны все в Кантелё и, возможно, в близлежащих деревнях. Через день будешь готов рассказать со всеми подробностями историю своего побега из Каркассона. Через два – назовешь даже тех, кого не знаешь, лишь бы прекратить это.
Ансель в ужасе смотрел на него. В его глазах застыл немой вопрос, который Вивьен понял.
– Увы, да, через это прошла вся твоя семья в Каркассоне. Я не знаю, что именно с ними делали, но, поверь, существует очень мало людей, которые могут это выдержать. Подавляющее большинство готово рассказать все, что угодно, едва увидев допросную комнату.
Ансель сглотнул, опустив взгляд. Вивьен распрямился и протянул ему руку.
– Прости, что пришлось причинить тебе боль. Поверь, я это сделал не из своей прихоти и не из жестокосердия. – Он дождался, пока Ансель недоверчиво протянет руку в ответ, и помог ему подняться с земли. – Это лишь наглядный способ показать: ты не приспособлен к физической боли. Ты привык к аскезе, кротости, смирению и лишениям другого рода, но физическая боль – такая, которую могут причинить на пристрастном допросе – тебя сломает, Ансель. Поэтому если ты сдашься Лорану, ты вместе с собой убьешь всех – и Гийома, и его семью, и, возможно, некоторых селян, и меня, и, – Вивьен поморщился, – может быть даже, зацепишь Ренара, хотя он совершенно невиновен. Как минимум, поэтому я ни за что не сдал бы тебя. Потому что за одно то, сколько времени прошло с моего путешествия в Каркассон, я уже считаюсь твоим соучастником. Понимаешь теперь?
Ансель тяжело вздохнул и неопределенно качнул головой.
– Прости. – Он устало приложил руку ко лбу. – Прости, Вивьен, я…
– Ты боишься. Я понимаю. – Он сочувственно взглянул на его плечо и поджал губы. – Надеюсь, не сильно болит?
Ансель натянуто улыбнулся.
– Не бери в голову.
– Ясно, – вздохнул Вивьен.
Некоторое время они стояли молча, затем Ансель поднял на него взгляд и спросил:
– Что мне делать?
– Учиться лгать, – серьезно ответил Вивьен.
Ансель страдальчески нахмурился.
– Старайся держаться спокойно. Тебя никто не подозревает. Вот и не давай повода.
Ансель прерывисто вздохнул.
– Но, если не подозревают, почему же Лоран интересуется?
Вивьен закатил глаза.
– Потому что он инквизитор, идиот – хмыкнул он. – Работа у нас такая – людьми интересоваться.
Ансель понимающе усмехнулся. Вивьен продолжил:
– Странно, что он не заинтересовался твоей персоной раньше. Тебе, можно сказать, повезло, что он испытывает к тебе личную симпатию. Так что на будущее просто держи себя, как привык, и знай, что он не настроен тебя ни в чем подозревать. По крайней мере, пока. Но если будешь подставляться, будут проблемы. Уяснил?
Ансель качнул головой.
– Я… постараюсь.
– Если он обратится ко мне за советом, я постараюсь навести его на мысль, что тебя подозревать не в чем. Но навязывать ему эту идею не стану, так я лишь вызову ненужные подозрения. – Он улыбнулся и осторожно тронул Анселя за здоровое плечо. – Мы справимся, ясно?
– Хочется в это верить.
– Вот и поверь. А теперь, – он хмыкнул, – иди и приведи себя в порядок. Выглядишь отвратительно.
Кантелё, Франция
Год 1356 от Рождества Христова
Миновало еще несколько недель. Жизнь в Кантелё шла своим чередом.
Гийом, окинув задумчивым взглядом молельную комнату, вышел из нее и направился в свою спальню на верхнем этаже особняка.
Бросив небрежный взгляд на заваленный бумагами письменный стол, Гийом вышел из комнаты, почти бегом добрался до балкона и с удовольствием оглядел окрестности, мысли о которых не оставляли его с минуты пробуждения.
С самого высокого этажа особняка открывался прекрасный вид. По-весеннему чернеющие и зеленеющие поля; густой, покрытый свежей листвой лес, в одном месте почти вплотную подступивший к деревне; аккуратные домики, разбросанные сразу за оградой особняка, еще пара небольших деревень за лесом…
В поле уже начали ходить люди, приступая к своим работам после зимнего перерыва. Вдали виднелись очертания мельниц – две старые и одна новая, еще не достроенная. Слышался гомон голосов людей, снующих по двору прямо под балконом. В птичниках кудахтали курицы и подавали зычный голос петухи, со двора слышался собачий лай, а из кузниц и еще нескольких мест доносился стук молотков и резкое шуршание пил и топоров по дереву – шло строительство сразу нескольких зданий. В отдалении же, на границе между полем и лесом, можно было разглядеть будто наполовину спрятавшийся в подлесок маленький домик, в котором обитали те, кого в Кантелё называли ведьмами. А над головами раскинулось необъятное, покрытое прозрачным тонким кружевом облаков бледно-голубое небо.
Гийом, завороженный видом, вдруг поморщился от кольнувшей его мысли, однако почти сразу расплылся в решительной победной улыбке.
«Если этот мир создал Сатана, то, будь я проклят, он не так плох, как о нем говорят! У него хороший вкус и он поразительно щедр для абсолютного зла. Если это – ад, то мне не нужен никакой рай, я буду и дальше любить свою родную преисподнюю! Если же этот мир создан Богом, то я готов молиться ему по три раза в день, благодаря за то, что я жив, и не где-то – а здесь. И после смерти я вновь хочу сюда. Слышишь, Боже? Сюда! Прибереги рай для тех, кто не так страдает от скуки, как я. Прошу!»
Этим кратким внутренним монологом, напоминающим безумную, бессовестно-еретическую молитву, молодой человек словно собрал воедино все вопросы и ответы, которые крутились у него в голове так долго. Он поразился тому, как легко все сложилось для него в завершенную и непротиворечивую идею.
Только один вопрос оставался нерешенным.
«Ансель. Отчего же ты так истово считаешь этот мир злом?»
Ансель де Кутт не появлялся уже две недели. Сообщив, что у него есть кое-какие дела, он довольно спешно уехал. К собственному удивлению, за время его отсутствия Гийом успел искренне соскучиться по нему и теперь с нетерпением ожидал его возвращения. Ему нужно было задать учителю один очень важный вопрос.
Вдруг на дороге замаячил одинокий всадник, одетый во все черное. Его лошадь уверенной рысью направлялась к особняку.
Гийом победно улыбнулся и поспешил покинуть свой наблюдательный пункт. Если правильно распорядиться временем, к моменту появления Анселя в доме можно было завершить еще пару дел.
Ансель де Кутт оставил лошадь на конюшне. Он собирался расседлать и накормить ее сам, однако конюх, узнав его, охотно бросился помогать и попросил его не утруждать себя. Поблагодарив конюшего, Ансель неспешно направился в главную залу особняка, отчего-то не сомневаясь, что встретит Гийома именно там. Он не ошибся: молодой граф, закончив разговаривать со слугой, которому до этого давал указания, поднялся из-за стола и подался навстречу учителю.
– Да, спасибо, ты свободен, – напоследок немного небрежно бросил он слуге. Лицо его тут же озарилось улыбкой. – Ансель! Рад тебя видеть. Как твоя…
– Доброго дня, ваше сиятельство, – перебив его, Ансель отчего-то отвесил заметный поклон и задержался со склоненной головой чуть дольше, чем того требовали правила приличия. Голос его казался спокойным, однако в нем все же чувствовалась некоторая напряженность. Взгляд, который он поднял на молодого графа, слишком красноречиво вещал: «