– Доносов? – чуть усмехнувшись, переспросил Гийом. – И в чем же обвиняют, как вы выразились, «некоторых жителей моих владений»?
Лоран проигнорировал вопрос, как игнорировал их всегда от подозреваемых в ереси. Инквизитор, дабы не дать еретику извернуться в своей лжи, никогда не заявлял ему прямо, в чем именно его обвиняют.
– Граф Гийом, я слышал, не так давно в особняке велись некоторые строительные работы. С чем они связаны?
Молодой человек хмыкнул.
– Видите ли, лишь недавно я получил возможность вплотную заняться делами Кантелё и близлежащих земель, Ваше Преосвященство. Мой отец, да благословит его Господь на войне, всегда был довольно сдержанным в делах, для него всегда более привлекательным казалось то, что проверено временем и много лет работает без нареканий. Я поддерживаю его в некоторых подобных вопросах, но, боюсь, состояние некоторых помещений нашего дома, а также дела близлежащих деревень требуют изменений, тенденции к которым диктует нам само время.
Лоран недоверчиво прищурился.
– Что вы имеете в виду?
– Война – время, диктующее перемены, Ваше Преосвященство. Она требует укрепления стен, оборудования помещений, предназначенных для складов с припасами и оружием. – Он замолчал, пристально глядя на епископа. – Вы так и не сказали, с чем именно связаны доносы, Ваше Преосвященство. Неужто с тем, что я, как благоразумный хозяин этих земель, хочу максимально обезопасить Кантелё от вражеских налетов англичан? – Он усмехнулся. – Что ж, тогда можете смело арестовать меня за это, ибо я виновен.
Он с вызовом вздернул подбородок, не переставая при этом улыбаться.
Лоран нахмурился.
«Не стоит бросаться такими фразами в присутствии инквизитора, молодой человек», – подумал он, но вслух ничего не сказал.
– Ходят слухи, вы и ваша семья соблюдаете довольно строгий пост, – мягко произнес Лоран. – Это так?
– Разве не важно вовремя подготовиться к голодным временам и уметь держать меч даже в состоянии, когда твое тело истощено недоеданием? – вновь усмехнулся граф. – Простите, Ваше Преосвященство, но я все еще не понимаю, в чем именно меня обвиняют некие доносчики. Кстати, могу я полюбопытствовать, кто они?
– Нет. Не можете, – холодно отозвался Лоран.
Гийом вдруг преисполнился покорности и смиренно опустил голову. В уголках его губ все еще играла улыбка, однако теперь она казалась немного виноватой.
– Так… не принято, верно? – печально усмехнулся он. – Прошу простить мне мое невежество, Ваше Преосвященство. Вы, верно, явились сюда исключительно как инквизитор и хотите выяснить у меня все подробности, касающиеся доносов? А я прежде никогда не имел дел с инквизицией и не представляю себе, каким образом должна вестись эта беседа. Но, уверяю вас, я готов отвечать на все ваши вопросы, какими бы они ни были. Видит Господь, я чист в своих помыслах и готов доказать это вам. Приказывайте, Ваше Преосвященство, и я повинуюсь. Если я чем-либо оскорбил Господа и Святую Церковь, я готов понести наказание.
Лорана искренне удивила такая перемена в настроении молодого графа. Ансель де Кутт был и вовсе ошеломлен – он застыл с напряженным лицом и округленными глазами, глядя в затылок Гийома.
«Что ж, посмотрим, насколько ты чист в своих помыслах. Но для этого останемся наедине», – подумал Лоран.
– Что ж, для начала я хотел бы поговорить лично с вами, ваше сиятельство. Один на один, – спокойно сказал он. – Я прошу всех остальных покинуть помещение.
Гийом понимающе кивнул и махнул рукой, чтобы слуги удалились.
– Вы слышали Его Преосвященство! – воскликнул он. – Все вон!
Ансель поджал губы.
– Если позволите, – обеспокоенно начал он, – я бы хотел присутствовать. Его сиятельство граф де’Кантелё, ныне пребывающий на поле брани, приказал мне…
– Ансель, ты же слышал его Преосвященство. Уходи, – вдруг резко сказал Гийом, переведя на него неожиданно холодный взгляд.
Ансель округлил глаза и сглотнул.
– Я лишь…
– Тебе что, дважды повторять? Уходи и дай нам поговорить, не задерживай. Или мне велеть слугам тебя вывести? – рявкнул Гийом, нетерпеливо махнув рукой на дверь. Он скорбно посмотрел на епископа. – Прошу простить его дерзость, Ваше Преосвященство. Видите ли, особое положение иногда не идет на пользу некоторым слугам.
Ансель замер, не в силах сдержать удивление, отразившееся на лице, но затем повиновался. Устраивать перепалку на глазах у судьи инквизиции, выясняя, чем вызвана такая внезапная грубость, явно не стоило. Ситуация и так была напряженной, незачем было ее усугублять.
Ансель, не оборачиваясь, вышел из залы, недоумевая и пытаясь понять, что произошло. Таким тоном Гийом не говорил с ним никогда – даже в день встречи, когда всячески старался нагрубить.
Гийом, оставшись с епископом в зале, дружелюбно улыбнулся:
– Не хотите ли присесть? – Он приглашающе махнул рукой.
На миг запнувшись, Кантильен Лоран кивнул и присел на ближайший стул.
«И вправду дерзкий юноша», – подумал он. То, как Гийом обратился к учителю, поразило епископа. По рассказам Анселя, складывалось впечатление, что отношения с учеником у него другие. – «Я ведь думал, что они дружны», – продолжал думать Лоран. – «А выходит, граф относится к Анселю, как к безродному слуге, и тешит свое тщеславие, платя ему деньги. Вот уж не самая благодатная почва для передачи друг другу религиозных учений».
Он не удержался от кривой усмешки.
Гийом же как ни в чем ни бывало обратился к нему:
– Я жду ваших вопросов.
Выйдя из залы, Ансель некоторое время шел без разбора, куда вели ноги. Его терзала тревога, но вместе с ней в душе всколыхнулось еще одно неприятное, давно забытое чувство – обида.
«Никогда бы не подумал, что меня так просто задеть», – невесело усмехнулся он про себя. – «И чем? Грубостью? Разве то, что Гийом периодически бывает неоправданно груб, для меня неожиданность? Меня не должен был удивлять такой тон».
Однако отрешиться от этого странного чувства было невозможно: сегодняшняя выходка Гийома по-настоящему задела Анселя. Говоря по чести, у юного графа всегда было право вести себя высокомерно по отношению к учителю, но только сегодня он воспользовался этим правом по-настоящему. Прежде – еще до обучения принципам истинной веры – Гийом себе такого не позволял…
Ансель вздрогнул, пораженный собственной мыслью. А ведь Гийом так и не начал придерживаться истинной веры! Все это время он внимательно слушал и проявлял интерес, но оставался далек от того, чтобы полностью впустить истинную веру в свою душу. В недавнем разговоре, когда он спрашивал о прошлом Анселя, он будто искал в его вере изъяны.
То, как он выгнал своего учителя…
То, какое презрение проявил…
Значит ли это, что он сделал свой выбор? И сейчас там, в зале, он сдает судье Лорану настоящего еретика…
Волна дрожи прокатилась по телу Анселя. Тело едва не рванулось обратно в залу, однако он остановился себя.
«Нет. Нет, нет, нет, прекрати! Даже не думай!» – приказал он себе, стараясь восстановить сбившееся дыхание. – «Гийом так не поступит. Он не сделает этого. Я не мог ошибиться в нем!»
Окинув затравленным взглядом ныне пустующий коридор, Ансель попытался придумать, чем отвлечь себя, пока Гийом разговаривает с судьей Лораном. Ему сразу пришла в голову идея, которую он не стал бы исполнять при других обстоятельствах.
Тихо поднявшись по лестнице на верхний этаж, Ансель приблизился к спальне Гийома.
«Только если здесь открыто», – пообещал он себе.
Дверь оказалась закрыта, но не заперта. Ансель не знал о том, что Гийом вовсе не имел привычки когда-либо запирать ее.
«Возможно, если я все же посмотрю на книги, которые он тайком утаскивал к себе, то лучше пойму, какие вопросы снедали его разум и что побудило его сейчас вести себя так», – рассудил Ансель, толкая легко поддавшуюся дверь.
В окно лился дневной свет, позволявший во всех подробностях разглядеть комнату. Слуги уже прибрались в ней, однако некоторые очаги беспорядка – ворох бумаг и перьев для письма на столе и неаккуратно брошенная в разных местах верхняя одежда – остались нетронутыми. Видимо, Гийом дорожил правом оставаться небрежным в таких вещах, и прислуга знала об этом.
Ансель подошел к столу. Бумаги были хаотично разбросаны по поверхности, точно их разметал пронесшийся ураган. Несколько отчетов со списками собранного в одной из деревень продовольствия были завалены беглыми подсчетами затрат на строительство новой мельницы, а рядом – сделанный неумелой, но смелой рукой на чистом листе – покоился угольный набросок этой самой мельницы. Внимание Анселя привлекла открытая на середине небольшая книга с изображениями каких-то странных, явно древних сооружений – вполне вероятно, римских. Поверх валялся перечерканный лист бумаги, на котором можно было разглядеть что-то, очень напоминающее стихотворные строчки, которые, увы, уже никак нельзя было прочитать.
«Рисунки? Песни?» – с легким удивлением усмехнулся Ансель. Так или иначе, изучать записи Гийома подробно он не стал, решив, что и без того слишком нагло влез в его дела. Он не помнил за собой таких привычек.
Бросив слегка рассеянный взгляд на окно, подле него увидел Ансель книгу. Видно, Гийом читал ее при дневном свете.
«Только взгляну», – устало подумал Ансель, приблизившись к книге.
Это было Евангелие. Похоже, Гийом и был тем самым похитителем, из-за которого приходской священник отец Этьен как-то поднял тревогу. Он ходил по округе в подпитии и говорил, что «будет проклят навеки тот, кто посмел выкрасть книгу Священного Писания из церкви». Выходит, подобное святотатство совершил граф и тайком читал Евангелие в своих покоях, хотя мирянам это делать было запрещено – им полагалось слушать Священное Писание во время церковных служб.
Вздохнув, Ансель не стал притрагиваться к книге, а лишь задумчиво посмотрел в окно. Из него открывался впечатляющий своей красотой вид на графство. Задержав взгляд на приятном глазу пейзаже, Ансель вновь обратил взор на комнату и почти сразу нашел еще одну книгу на небольшом столике у кровати. Подойдя и присмотревшись к ней, он лишь с