улыбкой качнул головой. Это были священные тексты, которые Ансель доверил Гийому под большим секретом и, вообще-то, посоветовал не держать на виду. Их, выходит, Гийом читал перед сном.
«Вот и как мне на это реагировать?» – думал Ансель. Ни досады, ни возмущения, ни неприязни к своим открытиям он не ощутил. Лишь сочувствие противоречиям, которые, выходит, терзали его ученика все это время.
Рассеянный взгляд Анселя вдруг замер на деревянной перекладине нависавшего над кроватью балдахина. Там что-то было. Что-то маленькое, похожее на украшение. При ближайшем рассмотрении это оказалась большая деревянная бусина с вырезанными на ней тонкими узорами. На одном шнурке с ней висело несколько каменных и стеклянных бусинок и что-то похожее на звериные клыки. А неподалеку можно было разглядеть нечто, явно сделанное той же рукой – подвешенные на тонкой веревке и собранные в пучок короткие веточки, источающие легкий хвойный аромат.
«Обереги?» – Ансель даже не удивился, а лишь тихо усмехнулся. – «Подарки язычницы Элизы? Понятно».
Вновь выйдя на середину комнаты и окинув ее взглядом, Ансель глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Из раздумий его достаточно быстро вырвал звук шагов и стук решительно открываемой двери.
Гийом на миг замер на пороге, в легком недоумении уставившись на Анселя. Тот поднял на него спокойный взгляд и не сдвинулся с места.
– Мстишь мне, роясь в моих вещах? – без тени обиды проговорил Гийом, понимающе усмехаясь.
– Я и не думал рыться в твоих вещах, – серьезно покачал головой Ансель. – Я к ним даже не притронулся, лишь позволил себе посмотреть.
– Что ж, ладно, – отмахнулся Гийом. – Знаю, ты не лжешь. Тебе нельзя. А я вот не отказал себе в этом грехе. – Он вошел в комнату и устало прислонился к стене, шумно вздохнув. – Если тебя интересует, почему я…
– Как прошло? – не дослушав, перебил Ансель, в голосе которого всколыхнулась прежняя тревога. – Где судья Лоран?
– Уехал.
Ансель недоверчиво прищурился и Гийом пожал плечами.
– Он довольно быстро сделал для себя все выводы. Я показал ему недавно перестроенные под склады помещения. Попутно он задавал мне разные вопросы, а потом я прямо спросил его, обвиняют ли меня в преступлениях перед Господом. Потому что ничто иное не привлекло бы сюда инквизитора.
Ансель округлил глаза от ужаса.
– И он…
– И он попросил меня признаться в моих грехах. Я признался.
– Что?!
Анселю показалось, что почва уходит у него из-под ног.
– Признался в блуде, похоти, тщеславии, несоблюдении некоторых заповедей, нерегулярном посещении служб. Потом он спросил меня, желаю ли я дать клятву, что я не исповедую никакого еретического учения. Я легко это сделал. Он спросил, ем ли я мясо, вне времени поста. Я показал ему свои охотничьи трофеи и псарню и заверил, что, если он для проверки чистоты моих помыслов хочет, чтобы я отведал мяса прямо сейчас, я легко могу это сделать, а после исповедуюсь в этом нарушении отцу Этьену. Он постоянно пытался подловить меня на чем-то, но я хорошо разбираюсь в своих словах и нити рассуждения не теряю. В итоге, пообщавшись со мной, епископ решил, что я, – он усмехнулся, – совсем не похож на катара. Впрочем, как я и рассчитывал.
– На что ты рассчитывал? – переспросил Ансель, вопросительно подняв брови.
– На то, что он мне поверит. А вот тебе – неизвестно.
Гийом замолк, вновь передернув плечами.
– И что же ты… – начал Ансель. Гийом перебил его:
– Ты понимаешь почему я тебя прогнал?
– Честно говоря, этот момент вызвал у меня некоторое, – он поджал губы, – замешательство.
– Да потому что ты очень честный! – всплеснул руками Гийом. – А судья ведь искал бы в тебе того, кем ты на самом деле и являешься. Хотя мне даже успело показаться, что при всех его расспросах он искренне не желал утвердиться в своих подозрениях и был только рад уехать, но все же я решил проявить осторожность.
– Осторожность… – тупо повторил Ансель.
– Он ведь не сказал, кого именно обвиняет и в чем. Представь, что подозрения у него все-таки закрались насчет тебя. В этом случае Лоран мог бы подумать, что ты – еретик и передаешь мне свое учение, а я тебя слушаю, позволяя затуманить свой разум. Целесообразнее всего было убедить епископа, что я – лишь избалованный графский отпрыск и ничего более. Не еретик, а просто самовлюбленный дурак. Особа неприятная, но не опасная. А ты – мой кроткий учитель фехтования, который столько лет изволит меня терпеть. Лорану вовсе не нужно было знать, что я считаю тебя своим наставником и другом. Я наврал ему, что ты ревностный католик и даже несколько раздражаешь своей праведностью. Кажется, епископ был поражен моей наглостью, но не нашел в моем рассказе противоречий. Черт, я ему даже сочувствую! – Гийом нарочито сокрушенно качнул головой и улыбнулся, сверкнув глазами. – Вопросы?
– Пожалуй, ни одного, – медленно проговорил Ансель, ошеломленно глядя на лучащегося самодовольством юношу.
– Чудесно!
Однако тревога все же взяла верх, и Ансель, покачав головой, спросил:
– Но все-таки, ты уверен, что судья Лоран уехал насовсем? Что у него не осталось никаких подозрений. Инквизиция не…
– Ну он же не настоял на том, чтобы разговаривать с тобой, а поверил мне! – отмахнулся Гийом. – Так что все в порядке.
Ансель недоверчиво сдвинул брови. Гийом закатил глаза.
– Да не хмурься ты так. Сам же говорил, что в Руане инквизиторы… гм… неплохие люди. Я почти готов согласиться. И вот это – удивительно, между прочим! – Гийом всплеснул руками с почти искренним возмущением.
– Пожалуй, – хмыкнул Ансель.
Ни один из аргументов Гийома не убедил его, и тревога, рожденная в ту ночь, когда он впервые услышал страшные слова «Откройте! Святая инквизиция!», не желала уходить, лишь временно поутихнув во время разговора. Ансель хотел убедить Гийома в том, что от надзора инквизиции избавиться невозможно, но знал, что сейчас ученик его не послушает.
– Идем, скажем всем, что опасность миновала, – махнул ему рукой Гийом. – Матушке особенно, она же там наверняка извелась, не понимая, что происходит. Сейчас, только… – Он подошел к столу, уверенно выдернул из кучи бумаг одну, так что все остальные чуть не посыпались на пол, и вновь направился к выходу. – Вот! Управляющий спрашивал, где этот чертов список вещей, которые нужно будет купить для празднования Пасхи в особняке. Я сказал, что не помню, а на самом деле оставил здесь. Бедняга наверняка уже все обыскал. – Гийом хохотнул, не скрывая злорадства. – Идем!
Ансель, стараясь отделаться от тревоги, последовал за ним.
– Кстати про праздник! – Гийом искоса глянул на него, обгоняя в коридоре. – Там будет красиво. Я замечал, что ты всегда избегаешь пиров, празднеств, карнавалов… в общем, всех мест, где люди веселятся.
– Не любитель, – сдержанно ответил Ансель.
– А ты приходи! – добродушно улыбнулся Гийом. – Может, полюбишь?
– Не буду отрицать заранее то, чего не знаю, однако у меня есть некоторые сомнения на этот счет.
– Вот и проверь их! Не запрещай себе веселиться вместе с остальными людьми. Может, этот мир и темница, в которую нас заключил вероломный дьявол, но, раз уж нас сюда занесло, то можно хотя бы постараться найти радость в том, что есть. И даже не согрешить при этом! Радость – не грех. А вот уныние – да. Скажешь, я неправ?
– Возразить тебе сложно, – усмехнулся Ансель, – однако…
– Так и не возражай! – на ходу взмахнув руками, воскликнул Гийом. – Просто приходи на праздник. На площади в деревне будут танцы. Я Элизу пригласил. – Он с предвкушением улыбнулся. – Представляешь себе это зрелище: граф, танцующий с ведьмой? Просто сюжет для какой-нибудь веселой любовной песни! А менестрели там будут! Наверняка сложат об этом не один куплет! – Он небрежно махнул рукой. Щеки его чуть вспыхнули от предвкушения. – А потом, я думаю, мы с Элизой все же… впрочем, нет, это я с тобой обсуждать не буду, я же обещал. – Он беззаботно расхохотался, услышав в ответ привычный усталый вздох. – Не в том суть. Просто приходи!
– Я подумаю, – ответил Ансель, сдерживая улыбку, которая, как ни странно, просилась на лицо, несмотря на обстоятельства.
– Замечательно! – вновь улыбнулся ему Гийом, ускоряя шаг.
Ансель поспешил следом, все еще стремясь унять тревогу и недобрые предчувствия.
С приходом вечера тьма начала медленно опускаться на земли Кантелё, постепенно выползая вместе с удлиняющимися тенями, а затем рассеиваясь и сгущаясь сумерками.
Ансель де Кутт, оставшись один в своей комнате, молча сидел на простом деревянном стуле, не двигаясь и глядя в окно на неумолимо подступавшую ночь. Он зажег свечу на столе, лишь когда темнота совсем сгустилась, однако такое малое количество света никак не могло рассеять холодную, иссиня-черную тьму вокруг. Такую же тьму он чувствовал сейчас в своей душе – чернильной патокой она окутывала его существо, заставляя вздрагивать от каждого скрипа и каждого шороха. Тревожные мысли, которые удавалось отогнать днем, запрятав их в дальние уголки разума, теперь атаковали его с небывалой силой, поглотив полностью и не думая отпускать.
Ему было не с кем поделиться своим страхом. Гийом и остальные обитатели Кантелё считали, что опасность миновала, но Ансель был уверен, что она не минует теперь никогда. Если у инквизиции появились хоть малые подозрения, они больше не рассеются. Кто-то из жителей Кантелё может стать – если уже не является – осведомителем, каким был дядя Люси Арно при Жаке Фурнье. До Лорана рано или поздно дойдут вполне конкретные донесения, и тогда…
«Они вернутся, когда мы не будем к этому готовы, чтобы не дать возможности сбежать. И тогда – это будут уже не разговоры. Лоран дал понять это. Он слишком легко и быстро уехал. Так не бывает без умысла».
Ансель прикрыл глаза, одновременно и отдаваясь воспоминаниям, и моля Господа об избавлении от них. А ведь он даже толком не видел ужасов, которым инквизиция подвергла его семью. Он помнил лишь крик на другой стороне реки Од: «Откройте! Святая инквизиция!», помнил, какой страх испытал перед этим приказом, даже находясь на другом берегу, и помнил, как смотрела на него Люси Байль, из-за которой этот неконтролируемый ужас обрушился на катарские дома Каркассона.