Вивьен молчал. Несмотря на то, что де Борд говорил с ним, как со знающим служителем Святого Официума, он все же пытался запугать его и расположить к сотрудничеству. Если бы не мрачные реалии положения инквизитора-вероотступника, это было бы почти смешно.
Не услышав в ответ ни слова, де Борд слега склонился к узнику и доверительно произнес:
– Послушай, Вивьен, единственное, о чем тебе теперь стоит подумать, это твоя душа.
«Началось», – усмехнулся Вивьен про себя. – «Сейчас будет убеждать сдать моих сообщников и рассказать о том, откуда у меня книга».
– Пособничество ереси – это проклятие, сын мой. Ты знаешь это не хуже меня. Но несмотря на то, что ты совершил страшное предательство, я не могу не сочувствовать тому, как мерзкая катарская ересь развратила твою душу. Я молюсь о ее спасении каждый день.
Вивьен молчал.
Де Борд тяжело вздохнул.
– Вивьен, рано или поздно все закончится тем, что ты расскажешь, как к тебе попала эта мерзкая книга. Расскажешь, с кем в сговоре против Бога и Церкви ты состоял. И ты раскаешься. Мы оба знаем, что именно этим все закончится. – Он кивнул в подтверждение своих слов, ожидая от арестанта ответа, но все еще не получая его. – Молчишь? – Де Борд сочувственно скривил губы. – Сын мой, в твоем случае это не лучший выбор. Я не хочу жестокости. Не желаю смотреть на твои страдания и не желаю, чтобы на них приходилось смотреть твоему другу.
«Не реагируй! Он тебя провоцирует», – приказал себе Вивьен, хотя упоминание о Ренаре заставило его вздрогнуть. Он ведь будет на предстоящих допросах, это неминуемо. Вивьен не понимал, как, но, похоже, за время его отсутствия Ренар успел заручиться покровительством де Борда.
– Подумай о том, каким мукам ты подвергнешь Ренара. Возможно, сейчас ты озлоблен и думаешь, что это не ты предал свою веру, а все вокруг предали тебя? Ты заблуждаешься, сын мой, на твоей душе лежит тяжкий грех вероотступничества, а Ренар, как и я, желает тебе спасения.
Вивьен продолжал хранить молчание. Де Борд скорбно покачал головой.
– Я вижу, как ты следишь за моей речью, и понимаю, что ты не утратил разум, хотя твои еретические помыслы и заставляют тебя молчать. Вивьен, я напомню тебе еще раз: я здесь, чтобы предотвратить или хотя бы сократить твои муки. Сейчас – твой последний шанс избежать долгого и тяжелого дознания. Оно будет мучительным для всех, кто примет в нем участие, в этом я могу тебя уверить.
Вивьен не позволил себе даже покачать головой, продолжая смотреть прямо в глаза де Борду и убеждать себя, что выдержит допрос.
«Это не в первый раз в моей жизни. Тебе меня не запугать. Я не собираюсь так просто соглашаться послушно прошествовать на костер».
– Я задам тебе интересующие меня вопросы. Если начнешь отвечать – облегчишь душу и сократишь свои возможные страдания. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
Молчание.
– Откуда у тебя книга, содержащая катарские тексты?
Молчание.
– Кто еще состоит в вашей секте? Назови мне имена этих людей.
Молчание.
– Где скрывается Ансель де Кутт? Часто ли он связывался с тобой со времени своего побега из Кантелё?
Молчание.
– Это он отдал тебе книгу с катарскими текстами?
Молчание.
– Как давно ты впал в еретические заблуждения?
Молчание.
– Скольких еретиков за это время ты отпустил?
Вивьен не отвечал. Де Борд выдерживал достаточно долгие паузы между вопросами, надеясь, что хоть один из них заставит арестанта образумиться и начать говорить, но этот расспрос не дал никакого эффекта.
Наконец, де Борд вновь распрямился и сложил руки в замок.
– Стало быть, упорствуешь, – утвердил он. – Стараешься молчанием доказать, что уже все сказал перед арестом. Доказать, что ты невиновен. – Он покачал головой. – Ты понимаешь, что своим молчанием ты лишь убеждаешь меня в обратном?
Вивьен ничего не сказал.
– Ясно, – вздохнул де Борд. – Это очень печально, Вивьен. Я надеялся, что ты сделаешь правильный выбор и облегчишь собственную судьбу, но, похоже, заблуждения слишком плотно укоренились в тебе, и ты не желаешь сбросить со своей души это бремя.
Вновь не дождавшись ответа, он повернулся к двери, сделал несколько шагов к ней и поманил стражника, чтобы тот приготовился снова запереть камеру. Перед самым уходом он обернулся.
– Я надеюсь, что ты образумишься быстро. Видит Бог, я не желаю тебе мучений, но ты вынуждаешь меня, твоего друга и епископа Лорана прибегнуть к ним. Подумай. Крепко задумайся над всей той болью, что предстоит тебе и всем нам.
Вивьен не ответил, и Гийом де Борд кивнул, обозначая для самого себя, что разговор окончен. Через несколько мгновений он покинул камеру, и его шаги начали удаляться, гулко звуча в коридоре.
***
Все время после визита де Борда – по подсчетам, целый день и целую ночь – Вивьен провел в камере в одиночестве и тяжких раздумьях. Мысли его занимал Ренар.
Они не виделись с самого дня ареста. В последний миг, когда их взгляды столкнулись, им было неприятно смотреть друг на друга: Ренар считал Вивьена вероотступником и предателем, а тот его – хитрецом и подхалимом, которому каким-то образом удалось заручиться покровительством де Борда. Однако, когда прелат упомянул Ренара, Вивьен не на шутку встревожился. За общение с Анселем их обоих однажды отправили в допросную. Говоря о мучениях Ренара, не имел ли де Борд в виду, что его тоже подвергнут пыткам? При таком раскладе Вивьен не был уверен, что выдержит – сам он готов был снести многое, но мучения друга терпеть был не готов.
На следующий день к двери камеры подошел де Борд в сопровождении двух тюремщиков.
– Сын мой, – мягко обратился архиепископ, дождавшись, пока Вивьен переведет на него взгляд, – тебе настало время решить, готов ли ты сознаться в своем прегрешении перед Господом и Святой Церковью.
Вивьен промолчал. Он знал, что будет дальше. И де Борд понимал, что имеет дело с весьма просвещенным узником. Не услышав ответа, он тяжело вздохнул и кивнул своим спутникам. Тюремщики вошли в камеру, сняли с Вивьена ручные кандалы, подхватили его под руки и повели по коридору. Он ожидал, что его выведут на улицу и потащат в допросную в городской тюрьме, но ошибся: тюремщики не покидали территорию епископского дворца. Они провели его в дальние уголки подземелья, и Вивьен оторопел, обнаружив там новую допросную. Впрочем, возможно, она была здесь и прежде, однако Вивьену о ее существовании никто не говорил. Что-то подсказывало ему, что ее оборудовали совсем недавно и делали это впопыхах, ибо оснащена она была довольно скудно. Похоже, де Борд и Лоран не захотели водить Вивьена по городу из одной тюрьмы в другую, чтобы не привлекать к нему внимания горожан. Следствие над ним велось тайно, инквизиция не хотела лишних свидетелей.
Заведенный тюремщиками в допросную, Вивьен огляделся и округлил глаза, завидев Ренара. Потупив мутный взгляд, тот стоял напротив короткой и высокой скамьи, с одной стороны которой находилось углубление, похожее на небольшое корыто.
Де Борд обошел заключенного так, чтобы стать к нему лицом, и вопрошающе кивнул.
– Вивьен, я снова спрошу тебя. Готов ли ты сознаться в своих прегрешениях против Господа и Святой Церкви и ответить на наши вопросы?
Вивьен вновь внутренне усмехнулся. И когда он только успел перейти эту грань? Буквально недавно он был одним из служителей Святого Официума, и вот теперь – он находится по другую сторону допросной комнаты, а дознаватели говорят о его грехах и о своих вопросах.
Поняв, что арестант в очередной раз не удостоит его ответом, де Борд скорбно покачал головой.
– Сын мой, мне жаль твою заблудшую душу, – пробормотал он.
«Оставь эти речи перепуганным еретикам», – со злостью подумал Вивьен, но не произнес ни слова. Он готовился выдержать все, что ему уготовили. Иначе было никак.
– Подумай как следует: мучения, которым тебя подвергнут, будут болью и для нас всех. Особенно для твоего друга. – Архиепископ отступил, позволяя Вивьену хорошо разглядеть Ренара. Тот шагнул вперед.
– Вив, – произнес он. Проникновенный тон, коим он обычно не пользовался, говоря с еретиками, поразил Вивьена до глубины души. Он ощутил, что Ренар словно уже испытывает страдания оттого, что вынужден разговаривать с ним так. – Сознайся, прошу тебя. Ты знаешь, что будет дальше в противном случае. А я этого не хочу. Никто не хочет.
Сердце Вивьена болезненно сжалось. Он прерывисто вздохнул, заставляя себя продолжать смотреть в глаза Ренара. В душе его перемешались горечь, злоба, обида и сожаление.
Он не ответил.
Некоторое время ему милосердно дали на раздумья, и звенящая тишина допросной давила на него своей тяжестью. Больше всего он хотел снова попытаться убедить всех в своей невиновности, но знал, что результата это не принесет. Ему не поверят, это было ясно, как Божий день.
– Вив… – умоляюще произнес Ренар.
Де Борд приподнял руку в останавливающем жесте.
– Довольно, – скорбно сказал он. – Господь свидетель, Вивьен, ты не оставляешь нам выбора. – Следующие его слова были обращены к тюремщикам: – Начинайте.
Тюремщики – видимо, вместе с тем и палачи – сопровождавшие де Борда из самого Авиньона по приказу папы, начали спешно снимать с узника пропахшую грязью и потом рубаху.
Вивьен внутренне сжался, понимая, какая унизительная процедура его ждет, однако заставил себя храбриться, когда тюремщики потянулись к штанам.Выкрик де Борда гулко отдался в помещении, отскочив от каменных стен.
– Стойте! – скомандовал он. Его люди замерли, обернувшись на него. Архиепископ побледнел, это было заметно даже в этой тускло освещенной четырьмя настенными факелами комнате. Вернув самообладание, де Борд качнул головой. – Дальше… не раздевать. Этого достаточно.
Вивьен удивился подобному снисхождению, но вопросов задавать – а уж тем более возражать – не стал.
Палачи поволокли его к той самой скамье, рядом с которой стоял Ренар. Вивьен пытался сопротивляться, однако, ослабленный заключением в тюрьме, скудной едой и плохим сном, не сумел даже выразить свои протесты должным образом.