– Просто ответь на несколько вопросов, и все закончится, – мягко продолжал увещевать де Борд.
Вивьен знал, что он лжет, и молчал.
Де Борд сокрушенно вздохнул. Все это время Ренар стоял позади него, опустив взгляд в пол. Казалось, ему было не менее тошно находиться здесь, чем арестанту.
– Твой выбор, – вздохнул де Борд, кивнув.
Вновь подхватив Вивьена под руки, палачи потащили его в заднюю часть комнаты, где снова сорвали с него пропитанную грязью рубаху. Они толкнули его вперед так, чтобы он упал на колени. Болезненный удар, пробежавший неприятным отзвуком по всем ранам, едва не спровоцировал тихий стон, но на этот раз сдержаться удалось.
Один из палачей туго затянул на запястье Вивьена длинную веревку, дернув за конец которой, заставил руку арестанта вытянуться в сторону. Второй конец веревки он привязал к вмонтированному в стену металлическому кольцу, которое располагалось на уровне линии плеч стоявшего на коленях узника. Палач действовал быстро и уверенно. Уже через миг он принялся за вторую руку и вытянул ее, привязав к колонне, стоявшей по другую сторону. В результате Вивьен оказался на коленях на каменном полу, зафиксированный в этом положении с раскинутыми в сторону руками.
Де Борд переместился, став напротив него, и Вивьен невольно поднял глаза, понимая, что его пытаются дополнительно унизить пребыванием в таком положении.
– Ренар, друг мой, не поможешь мне? – нарочито дружественно произнес архиепископ.
Ренар сдвинулся с места. Только теперь Вивьен увидел в его руках довольно крупное распятие с изображением Спасителя. Ренар мрачно пронес его по комнате и повесил на стену позади де Борда на заранее заготовленный гвоздь. Архиепископ почтительно отошел, чтобы арестант мог видеть распятие, и осенил себя крестным знамением. Затем он сосредоточил терпеливый, все еще полный сострадания взгляд на Вивьене.
– Господь свидетель, ты не оставляешь мне выбора, – покачал головой он. – Твое молчание заставляет нас идти на крайние меры. Но я понимаю, – вдруг сказал он, – ты запутался. Ты погряз в заблуждениях и уже не отличаешь правду от лжи. Вспомни же, кого ты предаешь своими заблуждениями! Святая инквизиция была создана во имя Господа, дабы оберегать души человеческие от мерзкой ереси. Ты был среди воинов Господних, но перешел на сторону врага. Ты предал Господа, Вивьен, и продолжаешь делать это своим молчанием. Вина твоя неоспорима, но ты не желаешь признать ее. Не желаешь произносить ни слова. – Де Борд повернулся к распятию. – Возможно, теперь ты образумишься. Посмотри! – Он кивнул на изображение Спасителя. – Посмотри, кого ты предаешь! Господь наш Иисус Христос страдал за грехи человеческие, он отдал жизнь чтобы спасти наши души, а ты вероломно предаешь его.
На время он замолчал, наблюдая за реакцией арестанта. Что-то в груди Вивьена защемило, когда де Борд заговорил про предательство Бога, однако он постарался не показать этого.
«Это неправда. Господа я не предавал никогда», – возразил Вивьен про себя. При этом он невольно отвел глаза от распятия, почувствовав себя особенно беззащитным с раскинутыми в сторону руками. — «Я грешил. И много. И во мне есть что-то злое, я это не раз чувствовал. Но, Боже, разве я не пытался поступать с людьми так, как Ты завещал – с любовью? Я ведь старался помочь всем, кому мог! Неужели это была ересь? И неужели она так мерзка Тебе, что Ты решил учинить мне такую расправу за нее?»
– Ты должен заговорить, Вивьен, – устало вздохнул де Борд. – Я, помнится, уже предлагал тебе сказать хоть слово. Любое. Но твое упорство мешало тебе сделать даже это. Сегодня ты должен будешь перед ликом Спасителя узнать цену этого упорства и понести за него наказание.
Вивьен продолжал молчать.
– Палач, – кивнул де Борд.
Вивьен проследил за движениями палача и понял, что сегодня его ждут плети. На миг он даже позволил себе вздох облегчения: он знал, что сможет выдержать эту пытку. Ему не раз приходилось получать удары плетьми в аббатстве, не говоря уже о розгах в детстве, оставивших не один рубец на его спине.
– Сто ударов, – сказал де Борд. – Считать ты умеешь, поэтому можешь представить, каково будет их вынести. Но тебе уже приходилось испытывать на себе плети, верно? – Он снова подождал на случай, если арестант ответит, но, не услышав ни слова, продолжил, кивнув: – Если ты вслух сосчитаешь всю сотню, обещаю тебе, что больше ничего терпеть не придется.
«Вот оно что», – сокрушенно понял Вивьен. – «Он хочет заставить меня говорить. Пусть даже просто считать вслух, лишь бы я произнес хоть слово».
Обещание де Борда, разумеется, было ложью. Он продолжит пытку, даже если Вивьен пересчитает вслух всю сотню. Он надломит волю своего арестанта и сумеет заставить его делать все, что ему нужно: за требованием считать вслух последует требование выдать сообщников, которых не существует.
Нет, считать вслух было ни в коем случае нельзя, это будет значить поражение.
Вивьен сжал губы, понимая, что не имеет права даже задумываться о сотне ударов – их будет больше. Гораздо больше.
Палач снял с перекладины на стене плеть-семихвостку, «хвосты» которой были выполнены из жесткой бечевки. Без узлов или крюков на концах – чтобы было меньше крови от вырванных кусков плоти.
Ecclesia non novit sanguinem…
«Господи, помоги», – произнес про себя Вивьен, слыша позади шаги палача.
Первый удар заставил арестанта шумно выдохнуть и запрокинуть голову от боли. Ему показалось, что резкий росчерк обжег спину целиком, но теперь он осознал, что боль сосредоточилась в районе правого плеча и протягивалась чуть ниже, к центру спины. Тело напряглось, выгнулось вперед и застыло в таком положении, словно в надежде, что нового удара не последует.
«Один», – мысленно произнес Вивьен, тут же одернув себя: – «Не смей!»
Тем временем взгляд его невольно уперся в распятие на стене, и в голове эхом зазвучали слова де Борда: «посмотри, кого ты предаешь». Только теперь Вивьен оценил весь смысл своего положения. Каждый удар будет заставлять его смотреть на распятие, с каждым ударом в него будут вбивать «истину», что он предал Господа, заставляя его насильно воздевать глаза кверху, словно во всем происходящем есть что-то хорошее[12].
Допросная погрузилась в молчание – и тем громче показался следующий росчерк. Вивьен даже услышал, как семь хвостов кровожадной плети рассекают воздух перед тем, как обжечь кожу. Тело вновь подалось вперед, руки впились в веревки, сжав их до боли в суставах, а голова запрокинулась кверху, чтобы взгляд невольно уперся в распятие на стене.
«Два…» – снова посчитал про себя Вивьен, едва не задохнувшись от боли.
– Ты, верно, думаешь, что это был второй удар, – сочувственно произнес де Борд, покачав головой. – Но, боюсь, что пока не последовало ни одного. Вивьен, сто ударов будут отсчитаны только тогда, когда ты каждый из них назовешь сам. Вслух. Ты готов сказать «один»?
Вивьен молчал.
– Это же совсем несложно, – снисходительно произнес де Борд. – Или тебе действительно нравится страдать самому и заставлять страдать других?
Палач в это время нанес следующий удар, а четвертый, пятый и шестой последовали почти без перерыва. Тем не менее, времени на то, чтобы хорошенько прочувствовать каждый удар – и получить новый, только когда боль начнет идти на убыль – хватало с лихвой.
– И сотня все еще впереди, – досадливо произнес де Борд. – Ты это понимаешь, Вивьен? Ради чего ты готов переживать такую боль? Неужели тебе не хочется прекратить ее?
«Не слушай его. Не поддавайся. Терпи», – приказал себе Вивьен, надеясь, что его выдержки хватит.
Последовали новые удары. Один за одним – еще десять. Теперь де Борд не напоминал ему после каждого, что ему нужно начать считать с номера один – он предпочитал заметить это через десять ударов.
Вивьен закусил губу. Он старался изворачиваться, чтобы уходить от ударов, но плети палача настигали его, нещадно рассекая кожу на спине. Колени, проезжаясь по полу, стирались в кровь. Раны на спине становились глубже и начинали кровоточить так, что по штанам на пол стекало множество маленьких ручейков, собиравшихся в лужицу под ногами.
Первую сотню Вивьен сумел высчитать про себя, но, когда наступил сто первый взмах плети, он ощутил такое небывалое отчаяние, что с трудом смог удержаться и не зарыдать в голос.
Удары продолжались под периодические слова де Борда о том, что вся сотня еще впереди.
Вивьен не знал, на каком по счету взмахе плети первый мучительный стон все же прорвался наружу из его груди. В какой-то момент он сбился со счета, и вместо числа внутренний голос его произнес отчаянное:
«Боже, как больно!»
Отчего-то теперь наказание сделалось еще мучительнее. Вивьен не понимал, сколько ударов вынес и сколько еще предстояло. Спина и плечи, по которым попадали плети, горели, а беспощадные «хвосты» «кошки» углубляли уже имеющиеся рассечения, попадая по свежим ранам. Удары были влажными от крови, ее горячий металлический запах распространялся по помещению.
С каким-то из росчерков плети из глаз все же брызнули слезы. В очередной раз упершись взглядом в распятие, Вивьен невольно подумал: «Господи, за что? Я служил Тебе верой и правдой. Да, я бывал любопытен до знаний, но разве переставал я хоть когда-то верить? Неужели за одно любопытство…»
Удар выбил из него резкий шипящий звук. Вивьен не знал, когда успел прокусить губу до крови, и не понял, когда ощутил ее вкус. Боль была повсюду, а де Борд лишь продолжал увещевать его с деланным сочувствием:
– Только ты один в силах приблизить конец этого наказания, Вивьен. Начинай считать.
Но Вивьен молчал.
Пытка продолжалась.
Он мечтал впасть в забытье, чтобы хоть на какой-то миг отрешиться от этой боли, каждый раз приходившей к нему резким росчерком семи «хвостов» плетей. В его разуме зарождались странные, нездоровые мысли о благодарности палачу каждый раз, когда тот – по-видимому, из-за усталости – чуть оттягивал нанесение нового удара и давал арестанту чуть больше времени на то, чтобы перевести дух. Но палачи периодически сменялись, и пытка продолжалась с изначальной интенсивностью. Этой агонии, казалось, не было конца.