«Прости и помилуй меня, Боже», – мысленно произнес он, – «дай сил этому человеку, а мне – ниспошли терпения».
– Он заговорил? – холодно спросил де Борд.
Бернар Лебо повернулся к нему. Глаза его раскраснелись от слез, лицо – и без того округлое – заметно опухло.
– Он не сказал ни слова, – всхлипнул аббат. – Ваше Высокопреосвященство, молю вас, дайте мне еще одну возможность поговорить с ним! Он в ужасном состоянии! Я обещаю, я увезу его в Сент-Уэн для перевоспитания, я сделаю все, только…
Де Борд приподнял руку в останавливающем жесте.
– Я понимаю, о чем вы просите, Преподобный, но это невозможно. Я говорил вам: преступления Вивьена Колера очень тяжелы, и он усугубляет свое положение молчанием. Он владеет информацией о катарах и не рассказывает о своих сообщниках. Боюсь, это говорит о том, что Вивьен Колер – закоренелый еретик, который надеется своей выдержкой доказать собственную невиновность.
– А если он и вправду невиновен? – отчаянно воскликнул Бернар Лебо. – Вы ведь даже не допускаете этого!
Де Борд покачал головой.
– В сложившихся обстоятельствах это попросту невозможно. Вивьен Колер уже однажды был задержан по подозрению в сочувствии катарской ереси. Тогда допрос вели вы лично и Его Преосвященство Лоран, но я склонен считать, что вы были недостаточно внимательны к деталям и, увы, предвзяты: Вивьен Колер – не чужой вам обоим человек, он ваш ученик, и вы по-своему печетесь о нем, что, вообще говоря, можно счесть большим скандалом.
Де Борд перевел испытующий взгляд на Лорана. Пару мгновений он молчал, а затем заговорил угрожающе тихо:
– Вам остается лишь радоваться, что у архиепископа д’Алансона есть дела поважнее ваших личных неурядиц. Помнится, пять лет тому назад, кардиналу де ля Форе из-за крупных политических дел также было не до вас и не до вашего провала в Кантелё. С вас спросил сполна только Его Высокопреосвященство де Флавакур, но и тогда вам удалось обойтись без особых потерь и даже сохранить для своих подопечных места в руанской инквизиции. Если так присмотреться, это немыслимый скандал. Где бы вы были, если б не ваша влиятельная семья?
– Ваше Высокопреосвященство… – начал аббат, попытавшись встать на защиту Лорана.
Де Борд качнул головой.
– И вы оба раздуваете этот скандал до сих пор. Уповаете на невиновность Вивьена. Для меня же его вина налицо, осталось лишь дождаться, когда он признается. – Архиепископ вздохнул, вновь обратившись к аббату: – То есть, вам он тоже не сказал ни слова?
– Нет, но…
– Ясно. Это все, что я хотел услышать. Надеюсь, вы отдохнете и отправитесь в Сент-Уэн, Преподобный. Ваша помощь следствию более не требуется.
Лоран шумно втянул воздух.
– Ваше Высокопреосвященство, вы собираетесь устроить еще один допрос?
– Допросов будет столько, сколько понадобится, – отчеканил де Борд.
– Вивьен измучен! Он умрет от пытки! – отчаянно воскликнул аббат Лебо.
– Судя по тому, что вы говорите, Преподобный, он вовсе не настолько сломлен, насколько вам кажется. Похоже, у него большая выдержка, и он еще вполне способен терпеть боль. Даже ваше сердечное участие не растопило его отравленное ересью сердце.
– Неужели вы думаете, что он молчит из черствости? – воскликнул Бернар Лебо.
– Его не пронимает сочувствие бывшего наставника, ему плевать на боль друга, который вынужден проводить вместе со мной пристрастные допросы. Он хранит молчание, как закоренелый еретик, который верит, что Господь – на его стороне.
Бернар Лебо в ужасе уставился на Лорана.
– Кантильен! – воскликнул он, отчаянно покачав головой. – Неужели ты это допустишь?
Лоран отвел взгляд.
– Я… и впрямь бы не стал торопиться с новым допросом, Ваше Высокопреосвященство, – выдавил он. – Я говорил с Себастьяном из Кана, он уверен, что наш арестант очень слаб, и новый допрос для него может быть губителен. Вы можете просто потерять обвиняемого.
– Именно поэтому, – хмыкнул де Борд, – следствие ведете не вы, Лоран.
После этого холодного замечания де Борд покинул кабинет епископа и отправился на поиски Ренара. Он решил, что ему надоело упорство арестанта. Пришло время покончить с этим.
***
Шаги в коридоре Вивьен заслышал сразу, и невольно напрягся: к нему шло несколько человек – примерно четверо, если верить разносящемуся по коридору эху. Вскоре у дверей камеры показался Гийом де Борд в сопровождении Ренара и двух палачей.
Вивьен вжался в стену больной спиной. Ему хотелось мысленно взмолиться о Божьей милости, но, казалось, обращение к Господу жгло даже его разум после того, как он позволил себе обвинить Спасителя во лжи.
– Взять его, – холодно скомандовал де Борд.
На этот раз он даже не попытался склонить своего арестанта к сотрудничеству. Палачи грубо подхватили Вивьена под руки, и он, сколько хватило его иссякших сил, попытался сопротивляться, но все попытки были тщетными. Он обратил внимание на посеревшее лицо Ренара, который не решался столкнуться с ним взглядом. Не укрылось от него и раскрасневшееся от злобы в свете настенных факелов лицо де Борда.
«Это конец…» – сокрушенно подумал Вивьен. Ему отчаянно захотелось завопить от страха и признаться во всем, в чем его подозревают, но он каким-то чудом заставил себя промолчать.
Ноги арестанта в слабой попытке к сопротивлению волоклись по полу, однако это не мешало палачам тащить его в допросную комнату. Вивьена повергала в ужас мысль о том, что с ним будут делать дальше, а все нанесенные прошлыми допросами раны начали заунывно давать о себе знать.
В допросной комнате палачи вновь привязали его к колоннам – как в прошлый раз – предварительно сорвав с него рубаху.
«Нет, нет, только не снова, пожалуйста, нет!» – завопил он про себя.
– Попробуем еще раз, – строго произнес де Борд. – Система та же, Вивьен. Считай удары вслух. Ты продемонстрировал аббату Лебо тяжесть своих преступлений молчанием, и я милостиво даю тебе шанс искупить за это вину.
Вивьен отчаянно воззрился на Ренара, но тот даже не смотрел в его сторону.
Палач без предупреждения нанес первый удар, и искалеченная спина вспыхнула болью с такой силой, что тут же вырвала из арестанта громкий крик.
– Сосчитай, – приказал де Борд.
Вивьен стиснул зубы, хотя уже не понимал, почему молчит. Ему ведь уже ничто не поможет – с каждым ударом сердца он все больше уверялся в этом, но зачем-то продолжал упорствовать.
Второй удар обрушился на него болезненным росчерком по воспаленной израненной коже, выбив слезы и заставив вновь до крови закусить губу. Вивьен сдавил рвущийся наружу крик и заставил себя не произнести ни слова, хотя губы хотели разомкнуться, чтобы послушно сказать: «один».
Третий удар также последовал без предупреждения, и на этот раз Вивьену не удалось не застонать от жгучей боли.
– Вивьен, ты усугубляешь собственное состояние, не более того, – напомнил де Борд после первого десятка ударов плетьми.
Палач продолжал работу, выбивая из арестанта сочащиеся нечеловеческим страданием жалобные вскрики. На тридцатом ударе Вивьен вовсе перестал их сдерживать, на сороковом осознал, что тихо и жалобно всхлипывает в такт взмахам плетей. На пятидесятом де Борд вдруг воскликнул:
– Остановитесь!
Вивьен со стоном и слезами уронил голову на грудь, не веря тому, что чувствует благодарность к своему мучителю.
«Это он тебя истязал, не смей благодарить его!» – приказал Вивьен самому себе, но что-то в его разуме жалобно простонало: – «Но ведь он… прекратил».
– Отвяжите, – скомандовал де Борд, затем обратился к арестанту: – Ты вынуждаешь нас идти на крайние меры, Вивьен. Ты и никто другой.
Вивьен слабо застонал, попытавшись сопротивляться, когда палачи, отвязав веревки, схватили его под руки и потащили к установленному у стены стулу рядом со столом. Они грубо усадили его, зафиксировав руки, ноги, корпус и шею арестанта кожаными ремнями.
– Ренар, разогревай жаровню, – скомандовал де Борд.
– Ваше Высокопреосвященство…
– Выполняй! – воскликнул архиепископ, и лицо его раскраснелось от гнева.
Ренар замер, перепуганным взглядом уставившись на Вивьена. В тусклом свете факелов допросной он с ужасом смотрел на человека, превратившегося в тень его бывшего друга. Исхудавший, бледный, истощенный, измученный пытками, Вивьен столкнулся с ним взглядом, полным мольбы.
– Ваше Высокопреосвященство, я бы…
– Палач! – прервал де Борд, обратившись к одному из своих подчиненных и окинув Ренара уничтожающим взглядом. – Разогревайте жаровню!
Один из палачей молча отправился выполнять указание архиепископа. Тем временем де Борд кивнул второму, и тот взял со стола пыточные тиски. Расположив их так, чтобы зажать большой палец Вивьена, лежавший на ручке кресла, он зафиксировал пыточное орудие в положении готовности.
Вивьен тяжело задышал, предчувствуя новую волну чудовищной боли.
– Ты будешь проклят за свое молчание, – с нажимом заговорил де Борд, явно потерявший всякое терпение. – Ты будешь обречен на вечные муки ада за свою ересь. И ничто не поможет тебе снискать прощения Господне, если ты не сознаешься в своих преступлениях. Говори, кто передал тебе книгу катаров! Кто твои сообщники? Где вы проводили свои богомерзкие церемонии?
Прежде, чем Вивьен успел осмыслить, о чем его спрашивают, палач начал закручивать винт, и в большом пальце правой руки появилось болезненное давление. Вивьен стиснул зубы.
– Кто передал тебе катарскую книгу? Кто был твоим учителем?
Вивьен только плотнее стиснул челюсти. Он понимал, что наступил момент некоей решающей схватки между ним и де Бордом, но не был уверен, что у него хватит сил ее выдержать.
Палач по кивку архиепископа закрутил винт дальше, и в пальце вспыхнула острая и одновременно давящая боль, пробежавшая по всей правой руке и сосредоточившаяся на кончике пальца. Вивьен зарычал от боли, попытавшись дернуться, но тщетно – тело было накрепко зафиксировано ремнями, врезавшимися в кожу.