Вивьен взглянул на нее серьезно и с полной готовностью к ее осуждению.
– Не ненавижу, – перебил он. Элиза взглянула на него непонимающе, однако, как ни странно, в глазах ее не сверкнуло той злости, которую он ожидал там найти. – Не могу.
Элиза нахмурилась и качнула головой.
– По твоему рассказу в ту ночь, когда я говорила о событиях в Кантелё, почему-то создалось впечатление, что он был тебе действительно близким другом, но как таковой почвы для этого я не обнаружила. Что вас связывало? Что еще помимо фехтовальных занятий и периодических походов в таверны?
Некоторое время Вивьен молчал. Он знал, что не сможет ей рассказать. Пока не сможет. Ему потребовалось довольно много времени на то, чтобы собраться с силами и произнести тот ответ, который был не меньшей правдой, чем тайна о каркассонской истории.
– Моя сентиментальность, – сказал он, наконец, и поморщился. – Поначалу я отнесся к Анселю с подозрением. Отчего-то будто ждал от него какой-то подлости, нападки, но чуть позже обнаружил, что ничего плохого не происходит, а я начинаю ждать встречи с несвойственным для меня нетерпением. Я много лет учил себя никогда не привязываться к людям из-за монашества, а после – из-за инквизиторской должности. И часто мне это удавалось. Здесь же, – он покачал головой, – я не ожидал, что это возможно, поэтому и не делал попыток отгородиться. А Ансель как-то ненавязчиво умудрился стать мне дорогим другом, и отделаться от этого отношения у меня, ты права, так и не получилось, хотя, видит Бог, я пыталсяего ненавидеть. Так было бы проще для всех. – Он виновато покачал головой и продолжил. – По прошествии некоторого времени с нашей первой встречи Ансель показался мне хорошим человеком. Вообще, я чувствовал, что в душе у него что-то сильно болит, и это не давало мне покоя. Я бы сказал, не дает до сих пор.
Элиза изумленно округлила глаза.
– Ты, что же… исцелить его хочешь?
– Пусть даже и перед смертью, – решительно кивнул Вивьен, тут же печально усмехнувшись. – Глупо, да? Даже учитывая, что после этого он ответит перед судом инквизиции и перед светскими властями за свои преступления, я беспокоюсь о спасении его души. Я не хочу, чтобы она переходила дальше – что бы ни ждало нас дальше – в таком состоянии.
Он замолчал и вновь тяжело вздохнул, устало потерев переносицу.– Я не хотел об этом говорить, потому что догадывался, как отреагируете вы с Ренаром. Для вас это, надо думать, равносильно предательству – только уже с моей стороны.
Элиза не знала, что ответить. Строго говоря, Вивьен был частично прав, но что-то в том, как он говорил об Анселе, не позволяло ей осудить его.
«Он говорит правду», – удивленно осознала Элиза. – «Говорит правду о своих чувствах относительно Анселя. Он искренне дорожит им, несмотря ни на что, и не может изменить это, даже если хочет. Он над этим не властен, и кто я такая, чтобы осуждать его?»
Элиза смягчившимся взглядом посмотрела на него и слабо улыбнулась. Эта улыбка отчего-то заставила Вивьена поморщиться и отвести взгляд.
– Пожалуйста, не говори об этом Ренару, если сможешь. Он не поймет.
Элиза нежно прижалась к его плечу лбом.
– Я не скажу ему. Я, кажется, понимаю, о чем ты говоришь. Вряд ли у меня когда-нибудь получится умерить свою ненависть после того, что сделал Ансель, но я понимаю тебя. И твои чувства – я уважаю. Они, – Элиза улыбнулась, – благородные и честные. Прямо, как ты сам.
Вивьен глубоко вздохнул.
– Я никогда не считал себя таким.
– А я тебя таким знаю. Ты меня не переспоришь.
Он повернулся, провел рукой по ее щеке и поцеловал ее, после чего, отстранившись, сказал:
– Как истинный скромник, я бы должен попытаться, но не хочется.
Элиза заговорщицки сверкнула на него глазами.
– Правильный ответ.
***
Руан, Франция.
Год 1361 от Рождества Христова
Судья Кантильен Лоран сидел за столом, глядя на явившихся к нему по первому зову помощников и недовольно барабаня тонкими пальцами по столешнице.
– Эмиссар сегодня доставил доклад наших агентов в Лонгвилле, – неспешно начал он, ожидая, когда Ренар, стоявший напротив него, наконец, перестанет сонно щурить глаза и преисполнится готовности слушать.
Вивьен, уловив некоторое недовольство епископа, постарался натянуть на лицо ободряющую улыбку, хотя не был уверен, что у него в достаточной мере получилось, потому что Лоран смерил его не менее придирчивым взглядом.
– Я так понимаю, даже в мирное время люди продолжают обращаться в ересь? – вздохнул Вивьен.
– Не нужно быть мудрецом, чтобы до этого додуматься, – фыркнул Лоран. Что бы ни случилось в Лонгвилле, это явно привело епископа Руана в неприятное расположение духа. – Наши агенты подозревают, что несколько приходских священников исповедуют ересь и, что совершенно явно, тянут за собой в это болото своих прихожан.
Вивьен тут же понял, что именно так раздосадовало Лорана.
– Ясно, – вздохнул он. – Видимо, нам предстоит довольно долгая работа…
– Я склонен надеяться, что дела в Лонгвилле обстоят не настолько плохо, – проворчал Лоран, тут же нахмурив брови.
«Когда-то я надеялся на то же самое в Кантелё», – укоризненно вспомнил он.
– И все же, да, – Лоран усилием воли заставил себя говорить с меньшим раздражением. Он перестал барабанить пальцами по столу и сцепил руки в замок, – вам явно предстоит хорошенько там поработать. Местные власти, как водится, окажут вам все предписанное содействие. Бумагу, одобряющую ваши действия, я подписал, думаю, с ней вопросов возникнуть не должно. Собранные материалы дел ждут вас в Лонгвилле. Изучите их, допросите людей. Постарайтесь выяснить, как глубоко ересь проникла в город.
– Какая именно ересь, известно? – уточнил Ренар. Как и епископ, он пребывал в довольно мрачном расположении духа.
– Наши агенты упоминали о последователях Дольчино[7], – туманно отозвался Лоран.
– Апостолики, – нахмурился Вивьен. – Стоит подумать, что какая-то ересь уже вымерла в наших краях, а ее побеги снова где-то появляются.
– Ты прав в этом неприятном наблюдении, – кивнул епископ. – Поэтому, чтобы этих побегов больше не появлялось, эту проблему следует решить незамедлительно. Вы отправляетесь сегодня же.
Ренар неуверенно качнул головой.
– Это долгая поездка. Как наше отсутствие скажется на работе отделения?
Лоран поджал губы, борясь с недовольством и беспокойством, мучившими его душу. Он не говорил, о чем ему еще довелось узнать. Его личные шпионы доложили, что в Руан в скором времени нагрянет проверка в лице высокопоставленного сановника – папского легата, архиепископа Амбрена. Похоже, вести о том, что скандальная история с Анселем де Куттом так и не разрешилась, в который раз дошли до папы, и он решил наконец показать свое недовольство.
– Отделение без инквизитора не останется, – хмыкнул епископ, отвечая на вопрос своего помощника. Он всеми силами старался отогнать от себя мрачные мысли о предстоящей проверке. – Просто сделайте то, что должны. Сейчас вам стоит сосредоточиться на этом.
«Может, будет даже лучше, если архиепископ, приехав сюда, не застанет этих двоих. Сейчас в Руане спокойнее, чем когда-либо», – подумал он.
– Будет исполнено, Ваше Преосвященство, – отозвался Ренар. Вивьен подтвердил слова друга уверенным кивком.
– Ступайте. Благослови вас Бог.
***
Рени крайне редко выбиралась в город – особенно в одиночестве. Обыкновенно, если она и приходила в Руан, ее сопровождала сестра. Странным образом Элиза, оставаясь в тесной связи с природой, умудрялась сохранять контакт с городскими жителями и самим городом. Она словно была посредником между Руаном и своей сестрой, которая с момента их остановки в заброшенном лесном домике после бегства из Кантелё изъявила желание пройти чуть дальше в лес, словно что-то влекло ее туда. Она отчего-то знала, что найдет в лесу другой заброшенный после чумных лет дом, который сумеет сделать своим пристанищем. Элиза пыталась поначалу остановить Рени, но быстро оставила попытки. Она никогда не знала, какая высшая сила помогает ее младшей сестренке ориентироваться в перипетиях судьбы, но что-то, похоже, помогало, и Элиза не раз убеждалась, что сила эта бережет Рени.
Домик и вправду нашелся – дальше в лесной чаще, окруженный густыми зарослями и словно вплетенный в дикий природный сонм. Элиза, когда Рени пригласила ее туда, помогла ей обустроить быт, и, отнесшись с подобающим уважением к уединению, которое сестра так ценила, предоставила ее самой себе, лишь изредка помогая по хозяйству.
Рени благодарила Элизу за заботу, которая, как она чувствовала, окружала ее нежным ореолом любви с детских лет. Возможно, сегодня именно из благодарности за эту заботу она не стала с рассветом приходить к Элизе, чтобы предупредить о своей спонтанной вылазке в город.
Когда первые лучи солнца еще не успели пробиться через густые кроны деревьев, Рени вдруг проснулась от птичьего пересвиста и ощутила удивительную бодрость. Ей давно нужно было выбраться за покупками, однако по какой-то неведомой причине она оттягивала эту вылазку. До этого самого дня. Сегодня Рени поняла: пора. В глубине души она желала попросить Элизу отправиться с ней, но внутренний голос – слишком четкий и ясный – подсказывал ей, что стоит идти одной.
Для себя самой Рени объяснила свое намерение нежеланием беспокоить Элизу. В конце концов, сейчас сестра сильно переживала за своего возлюбленного, который вынужден был отправиться по срочному заданию в Лонгвилль. Он отсутствовал уже несколько дней, и было совершенно неясно, когда он собирается вернуться. Элиза старалась не давить на Рени своим беспокойством и пыталась скрывать периодические прерывистые вздохи и слишком задумчивые взгляды. Однако и без этих демонстраций Рени чувствовала, что внутренняя гармония, в которой обычно пребывает Элиза, не будет восстановлена, пока Вивьен не вернется к ней целым и невредимым.