Вивьен пожал плечами.
– Поверь, когда сна тебя лишает нечто столь прекрасное, об этом совсем не приходится жалеть.
Элиза неспешно пошла по лесной тропе в сторону своего дома. Вивьен шел с нею рядом, держа ее за руку. Услышав его последние слова, Элиза нахмурилась. Обычно она сама спала очень крепко. Оставаясь в ее доме, Вивьен засыпал намного позже нее, если вообще засыпал раньше предрассветного часа, и она толком никогда не улавливала, насколько беспокоен его сон. Но несколько раз – особенно в то время, пока он оправлялся от раны – она видела, как он с силой впивается во сне пальцами в подушку или в одеяло. В эти минуты лицо его напрягалось и искажалось мучительной гримасой, а из груди мог прорваться стон. Элиза с трудом могла представить себе, каково это – для нее сон был прекрасным способом отдохнуть, восстановить силы и преисполниться бодрости тела и духа. Для Вивьена, как ей казалось, сон был вынужденным и весьма неприятным процессом.
«Из и без того малодоступных для служителя Церкви простых радостей, которые можно получить от жизни, его лишают даже этого. Почему? Не должно быть… так», – думала она.
– А что обычно лишает тебя сна? – вдруг спросила Элиза, остановившись. Вивьен приподнял брови, недоуменно воззрившись на нее.
– Прости… ты о чем? – невинно спросил он.
– Не надо, – строго сказала Элиза. – Прошу тебя, не лги мне и не притворяйся, что у тебя нет никаких проблем со сном. Мы оба с тобой знаем, что они есть. Сны тебя мучают. Я видела это и не раз, Вивьен.
Он вздохнул, отведя взгляд.
– Мне жаль, что тебе довелось это лицезреть, – поморщился он. – Я часто сожалею, что сны не поддаются контролю.
Элиза сочувственно сдвинула брови и приблизилась к нему.
– Послушай, мне почему-то кажется, что ты этого стыдишься…
– Гордиться тут нечем, – строго произнес Вивьен. Элиза снисходительно улыбнулась.
– Дело ведь не в стыде или гордости, – покачала головой она. – Человек действительно не властен над тем, что ему снится. Но… возможно, во снах ты видишь что-то, что мучает тебя и наяву? Возможно, если ты расскажешь об этом, эти сны уйдут.
Вивьен невесело усмехнулся.
– Боюсь, что к яви мои сны имеют наименьшее отношение из всех возможных.
– А что тебе снится?
– Много чего. И в этом нет ничего такого, что стоило бы рассказывать. Если честно, мои сны больше похожи на какой-то лихорадочный бред.
Элиза испытующе прищурилась, посмотрев ему прямо в глаза.
– Например? – подтолкнула она. Вивьен неприязненно повел плечами.
– Это глупо.
Элиза покачала головой.
– Рени часто говорила мне, что сны – это особая часть жизни человека, и ей стоит уделять не меньше внимания, чем яви. Если ты не можешь поговорить об этом со мной, может, тебе стоит поговорить с ней?
Вивьен нервно хохотнул.
– Об одном из моих снов она сказала мне, что я вижу свои предыдущие воплощения.
– Тебе снятся твои прошлые жизни? – восторженно воскликнула Элиза. Вивьен нервно перебрал пальцами.
– Не только… – покачал головой он. – Нет, в основном мои сны похожи на бред пьяницы. Если бы я рассказал об этих снах, к примеру, Ренару или судье Лорану, они бы, скорее всего, сочли, что меня одолевают слуги сатаны. – Он вновь усмехнулся, но увидев серьезное выражение лица Элизы, тяжело вздохнул и решил рассказать один из последних своих снов: – Не так давно мне, к примеру, снился какой-то человек, который стоял на территории деревни, очень четко – ровной линией – отделенной от лесной чащи. Недалеко от этой деревни находилась огромная бездонная пропасть, через которую был виден какой-то другой… берег, обрыв – не знаю, как это еще назвать. Там, на той стороне, росли непомерно огромные деревья и, кажется, даже были люди – очень маленькие, чтобы я мог разглядеть их со своего места. Я стоял и смотрел на этого человека, и тот вдруг начал меняться. Он… превратился в огромного, невозможно огромного кузнечика с подкрученными черными усами и огромными белыми глазами навыкате.
Элиза поморщилась.
– Ох… – неприязненно произнесла она, передернув плечами. Вивьен кивнул.
– Он начал двигать и дергать своими лапками, и вдруг из обрыва в эту деревню вползла огромная – размером, наверное, с руанский собор – гусеница странной раскраски – синей, красной и, кажется, белой. Она придавила кузнечика своей огромной массой и съела его. Все вокруг охватило огнем – деревню, лес. Я повсюду слышал крики, перемежавшиеся каким-то стрекотом. Пока гусеница ползала и разрушала деревню, на краю обрыва появился еще один незнакомый мне черноволосый человек, который также начал меняться и превратился в такого же непомерно огромного продолговатого жука с длинными ногами. Одним прыжком он перелетел пропасть, оказался на другом берегу, и начал своими острыми лапами рубить головы тем людям, которые мне там виделись.
Элиза вновь поморщилась, но ничего не сказала. Вивьен пожал плечами.
– Я начал бегством спасаться от пожара. Забежал в какую-то хижину, чем-то похожую на старый деревенский дом, где я вырос. На стене почему-то было зеркало, хотя моя семья себе такую роскошь никогда не позволяла. Я подошел к зеркалу и увидел, что тоже начинаю меняться: мои руки превращались в лапы кузнечика, а глаза надувались и становились похожими на огромные белые шары.
– Какой ужас! – воскликнула Элиза.
– Я сказал что-то вроде «нет, не хочу», и изменения, вроде бы, остановились, но огонь добрался до дома, в котором я находился, и на этом я проснулся.
Элиза прильнула к нему, словно могла своими объятиями избавить его от этих страшных видений, прогнать их, выкинуть прочь.
– И так… всегда?
Вивьен нежно обнял Элизу и погладил ее по волосам.
– По-разному бывает. Иногда я даже не могу запомнить, что вижу во снах: забываю об этом через миг после пробуждения. Но если я что-то запоминаю, то оно… выглядит примерно так.
– Наверное, я бы навсегда разлюбила спать, если бы увидела что-то подобное, – задумчиво ответила Элиза. – Мне почти никогда ничего не снится. Рени говорит, что много чего видит во снах, а я, – она покачала головой, – почти никогда. А даже если вижу, то оно точно не такое. Если б я только могла…
Вивьен снисходительно улыбнулся.
– Элиза, не печалься, прошу тебя. Поверь, я не считаю это проблемой, из-за которой стоит сокрушаться. Это всего лишь сны. В вещественном мире ничего такого не происходит, и, как мне кажется, одно это – уже достаточный повод для радости.
Элиза улыбнулась, отстранившись от него.
– Наверное, ты прав, – ответила она.
Они вновь направились вдоль по лесной тропе. Когда они добрались до дома, на поляне уже затлел разожженный Элизой костер. Предрассветные сумерки практически обратились в зарю, и солнце должно было вот-вот осветить Руан и его окрестности.
– Как думаешь, они еще там? – заговорщицки спросила Элиза, подразумевая Ренара и Рени. Вивьен пожал плечами, вернув ей улыбку.
– Можем постучать и разузнать, – предложил он и первым направился к дому. Поднявшись по ступеням крыльца, они обнаружили, что дверь в дом приоткрыта. Вивьен нахмурился, толкнул ее и вошел внутрь.
– Есть кто дома? – довольно громко спросил он, давая Ренару несколько мгновений на то, чтобы проснуться и отозваться.
– Неужто вернулись? – послышался из комнаты невыразительный оклик Ренара. Вивьен вошел первым, Элиза держалась у него за спиной.
Ренар сидел на скамье, попивая что-то из кружки и смотря за окно.
– Долго же вы отсутствовали, – почти обличительно произнес он. В следующий миг он окинул взглядом Элизу, и недоуменно округлил глаза. – Это, что, монашеская сутана?
– Долгая история, – отмахнулся Вивьен. – А… где Рени? Помнится, вы оставались вдвоем, когда мы уходили.
– И совершенно понятно, зачем вы уходили. Очень любезно с вашей стороны, друзья, но можете убрать с лица эти гнусные улыбки. – Он хмуро сделал еще один глоток того, что было у него в кружке. – Эта бестия убежала почти сразу после вашего ухода.
Элиза сочувственно посмотрела на Ренара. Похоже, она искренне надеялась, что между ним и ее сестрой пробежит искра, которая разожжет чувства Ренара и сделает Рени чуть более привязанной к внешнему миру.
– О… я думала, – начала Элиза, но Ренар качнул головой, заставив ее умолкнуть.
– Я тоже так подумал. А потом твоя сестра просто сбежала. Она совершенно дикая, вот, что я тебе скажу. – Он сделал последний глоток и отставил кружку в сторону. – Надеюсь, ты не против, что я сделал себе немного отвара, пока ждал вашего возвращения и сторожил дом.
– О… – Элиза смешалась, – конечно, не против. Угощайся…
– Я слышал, о чем вы иногда перешептывались, – с укоризной сказал Ренар. – О том, что из нас с Рени получилась бы неплохая пара. Такая же, как вы двое. Но, видимо, Господь бережет меня от того, чтобы вступать в связь с ведьмой. Я вам так скажу: эта ваша любовь – какая-то глупость. Пожалуй, вас двоих я в этом никогда не пойму. Но вам повезло, вы одинаково безумны.
Элиза и Вивьен снисходительно усмехнулись, переглянувшись.
Ренар поднялся со скамьи.
– Я так полагаю, сутану ты украл у Лорана, чтобы привести Элизу к себе на постоялый двор? – безразлично спросил он. – Это было рискованно. Очень.
Вивьен смиренно опустил голову.
– Думаю, он не заметит.
– Нет, если мы ее вернем как можно быстрее, – деловито отозвался Ренар, посмотрев на Элизу. – Давай, снимай ее. Стоит отнести сутану на место прямо сейчас. Если Лоран, как назло, ее хватится, у него возникнет множество вопросов. – Он с завистью взглянул на Вивьена. – Я так полагаю, мне следует отпустить тебе грех прелюбодеяния?
Вивьен нервно усмехнулся.
– Боюсь, я не смогу искренне сокрушиться в этом грехе.
Ренар недовольно фыркнул, дождался, пока Элиза стянет с себя сутану, и понуро побрел к выходу из дома.
Вивьен и Ренар шли по коридору епископской обители, когда судья Лоран вдруг возник в их поле зрения, выйдя из-за угла. Увидев двух инквизиторов так рано, он искренне удивился, однако удивление его чем-то граничило с возбуждением: глаза обыкновенно сдержанного францисканца неестественно поблескивали, а в уголках губ играла выжидающая улыбка.