– Вы? Уже здесь? – Епископ спешно двинулся в их сторону.
Вивьен и Ренар замерли и почтительно склонили головы.
– Ваше Преосвященство, – хором поздоровались они.
Тот лишь отмахнулся.
– Не знаю, что вас принесло сюда в такую рань, но хорошо, что вы здесь. Сегодня вы должны отправиться в аббатство Святого Стефана под Кан.
Вивьен нахмурился. Не так давно он уже ездил в Кан, в женское аббатство Святой Троицы. Зачем вдруг понадобилось ехать туда снова? И почему в мужское аббатство?
– Кан? – недоверчиво переспросил он. – Пришел донос?
– На кого-то из монахов? – еще более хмуро осведомился Ренар.
Судья Лоран покачал головой.
– Наши агенты сообщили, что среди монахов мог находиться Ансель де Кутт.
Вивьен и Ренар с трудом удержались от того, чтобы переглянуться, но по спинам обоих пробежал холодок.
– По крайней мере, у них есть основания так полагать. На длительные разбирательства времени нет, мы и так потратили его уже слишком много, пока эта весть добиралась до нас, – с удивительным жаром продолжал судья Лоран. На несколько мгновений он замолчал, смерив своих подчиненных пронзительным испытующим взглядом. Сделав шаг вперед, он положил каждому из них руку на плечо. – Если он действительно там, вы должны поймать его.
Ренар и Вивьен решительно посмотрели на епископа. Тот взирал на них, и в его глазах светилось смешанное со страхом предвкушение.
– Я думаю, вам не меньше моего надоело то, что это дело довлеет над нами не первый год, – дрожащим голосом произнес Лоран. – Если у нас будет возможность допросить де Кутта и после передать светским властям, потому что, видит Бог, он будет упорствовать в своей ереси, мы сможем отчитаться перед папой в том, что поймали этого неуловимого катара.
Лоран не говорил своим подопечным всего, что чувствовал по поводу истории, связанной с Анселем, но они оба знали, насколько сильно он желает скорейшего её разрешения.
Вивьен покорно склонил голову.
– Полагаю, отправляемся прямо сейчас?
Ответом ему был решительный кивок.
Вивьен не мог избавиться от ощущения, что события его жизни повторяются, замкнувшись в какую-то странную петлю. Совсем недавно он приезжал под Кан и на холме напротив женского аббатства Святой Троицы размышлял об опасности сочувствия ереси. И вот он снова здесь – близ города Кана, рядом с аббатством Святого Стефана. Из-за ереси, к которой по-своему имел отношение.
– Его там не будет, – вдруг печально произнес стоявший рядом Ренар, задумчиво глядя вдаль. – Он ушел. Заблаговременно понял, что его предадут, и ушел. Он всегда уходит.
Вивьен с удивлением посмотрел на друга.
– Это не обязательно. Нам стоит явиться туда, переодевшись, к примеру, паломниками и не показывать, кто мы есть, чтобы…
– Не получится, – вновь задумчиво произнес Ренар. – Его там нет. Вот увидишь. У меня нюх на это, не знаю, почему. Он поспешил сбежать, когда увидел, что гонец уехал с письмом. Он не знал, кому это письмо адресовано, но он тут же сбежал. Он осторожничает. Всегда.
Вивьен нахмурился.
– Тогда не будем терять времени и найдем его по горячим следам.
Ренар пожал плечами, и они направились к аббатству.
«Возможно, ты и прав, мой друг», – подумал Вивьен, мрачно шагая к церкви Сент-Этьен. – «И, да простит меня Господь, я надеюсь, что это действительно так».
Ренар не ошибся. Весь день они с Вивьеном опрашивали монахов монастыря, задавая одни и те же вопросы и получая одни и те же ответы: описывали Анселя, спрашивали о человеке, который по описанию был на него похож, интересовались, куда он направился, сколько пробыл здесь, с кем говорил, как представился.
Ансель де Кутт представился простым именем Клод из Каркассона, назвался паломником и попросил временного приюта в аббатстве. Монахи сказали, он неважно себя чувствовал и мучился от сильного кашля. Через четыре дня, в течение которых монастырский лекарь ухаживал за ним, ему стало существенно лучше, и он искренне поблагодарил аббата, лекаря и нескольких братьев за приют. Именно в это время один из монахов – брат Жордан – вспомнил об ориентировке, данной руанской инквизицией два года назад, и заподозрил в Клоде из Каркассона Анселя де Кутта. На следующее же утро он отправил письмо в Руан, однако Клод, миновав его, поспешил покинуть монастырь тотчас же. Он ушел так незаметно, что никто толком не увидел, куда он делся и где сумел скрыться. Монахи даже попытались выследить его, однако им это не удалось – он словно в воду канул.
За время своего пребывания в монастыре Ансель ни с кем толком не разговаривал. Богословских тем не поднимал. Сказал, что лелеет надежду когда-нибудь добраться до Рима. Впрочем, проверить, правда это или нет, не представлялось возможным.
– Даже если он это сказал… про Рим, – хмуро заметил Ренар в перерыве между расспросами, – он мог не солгать и не сказать правды одновременно. Возможно, он и впрямь лелеет надежду когда-нибудь туда попасть. Но к его нынешнему маршруту это может не иметь никакого отношения. Мы его не найдем.
Тем не менее, расспросы продолжились. Выяснилось, что Ансель однажды отлучился из медицинского крыла. Лекарь заметил это, однако проследить за ним не сумел, потому что Ансель исчез под покровом ночи и незаметно вернулся так, что лекарь даже решил, что ему это исчезновение привиделось во сне.
Это пустопорожнее следствие продолжалось почти до самого вечера.
Ренар быстро потерял надежду что-либо найти, а Вивьен продолжал добросовестно исполнять обязанности инквизитора, сопоставляя показания свидетелей и, как ни странно, не находя в них ни одного противоречия. Умея читать в людских душах, он убедился в одном – монахи ему не лгали. Они говорили честно и не пытались укрыть Анселя. Ренар оказался прав, инквизиция приехала слишком поздно. Опять.
Под вечер монахи предложили инквизиторам разделить с ними трапезу. Ренар понуро согласился, рассудив, что хотя бы ужин можно будет считать приятным завершением этого неудачного дня.
У Вивьена аппетита не было, и, вежливо поблагодарив монахов, он изъявил желание пройтись по территории аббатства. Он приметил одно единственное место, куда они с Ренаром сегодня не наведывались, и причина была ясна – недалеко от аббатства расположился передвижной лагерь прокаженных. Облаченные в свои белые одежды, они производили впечатление неупокоенных душ, бродящих недалеко от монашеской обители. По-видимому, местный аббат был к ним добр и позволял им оставаться близ монастыря. Возможно, даже делился с ними едой – как знать.
Вивьен решил попробовать задать прокаженным вопросы. Эти люди были мертвы для всего мира. Судьба любого заболевшего проказой была однозначной – он становился изгоем неминуемо, и решение это не подлежало никакому обжалованию. Прокаженных считали проклятыми, их лишали всяких прав, запрещали им входить в церкви, посещать рынки или ярмарки, мыться в проточной воде или пить ее, касаться чужих вещей, есть рядом с обычными людьми или даже говорить с ними, стоя против ветра. Еще когда Вивьен был ребенком, проказы боялись едва ли не больше, чем чумы. Считалось, что прокаженный может передать свое проклятье, прикоснувшись к здоровому человеку, но в это Вивьен верить попросту отказывался. Он не раз оказывался вблизи прокаженных и даже разговаривал с ними, и болезнь не коснулась его за много лет. Он был убежден, что у этой заразы есть другое объяснение и, возможно, даже есть лечение, но пока что люди просто не отыскали его. Возможно, со временем…
Вивьен не заметил, как приблизился к лагерю прокаженных. На миг он замер, оглядывая собравшихся там людей в белых одеждах со специальными колокольчиками, предупреждавшими об их появлении.
От общего сборища отделился один человек и сделал несколько шагов к Вивьену. Инквизитор остановился, оглядывая незнакомца оценивающим взглядом. Лицо мужчины было почти полностью перевязано, тяжелый капюшон накидки скрывал голову.
– Вы приближаетесь к проклятым без боязни, господин инквизитор? – остановившись, спросил незнакомец шелестящим тихим голосом. Теперь их разделяло всего несколько шагов. Вивьен глубоко вздохнул.
– Вы говорите так, будто знали, что я приду к вам, – сказал он.
– Мы просто видели, что вы пришли. Видели, как вы расспрашивали о чем-то монахов во дворе.
– Вас не удивил визит служителей инквизиции в эти края? – поинтересовался Вивьен.
– Нас не удивляет ничего, что касается внешнего мира, потому что внешний мир больше не касается нас. И нам запрещено прикасаться к нему.
Вивьен поджал губы.
– Недавно в это аббатство приходил человек, представившийся Клодом из Каркассона. Полагаю, вы уже были здесь в этот момент. Вы знаете что-нибудь об этом человеке?
– Нам никто никем не представляется, господин инквизитор, – протяжно отозвался прокаженный, хотя в голосе послышалась таинственная ухмылка. – Мы не имеем права разговаривать с добрыми христианами. Как и с вами не имеем права говорить.
Вивьен нахмурился.
«С добрыми христианами? Катары имели привычку называть себя добрыми людьми или добрыми христианами. Это может что-то значить?»
– Как тебя зовут? – спросил он.
– После своих похорон я лишился имени.
– А если обойтись без этих формальностей? – несколько раздраженно произнес Вивьен. – Назови свое имя. Я хочу знать, к кому обращаюсь.
– Когда-то меня звали Шарль.
– Хорошо, Шарль. Меня зовут Вивьен Колер.
В сгустившихся сизых сумерках Вивьену показалось, что Шарль пристально посмотрел на него, хотя под капюшоном одежды прокаженного он едва ли мог разглядеть его глаза.
– Мне известно, что Клод из Каркассона сбегал среди ночи из монастыря. Я уверен, что он приходил сюда.
– Зачем кому-то приходить сюда? – нарочито наивно спросил Шарль. Вопрос «зачем вам приходить сюда?» словно витал в воздухе.
– За безопасностью, – хмыкнул Вивьен.
– В таком случае Клод из Каркассона выбрал не то место, – прокаженный вернул инквизитору усмешку.