— На костер! — бушевала толпа.
И в глазах — ни жалости, ни сочувствия, ни боли. Лишь осуждение, гнев и любопытство.
— На костер!
Все вместе, в таком количестве, они и впрямь казались справедливыми. А если каждый в отдельности? Их любого могли завтра взять по одному. Как Леона. И притащить сюда с веревкой на шее и со свечой в руке. И вот того, и вот ту. Что она так беснуется? Кто она? Может, тоже чья-то мать?
Мать!
Леон неожиданно увидел свою мать! Она кричала вместе со всеми. Размахивала кулаками. Седые волосы разлохматились.
Ноги не удержали Леона, и он рухнул бы вниз, не окажись рядом монахов.
— На костер! — вместе со всеми кричала мать Леона. — Смерть еретикам!
— Уверяю вас, сын мой, — раздался на ухом голос кюре, — что искреннее покаяние принесет вам успокоение. Назовите имя безбожника, совратившего вас, и вы спасете свою душу.
— Да, да, — пролепетал Леон. — Я назову. Только вы… Поклянитесь, что вы… что то имя останется тайной.
— Клянусь святым Евангелием и спасением собственной души, — склонил голову кюре.
— И вы спасете Луи Шарля Армана де Морона?
— Нет, — ответил кюре. — Чтобы его спасти, я должен назвать другое имя. Но вы просите не называть его.
— Да, да, никому!
— Тогда решайтесь.
— Того человека, — с трудом выдавил Леон, — который дал мне переписать рукопись… зовут… Жоффруа Валле.
Сбивчивый рассказ о Жоффруа Валле действительно принес Леону облегчение. Леон словно переложил часть своего греха на другие плечи.
А тот, о котором в ухо кюре нашептывал вконец раздавленный Леон, стоял в это время в толпе и кусал губы.
— Господи, как у Тебя хватило бессердечности допустить подобное? — шептал Жоффруа, не сводя глаз с привязанной цепями к столбу мертвой Анжелики.
В толпе еще несколько человек, помимо Жоффруа, смотрели на мертвую Анжелику. Вернее, на ту, что висела на столбе вместо нее. То были наши трое друзей. Там, в тюрьме, взяв на руки Анжелику, Базиль вдруг понял, что никогда не любил Сандрезу. Он нашел свою настоящую любовь здесь, в тюрьме. Нашел, чтобы тут же потерять ее. Ничего не обретя взамен.
— Спасибо вам, великодушный маркиз, — сказала ему Анжелика. — Но я люблю другого.
— И он тоже любит вас?! — воскликнул Базиль.
— Да, любит.
— Тогда я отвезу вас к нему и буду счастлив вашим счастьем.
— Я больше никогда не покажусь ему, — грустно улыбнулась Анжелика.
— Почему?
— Пусть он думает, что я умерла. Так ему будет легче.
— Но ведь он любит вас!
— Любит.
— Так в чем же дело?
О, если бы Анжелика сама понимала, в чем! Она просто свято верила Жоффруа. Раз он так хотел, значит, так было для него нужно. Она никогда не мешала ему, она ему только помогала. И хотела помочь еще раз, последний. Он помучается и забудет. И может, станет еще злей. Чтобы успешней делать свое большое дело, для которого живет.
Дробь барабанов возвестила о начале экзекуции. Толпа притихла.
— Мы, Божьим милосердием, парижский прево вместе с советниками объявляем справедливым приговор, что ты, Леон Бурже, повинен во многих заблуждениях и преступлениях. Мы решаем и объявляем, что ты, Леон Бурже, должен быть сожжен…
Ржавая цепь держала у столба хилое тело Леона. По хворосту вокруг поленницы побежал огонь. Дымное пламя превращалось в гудящий алый столб.
— Мы, Божьим милосердием, парижский прево вместе с советниками объявляем справедливым приговор, что ты, Анжелика Готье…
— Скоты, грязные скоты, — бормотал Жоффруа, глотая слезы.
— Прошу извинить меня, месье, — тронули сзади Жоффруа Валле за плечо, — но вы столь громко читаете свою проповедь, что я невольно оказался вашим слушателем.
— Что из того следует? — раздраженно спросил Жоффруа, не оборачиваясь. — Я готов повторить то, что думаю о палачах, сколько угодно раз. И где угодно. Дайте мне лишь до конца проститься с человеком, которого я пришел проводить.
— Я подожду, месье, — отозвались за спиной.
А когда костер с Анжеликой прогорел, Жоффруа обернулся. Перед ним стоял стройный мужчина с усами и острой бородкой.
— С вашего позволения, маркиз де Бук, — приподнял барет незнакомец. — Если вы, глубокоуважаемый господин Валле, не возражаете, я могу вас кое с кем познакомить. Но заранее хочу предупредить: не пугайтесь. Скажите, как бы вы поступили, узнав, что Анжелика Готье жива?
— Есть вещи, которыми не шутят, — раздраженно ответил Жоффруа.
— Идемте, — уступил ему дорогу маркиз. — Я не прочь иногда пошутить. Но сегодня я более чем серьезен.
XIII. Майская роза
Если твой любимый не любит тебя, то жизнь теряет смысл. Что теперь оставалось Сандрезе?
— Вы прекрасны, как майская роза! — приветствовал ее при очередной встрече капитан.
— О, мой великолепный рыцарь! — кокетливо отозвалась она, двумя пальчиками дотрагиваясь до локтя капитана. — Ваше постоянство может растопить и каменное сердце. А божественные письма, которые вы пишете! Кто устоит против их очарования!
— Да?! — загрохотал капитан. — Я готов всю жизнь носить вас на руках!
— Зачем всю жизнь? — одарила его божественной улыбкой Сандреза. — Я бы удовольствовалась и минутой. Меня преследуют воспоминания о той милой комнатке на Пре-о-Клер. Глупая, я ничего не поняла тогда.
— Та комната ждет нас! — задохнулся от восторга капитан.
Так они встретились снова — Сандреза и ее пылкий поклонник. И снова, увы, повторилось то, что произошло в первый раз. Розовая ладошка Сандрезы сама собой вскидывалась навстречу капитану. Сандреза увертывалась от его объятий и щебетала:
— Вы слишком нетерпеливы, мой великолепный.
— У вас новый возлюбленный! Вот что! — взревел в конце концов капитан. — Я знаю! Его зовут маркиз де Бук. И он проходимец почище Флоко. Не беспокойтесь, я прикончу и его!
— Почему — и его? — спросила Сандреза. — Разве вы кого-нибудь уже убили?
— Я отправлю на тот свет любого, кто посмеет дотронуться до вас! — в ярости пообещал капитан, грохнув на прощанье дверью.
Угроза капитана встревожила Сандрезу. Она понимала: грубый солдафон не остановится ни перед чем. У Сандрезы и так, после ухода Базиля, все валилось из рук. А теперь новая беда! Что сделать, чтобы отвести от Базиля опасность?
Угнетенное состояние Сандрезы подметила Екатерина Медичи.
— Что с вами, милочка? — ворчала старая королева. — Я не узнаю вас. Зачем мне фрейлина, которая бродит словно сонная муха? В Лувре сегодня любая графиня располагает в сто раз более свежими новостями, чем я. Спасибо, меня выручает Нинон.
— Последнее время я дурно себя чувствую, ваше величество, — каялась Сандреза.
— Вы лжете, дорогая, — настаивала королева. — Вы что-то знаете и скрываете от меня. Или вы будете со мной до конца откровенны, или мы расстанемся.
— Я, как всегда, рассказываю вам обо всем, что знаю, — клялась Сандреза.
— Подумайте, — дала ей последнюю возможность королева. — Я жду три дня.
Что изменится за три дня! Разве могла Сандреза рассказать о Базиле Пьере Ксавье Флоко, о том, что он ушел, предпочтя Сандрезе мнимо сожженную простушку? Никогда! Сандреза любила сегодня Базиля еще сильнее, чем вчера. И она выдержала бы любую пытку, но не предала любимого.
Он, ее Базиль, по-прежнему жил в лавке на Мосту Менял. Сандреза не ходила в лавку. Но она знала, что простушка по имени Анжелика не ответила Базилю взаимностью. Потому что любила другого. И он, тот другой, тоже любил ее.
А Базиль с восторгом отзывался о человеке, который любил Анжелику. Чудак, он преклонялся перед тем, кто встал на пути его любви! Сандреза не понимала подобного. Женщину, которую спас Базиль и в которую он неожиданно влюбился, Сандреза ненавидела всей душой.
Она и раньше во многом не понимала Базиля. И в то же время боготворила его за то, что он не такой как все. С какой, например, легкостью Базиль отказался от бесценного бриллианта!
— Забери, — убеждал его Раймон. — А то, смотри, камешек привыкнет ко мне.
— Да не нужен он мне сейчас, — отмахивался Базиль. — Пусть до времени полежит у тебя.
Какие высшие ценности прельстили Базиля, если он легко смирился с потерей и бриллианта, и любимой?
Что вообще есть высший смысл жизни? Для чего мы живем?
Говорят, тот человек, соперник Базиля и его нынешний идеал, хоть и с завихрениями, но не без оригинальности в суждениях. Говорят, он сумел разглядеть нечто такое, что выше и любви, и золота.
Однако Сандреза не знала, что с того момента, когда Жоффруа Валле вновь обрел свою утерянную любовь, что-то словно перевернулось в нем.
— Я люблю тебя, Анжелика, — не переставая, твердил он. — Отныне я стану жить только для тебя. Долой мечты о какой-то книге, которая якобы может исправить человечество! Зачем мне человечество, когда есть ты? Ты низвергла меня с заоблачных высей, на которые я забрался с мечтой о вселенском подвиге. Ты смирила мою гордыню. Ты дала возможность ощутить прелесть земного существования.
— А ты избавил меня от ужаса одиночества, — вторила ему Анжелика, — и спас от костра.
— Положим, от костра тебя спас не я, — уточнил он. — Тебя хотели сжечь. Но я лучше сожгу свою книгу, чтобы она не мешала мне.
— Спасибо, что меня хотели сжечь, — сияла восторженными глазами Анжелика. — Иначе бы ты все время убегал и никогда не пришел ко мне.
За окнами дома свирепствовала стужа, а в уютной комнате у горящего очага возлюбленных убаюкивали волны живого тепла и волшебных слов.
— Я люблю тебя, Анжелика!
— Я люблю тебя, Жоффруа!
У них, о чем бы они ни говорили, круг неизменно замыкался на любви. Любовь оказывалась началом всего и одновременно концом. Любовь являлась и причиной и следствием. Любовь открывала все двери и в нужную минуту закрывала их. Не существовало на свете эталона вернее и точнее чем любовь.
— Это — в огонь, — говорил Жоффруа, просматривая листки задуманной им книги. — Господи, какую глупость я писал! Ты только послушай. Мне даже стыдно читать. «Нет у человека иной радости, покоя, блаженства, благополучия, кроме как в знании, порожденном разумом и сознанием…» Неужели я совсем недавно так думал? И самое удивительное, что именно ты навела меня на мысль, что я должен написать книгу. Мне казалось, что, написав ее, я вырасту в собственных глазах и совершу подвиг, достойный тебя.