— Ура! — тоненьким голоском закричал херувим. — Мы стёрли их в порошок!
Сандреза уже раз десять перечитала новое письмо капитана Жерара де Жийю, но всё равно мысли её были обращены к другому человеку, к тому юноше, который дрался на. Пре-о-Клер и по ложному обвинению оказался в тюрьме.
— Ваше величество, — сказала Сандреза, — прошу вас оказать помощь бедному молодому человеку по имени Базиль Пьер Ксавье Флоко. Его обвиняют в убийстве с целью ограбления, хотя на самом деле он никого не грабил, а лишь благородно защищал свою честь.
— Как приятно, что ты просишь за бедного и простого человека, — умилилась Екатерина. — Справедливость — высшее из благ, которое мы, властители, должны постоянно восстанавливать. Мой маленький, — обратилась она к златокудрому пажу, штурмующему игрушечную крепость, — как ты думаешь, нужно освободить оклеветанного рыцаря?
В числе советников, которые постоянно окрркали Екатерину Медичи, златокудрый херувим Сен-Мор занимал далеко не последнее место. Это он в роковом 1559 году, когда незабвенный супруг Екатерины Генрих II собрался участвовать в придворном рыцарском турнире, предрёк, что поединок кончится неудачно. И словно в воду смотрел. Осколок копья графа Монтгомери попал в лоб короля, и спасти Генриха не удалось. С тех пор Екатерина свято верила каждому слову малыша. Правда, с той поры минуло одиннадцать лет, и девятилетний малыш превратился в зрелого парня. Но для Екатерины он оставался всё тем же милым крошкой, устами которого глаголет истина. А чтобы он выглядел моложе, его тщательно брили и смазывали кремами, подкрашивали ему волосы и завивали их, рядили его в короткие штанишки и чулочки, украшали одежду бантиками и столь любимым Екатериной жемчугом. Маленький мальчик обязан выглядеть маленьким мальчиком.
— Так освободим рыцаря из тюрьмы? — повторила Екатерина.
— Конечно, освободим, — надул губы Сен-Мор. — Он ведь не виноват.
— Передайте, — приказала королева, — чтобы немедленно выпустили из тюрьмы… как, ты говоришь, его имя, Сандреза? Базиль Пьер Ксавье Флоко?
— Он на свободе! На свободе! — в восторге запрыгал златокудрый херувим, размахивая не очень детскими ручками.
Златокудрый Сен-Мор умел держать своё слово. Да и чего не сделаешь ради поцелуя такой красавицы, как Сандреза?
ГЛАВА ВОСЬМАЯВеликий Карл IX
Любимая королевская гончая Альфа родила щенят и куда-то столь хитро упрятала принесённое потомство, что полсотни слуг, сбившись с ног, не могли их разыскать. И король сам отправился на поиски. И нашёл. В старых портьерах под винтовой лестницей. Сбившись в кучку, в тряпье копошились пятеро слепых кутят. Альфа опять принесла потомство от беспородного кобеля, потому-то, наверное, и запрятала щенят так тщательно.
— Утопить! — приказал Карл. — Но, клянусь, если и в следующий раз за Альфой недоглядят, я уже не щенков утоплю…
Короля сбила с мысли отворившаяся в стене потайная дверь. В который уже раз он приходил в ярость от упрямства матери.
— Неужели вы и впрямь не остановитесь ни перед чем? Срочно сюда Сен-Мора. — Подняв аркебузу, Карл, словно невзначай, направил её на Екатерину.
Королева вскрикнула и сделала шаг назад.
— Не пугайтесь, мадам, — успокоил её Карл. — Я не убью вас столь банальным образом. Но вы зря решили, что моя карта бита. Ваши козни за моей спиной обернутся против вас. Кстати, кто такой Базиль Пьер Ксавье Флоко, которого вы приказали выпустить из тюрьмы? Впрочем, вы всё равно не скажете правды. Но те, кому следует, сегодня же займутся приглянувшимся вам субъектом. Они в подробностях узнают, какое поручение вы ему дали.
Вскинув аркебузу, король выстрелил.
— Вы меня звали, сир, — склонился перед королём великовозрастный малыш в коротких штанишках.
— Мой маленький курчавый дурачок, — проговорил король со сладостью в голосе, — зная вашу верность двору, я поручаю вам чрезвычайно ответственное дело. Проследите, чтобы сменили замки на всех дверях потайных ходов, ведущих в мои личные апартаменты, и изготовили к ним по единственному ключу. Ключи принесите мне. Если у кого-нибудь вновь окажутся дубликаты, вас ожидает смерть. Ступайте.
— Вы не сделаете этого, ваше величество.
— Не сделаю? — переспросил Карл.
— Я ваша мать, — повысила голос Екатерина. — Мой долг в любую минуту прийти вам на помощь. Тем более что ваше здоровье постоянно внушает мне серьёзные опасения. Только по одной этой причине я хочу, чтобы запасные ключи от всех комнат на всякий случай хранились у меня.
— О! — неожиданно воскликнул Карл. — Я нашёл! Вот оно! Я так и знал, что найду! Я предложу нашим врагам гарантию, в которой они не посмеют усомниться. Я отдам в жёны вождю гугенотов Генриху Наваррскому самую блистательную невесту Европы — Маргариту Валуа.
— Нет! — воскликнула Екатерина. — Никогда! Моя дочь никогда не станет женой гугенота!
— Что такое? Вы осмеливаетесь перечить мне, королю? — удивился Карл. — И не опасаетесь последствий? Будет так, как решил я, великий король Франции Карл Девятый!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯКресло следующего
Первым на допрос взяли слугу Базиля, верзилу и недотёпу Антонио Лекуша.
В огромной каменной комнате со сводами сидели за столом члены суда.
Антонио указали на табурет.
— Садись.
Антонио пообещали, что он выйдет отсюда живым и невредимым, если во всём чистосердечно признается.
Но в чём он мог признаться, когда ему признаваться было не в чем?
С ним возились больше часа. Он плакал, стонал, ползал на коленях, но не желал признаться, что к его хозяину Базилю Пьеру Ксавье Флоко тайно приходил посыльный от королевы-матери.
— К моему хозяину никто не приходил, — твердил Антонио. — Мой хозяин хороший.
— Пусть войдёт палач, — потерял терпение судья Таншон, — и покажет Антонио Лекушу орудия пыток. А также приведите в камеру пыток Базиля Пьера Ксавье Флоко и усадите его в Кресло следующего.
Кресло следующего появилось в заведении Таншона по примеру Кресла, установленного в пытошной камере у папы Пия V в Риме.
Базиля усадили в Кресло следующего. Антонио подвели к верстаку. Палач Люсьен Ледром, в чёрной маске и кожаном фартуке, показал, как проводится пытка.
— Всё ли тебе понятно, Антонио Лекуш? — спросил судья Таншон. — Ты обязан сказать правду. Открой нам, кто приходил к Флоко от королевы?
— Я не знаю, — ответил Антонио.
— Что он может сказать вам, — вмешался из своего Кресла Базиль, — если ко мне действительно никто не приходил? Подумайте, что вы делаете!
— Начинайте, — кивнул судья Таншон и перекрестился. — Один поворот.
— Ой! — закричал Антонио. — Больно!
— Смирись, раскайся и расскажи нам правду. Мы ждём от тебя признания, Антонио. Ещё один поворот!
— Сжальтесь! — завопил Антонио. — Помогите! Не нужно! Пожалейте! Мне больно! Очень больно!
— Расскажи нам правду. Мы ждём. Ещё один поворот!..
— Стойте! — закричал Базиль. — Послушайте, что я вам скажу, судья Таншон. Отпустите несчастного. Я никогда не общался с королевой.
— Всё? — поинтересовался судья. — Ещё один поворот!..
— Отпустите! — взвыл Антонио. — Я видел! Я знаю! Я расскажу вам! Скорее отпустите меня!
— Ты видел человека, который приходил к твоему хозяину от королевы?
— Да.
— Он договаривался с Флоко убить кого-то?
— Да.
— Вы слышали, Базиль Пьер Ксавье Флоко? У вас впереди ночь, чтобы подумать. Пытать вас будут завтра утром.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ«Бич веры»
Из всех годных для письма перьев — ястреба, пеликана, лебедя, ворона, утки, гуся и тетерева — Жоффруа Валле отдавал предпочтение третьему и четвертому перу из левого тетеревиного крыла. Он сам затачивал перо специальным ножичком, сам расщеплял его, не доверяя мастерам-заточникам. Пемзу для подчисток ошибок держал самую тонкую. Циркуль, линейку и свинцовый карандаш для разлиновки бумаги хранил в специальном, с бархатным нутром, футляре. А за чернилами отправлялся на улицу Сент-Андре-дез-Ар к знакомому ремесленнику, который изготавливал лучшие в Париже чернила, смешивая в определённых пропорциях сок чернильных орешков из Леванта с вишнёвой камедью.
К бумаге и чернилам Жоффруа пристрастился ещё в бытность свою королевским нотариусом-секретарём. А может, и ещё раньше, в школьные годы. Но одно дело записывать что-то чужое, а другое — излагать на бумаге собственные мысли.
Вот появилась у тебя оригинальная мысль и не даёт покоя. Предположим, мысль о том, что вера бывает двоякого рода. Есть вера, основанная на страхе, и есть вера, основанная на знании. Вера в бога, увы, основана не на знании, но стоит тебе чуточку усомниться в чём-то, как церковь начинает пугать тебя муками ада и пытками. И ты… перестаёшь сомневаться. Потому что боишься. Но вера, основанная на страхе, зыбка и непрочна. Попади верующий христианин в лапы к турку, он, напуганный ещё больше, отречётся от Христа и поверит в Магомета. Не убиваем ли мы веру, защищая её бичом, огнём и железом?
Вот о чём нужно написать книгу! И назвать её «Бич веры». Пусть наша вера будет без бича. Пусть христиан не гонят в церковь палкой и не сжигают только за то, что они не ходят к мессе. Нужно научиться главному — терпимости. По принуждению нельзя ни поверить, ни полюбить. Можно лишь сделать вид, что любишь и веришь.
Как хорошо, как ладно и просто складывалось всё это в голове у Жоффруа! А на бумаге получалось коряво, невнятно и путанно. Однако если переделать одно и то же раз десять, выходит уже и точней, и проще.
Мысль, изложенная на бумаге, — чудо из чудес!
Из размолотого дерева и тряпья получается бумага. На листьях дуба созревают орешки для чернил. В лесу летает тетерев с прекрасными перьями. Ты пишешь пером тетерева по бумаге. Листы бумаги с твоими мыслями можно дать другому человеку, и он, если ты сумел высказаться достаточно убедительно, согласится с тобой, станет твоим единомышленником.