«Что же они сделали с Муззафаром», — удивился Тег. Тот выглядел почти одурманеным.
— Ты видишь, что у меня есть власть? — спросила она.
Он откашлялся.
— Это очевидно.
— Я башар, помни! Мы только что внесли депозит на нашего верного Муззафара. Ты благодаришь нас, Муззафар?
— Да, Преподобная Черница, — голос его был хриплым.
— Я уверена, ты понимаешь этот вид власти вообще, башар, — сказала она. — Бене Джессерит хорошо тебя подготовил. Они крайне талантливы, но, боюсь, не так талантливы, как мы.
— Мне говорили, что вы слишком многочисленны, — сказал он.
— Дело не в нашем числе, башар. Такие силы, как у нас, могут быть направлены так, что их можно контролировать небольшим числом.
«Она — как Преподобная мать, — по тому, как старается отвечать, не выдавая при этом многого».
— По сути, — сказала она, — такая власть, как у вас, позволяет становиться основой, выживания для многих людей. Затем угроза, что мы заберем у них все это, толкает их к подчинению нашему направлению, — она посмотрела через плечо. — Хотел бы ты, чтобы мы забрали от тебя наши милости, Муззафар?
— Нет, Преподобная Черница, — он и в самом деле задрожал!
— Вы нашли новый наркотик, — сказал Тег.
Смех ее был непроизвольным и громким, почти сиплым.
— Нет, башар, у нас есть старый.
— Вы хотели бы сделать из меня наркомана?
— Как и у всех других, подчиняющихся нам, у тебя, башар, есть выбор: или смерть, или повиновение.
— Это довольно старый выбор, — согласился он. В чем же непосредственная угроза, исходящая из нее? Он не чувствовал угрозы насилия. Совсем наоборот. Его двойное зрение показывало ему обрывистые вспышки очень чувствительных оттенков. Не подумают ли они, что могут закодировать его по-своему?
Она улыбнулась ему — понимающее выражение с чем-то ледяным.
— Будет ли он нам хорошо служить, Муззафар?
— Я думаю, да, Преподобная Черница.
Тег задумчиво нахмурился. Было что-то глубоко греховное в этой парочке. Они шли против всей морали, которой определялось все его поведение. Неплохо помнить, что никто из них не знает о странной перемене в нем, ускоряющей его реакции.
Они как будто наслаждались его смятением.
Тег чуть-чуть успокоился от мысли, что никто из них двоих по-настоящему не радуется жизни. Он понял это, благодаря образованию, полученному в Ордене. Преподобная Черница и Муззафар позабыли или, скорее всего, отвергли все, на что опирается способность к выживанию веселых людей. Он подумал, что, наверное, они больше не способны находить настоящие источники радости в своем собственном теле. А их источники радости — в подглядывании, в роли вечных наблюдателей, все помнящих, как это было до того, как они обратились в то, чем стали. Даже когда они купаются в видимости чего-то, что когда-то означало вознаграждение, они должны будут достигать новых крайностей каждый раз, чтобы прикоснуться краешком своих собственных воспоминаний.
Улыбка Преподобной Черницы расширилась, обнажив ряд белых поблескивающих зубов.
— Взгляни на него, Муззафар. У него нет ни малейшего понятия о том, что мы можем сделать.
Тег слышал это, но он еще и наблюдал глазами, натренированными Бене Джессерит. Ни миллиграмма наивности не осталось в этих двух. Ничто, вероятно, не удивляет их. Никто не может оказаться для них в самом деле новым. И все равно они строят заговоры, что-то замышляют, надеясь, что эта крайность воспроизведет в них памятный им трепет. Они, верно, знают, что это произойдет, и рассчитывают извлечь из нового переживания только еще больше полыхающей ярости, с которой они сделают еще одну попытку достичь недостижимое. Вот как строится их мышление.
Лицо Тега расплылось в тонко рассчитанной улыбке, показывая все мастерство, которому научился у Бене Джессерит. Это была улыбка, полная сочувствия, понимания настоящей радости своего собственного существования. Он думал, что это будет самым смертельным оскорблением, которое он может им нанести, — и увидел, что попал в самую точку. Муззафар воззрился на него полыхающим взглядом. Преподобная Черница перешла от оранжевоглазой ярости к резкому изумлению, потом очень медленно к замерцавшей радости. Она этого не ждала. Это было что-то новое!
— Муззафар, — сказала она, оранжевые крапинки ушли из ее глаз. — Приведи ту Преподобную Черницу, которая выбрана, чтобы пометить нашего башара.
Тег, двойное зрение которого показало близкую опасность, наконец понял. Он увидел свое собственное будущее, бегущее вперед подобно волнам, в то время как в нем нарастала сила. Дикая перемена в нем продолжалась! Он испытал расширение энергии. Вместе с этим пришло понимание выбора. Он увидел себя в виде всесметающего вихря, несущегося через это здание — вокруг него рассеяны тела (Муззафар и Преподобная Черница среди них), и все здание напоминает бойню, когда он его покидает.
«Должен ли я это сделать?» — удивился он.
За каждого, кого он убьет, нужно будет убивать все новых. Он видел, однако, необходимость этого, увидел, наконец, весь замысел Тирана. Боль, которую он ощутил, чуть не заставила его закричать, но он ее подавил.
— Да, приведи мне эту Преподобную Черницу, — сказал он, зная, что тогда на одну меньше ему придется искать и убивать где-то еще в этом здании. Вначале нужно; будет разгромить комнату сканирования, управляющую лазерами.
О ты, знающий о наших страданиях здесь, не забывай нас в своих молитвах.
Тараза смотрела на порхающий снегопад осыпающихся лепестков на фоне серебристого неба ракианского утра. Прозрачное сияние неба, несмотря на все ее подготовительные изучения материалов по планете, оказалось для нее неожиданным. У Ракиса подготовлено немало сюрпризов. Запах лжеоранжа здесь, на краю сада на крыше Дар-эс-Балата, забивал все другие запахи.
«Никогда не верь, что ты постигла глубины любого места… или любого человека», — напомнила она себе.
Разговор здесь закончен, но не смолкало в ней эхо высказанных мыслей, которыми они обменялись всего лишь несколько минут назад. Все, однако, сошлись на мнении, что сейчас время действовать. Вскоре Шиана будет «танцевать Червя» для них, еще раз демонстрируя свое искусство.
Вафф и новый представитель жрецов тоже будут лицезреть это «святое событие», но Тараза должна быть полностью уверена, что никто из них не поймет истинной природы того, чему им предстоит быть свидетелями. Наблюдение за ними уже в печенках сидит. В Ваффе до сих пор ощущалось раздраженное недоверие ко всему, что он видит и слышит. Это странно смешивается с подспудным благоговением от того, что находится на Ракисе. Катализатор всего, конечно, его ярость на то, что здесь правят очевидные дураки.
Одрейд вернулась из комнаты встреч и стала возле Таразы.
— Я очень обеспокоена докладами о Гамму, — сказала Тараза. — Есть у тебя что-нибудь новенькое?
— Нет. По всей видимости, там до сих пор царит беспорядок.
— Скажи мне, Дар, что, по-твоему, нам следует делать?
— Я все время вспоминаю слова Тирана, сказанные Ченоэ: «Бене Джессерит так близок к тому, чему ему следует быть, и все же так от этого далек».
Тараза показала на открытую пустыню за кванатом города-музея.
— Он все еще там, Дар. Я в этом уверена, — Тараза повернулась лицом к Одрейд. — И Шиана разговаривает с ним.
— Он так часто лгал, — сказала Одрейд.
— Но он не лгал насчет своего перевоплощения. Вспомни, что он сказал: «Всякая произошедшая от меня часть унесет частицу моего самосознания, запертую внутри нее, затерянную и беспомощную, перл моего „я“, слепо движущийся по песку, пойманный в бесконечный сон».
— Ты возлагаешь огромную часть своей веры на силу этого сна, — сказала Одрейд.
— Мы должны разоблачить замысел Тирана. До конца!
Одрейд вздохнула, но не заговорила.
— Никогда не надо недооценивать силу идеи, — сказала Тараза. — Атридесы всегда были правителями-философами. Философия будет опасна, потому что способствует рождению новых идей.
И вновь Одрейд не ответила.
— Червь несет все это внутри себя, Дар! Все силы, которые он запустил в действие, до сих пор в нем.
— Ты пытаешься убедить меня или себя, Тар?
— Я наказываю тебя, Дар. Точно так, как Тиран карает до сих пор нас всех.
— За то, что мы не есть то, чем нам следует быть? Ага, вон идут Шиана и другие.
— Язык Червя, Дар. Это очень важно.
— Если ты так говоришь, Верховная Мать.
Тараза метнула сердитый взгляд на Одрейд, направлявшуюся вперед: приветствовать вновь прибывших. В Таразе ощущалась тревожащая мрачность.
Присутствие Шианы, однако, возродило целеустремленность Таразы. «Сообразительная малышка Шиана. Очень хороший материал». Шиана показывала свой танец прошлой ночью, исполняя его в большом музейном зале, на фоне гобеленов — экзотический танец на фоне экзотических произведений из спайсового волокна, на которых представлены пустыни и черви. Она представлялась почти частью гобелена — словно сошла к присутствующим со стилизованных дюн и тщательно детализированных изображений проходящих червей. Тараза вспомнила, как каштановые волосы Шианы развевались, когда она кружилась в танце, взметаясь пушистым ореолом. Свет, падавший сбоку, подчеркивал рыжеватые проблески в ее волосах. Ее глаза были закрыты, но это не было лицо человека, грезящего наяву. Возбуждение в ней проявлялось в страстном выражении ее широкого рта, трепетании ноздрей, вздернутом подбородке. Внутренняя изощренность движений вступала в противоречие с ее слишком юным возрастом.
«Танец — это ее язык, — подумала Тараза. — Одрейд права. Мы выучим его, глядя на нее».
Вафф был сегодня как в воду опущенный, оказалось трудно определить: смотрят ли его глаза во внешний мир или обращены внутрь себя?
С Ваффом был Тулузхан, смуглокожий приятный ракианец, выбранный представитель жречества на сегодняшнее «святое событие». Тараза, встретившая его во время демонстрационного танца, обнаружила в Тулузхане необыкновенное свойство: он никогда не говорит «но», и все же это слово чувствовалось во всем, что он говорил. Законченный бюрократ. Он вправе рассчитывать, что пойдет далеко, но эти ожидания вск